Психопатология обыденной жизни. О сновидении - Зигмунд Фрейд

вновь наш герой не мог вспомнить их происхождения.

Несколько месяцев спустя, уже дома, он наткнулся на томик стихов немецкого поэта Уланда, раскрыл книгу, и его взгляд упал на строки: «Aber frei ist schon die Seele, schwebet in dem Meer von Licht»[211], последние в стихотворении под названием «Der Waller» (“Паломник”. – Ред.). Тут доктору смутно припомнилось, что когда-то он прочитал это стихотворение и оно легло ему на душу, но это было много лет назад. Местом действия в тексте выступала Испания, и это обстоятельство, по мнению рассказчика, служило единственным связующим звеном между указанными строками и описанным местом на железнодорожной линии. Он не удовлетворился этим фактом и продолжил машинально перелистывать страницы книги. Строки «Aber frei ist schon…» и далее были напечатаны внизу страницы, а на следующей нашлось стихотворение под названием «На мосту над Бидассоа».

Содержание второго стихотворения выглядело менее знакомым, нежели содержание первого, а его начальные строки гласили:

Auf der Bidassoabrücke

steht ein Heiliger altersgrau,

Segnet rechts die spanischen Berge,

segnet links den fränk’sehen Gau[212].

* * *

II. Не исключено, что такое проникновение в обусловленность якобы произвольно выбранных имен и чисел способно пролить свет на еще одно затруднение. Как известно, многие оспаривают допущение о полном психическом детерминизме, утверждая, на основании некоего особого чувства убежденности, что существует свободная воля. Такое чувство убежденности присутствует и не исчезает даже тогда, когда веришь в детерминизм. Как и всякое нормальное чувство, оно должно на что-либо опираться. Но, насколько я мог заметить, оно проявляется не в крупных и важных актах нашей воли; в подобного рода случаях мы имеем, напротив, чувство психического принуждения и охотно на него ссылаемся («На том стою и не могу иначе»[213]). Зато тогда, когда принимаем неважные, безразличные решения, мы склонны утверждать, что могли бы поступить иначе, что мы действовали свободно, не повинуясь никаким мотивам, по собственной воле. После нашего анализа уже нет надобности ставить под сомнение наличие чувства убежденности в свободной воле. Если различать между сознательными и бессознательными мотивами, чувство убежденности подскажет, что сознательная мотивировка распространяется далеко не на все наши моторные решения. De minimis non curat lex[214]. То, что осталось не связанным одной группой мотивов, получает свою мотивировку из другой – из области бессознательного, вследствие чего психические явления обусловливаются без малейших исключений[215].

* * *

III. При том что мотивировка выше оплошностей и погрешностей недоступна по самой своей природе сознательному мышлению, было бы все же желательно получить психологическое доказательство существования таких мотивов. При более близком изучении бессознательного и вправду появляются поводы считать, что такие доказательства все же могут быть найдены. Имеются сразу две области, в которых можно наблюдать явления, отвечающие, судя по всему, неосознанному и потому несколько смещенному знанию мотивировки.

а) Поразительным и общеизвестным в поведении параноиков является их стремление придавать величайшее значение мелким, обычно не замечаемым остальными особенностям поведения других людей, стремление истолковывать эти особенности и строить на их основе далеко идущие выводы. Например, последний параноик, которого я видел, твердил, что люди вокруг него сговорились и пришли к какому-то соглашению, потому что, отъезжая от вокзала, он видел, как они все делали определенное движение рукой. Другой приметил, что люди ходят по улице, помахивая тростями, и т. п.[216]

Таким образом, категория случайного, не нуждающегося в мотивировке, куда нормальный человек относит некоторую толику собственных психических функций и погрешностей, параноиками отвергается в той части, каковая охватывает психические действия других людей. Все, что замечает параноик у других, полно значения, все подлежит истолкованию. Каким образом он приходит к этому выводу? По всей видимости, здесь, как и во многих подобных случаях, он проецирует бессознательные события собственной психики на душевную жизнь других людей. Ведь у параноика доходит до сознания многое из того, что у нормального человека или у невротика может быть обнаружено лишь путем психоанализа[217]. Значит, параноик в известном смысле мыслит разумно: он осознает нечто, ускользающее от нормального человека, его взор острее нормальной способности, и только перенесение того, что он познал таким образом в себе, на других людей лишает его познания всякой ценности. Надеюсь, от меня теперь не будут ожидать защиты отдельных параноидальных истолкований. Но та доля основательности, которую мы признаем за паранойей при этом взгляде на случайные действия, облегчает психологическое понимание убежденности, с которой связываются у параноика все эти толкования. В них есть доля правды; чувство убежденности, присущее нашим собственным ошибкам суждения (которые нельзя назвать болезненными), создается тем же самым путем. В той мере, в какой речь идет о некоторой части ошибочного хода мыслей или о его источнике, это чувство вполне оправдывается, а уже затем мы распространяем его на всю остальную цепочку мышления.

б) Другое указание на неосознанное и смещенное знание мотивировки якобы случайных действий и оплошностей обнаруживается в суевериях. Чтобы пояснить свое мнение, я воспользуюсь обсуждением одного мелкого случая, послужившего мне исходным пунктом в моих рассуждениях.

По возвращении с вакаций мои мысли тотчас обратились к пациентам, которыми мне предстояло заняться в начинавшемся рабочем году. Первый визит я должен был нанести одной очень старой даме, над которой я с давних пор произвожу дважды в день одни и те же врачебные манипуляции. Благодаря этому однообразию у меня частенько на пути к больной или в то время, когда я бывал с нею занят, прорываются в сознание бессознательные побуждения. Дама старше 90 лет, и немудрено, что в начале каждого года я спрашивал себя, сколько ей еще осталось жить. В тот день, о котором рассказываю, я спешил и потому взял извозчика до ее дома. Каждый извозчик в округе у моего жилища знает адрес дамы, поскольку каждый из них не раз отвозил меня к ней. Но случилось так, что извозчик остановился почему-то не перед ее домом, а перед тем же номером на близлежащей улице, что шла параллельно и сильно походила на нужную. Я заметил ошибку и укорил извозчика, а тот извинился. Должно ли что-нибудь означать, что меня подвезли к дому, в котором моей старой пациентки не было? Для меня, конечно, ничего, но, будь я суеверен, можно было бы усмотреть тут предзнаменование, знак судьбы – дескать, нынешний год будет последним на свете для дамы. Целый ряд предзнаменований, сохранившихся в истории, основывается на символике ничуть не лучше. Лично я, разумеется, объясняю все случайностью, не имеющей дополнительного значения.

Все было бы совсем