От грозы к буре - Валерий Елманов

– Ну, как почему, – пожал плечами Славка. – Говорил же. С твоей… с твоим уходом нам и завоеванного не сохранить, а уж о чем-то еще думать и вовсе не стоит. – Он одним глотком допил остатки содержимого из своей чарки и сокрушенно добавил: – Вот и вся выпивка. Ну и ладно. До Ростиславля дотерплю как-нибудь, а уж там… – Он мечтательно зажмурился. – Там и в запой удариться можно. У тиуна в погребах меду на год хватит, – и уточнил: – Это если его в одиночку изничтожать.

– А если вдвоем? – осведомился Минька.

– Тогда месяцев на девять, – прикинув, ответил воевода.

– А ты-то чего пьянствовать собрался? – возмутился Костя. – С этого дурака пример берешь? – кивнул он на Славку.

– А чего еще делать? – грустно вздохнул изобретатель.

– Что и раньше – думать, творить, внедрять.

– Так оно тогда еще хуже получится, – уныло заметил Минька. – Рязани в одиночку, как ни крути, против Мамая не выстоять.

– Батыя, – не удержавшись, поправил его Константин.

– Да хоть Гитлера. Какая разница-то? Главное, что все мои изобретения врагу достанутся.

– Но я же сказал – Святослав будет. Тем более что к тому времени он уже вырастет.

– За него ты как раз можешь не беспокоиться, – отмахнулся Славка. – Укроем где-нибудь. Монголы же на север далеко не пойдут, так что найдем местечко. Я даже заранее людей пошлю, чтобы ему избушку какую-нибудь сварганили.

– Зачем?

– Чтоб уберечь, – пожал плечами Вячеслав. – Он же гордый парень. Обязательно драться захочет. А того в толк не возьмет, что с этой армадой лишь всей Руси под силу справиться. Собрать же ее воедино некому, а значит… Да ты и сам получше меня знаешь, что именно это значит. Эй, эй, ты чего?! – удивленно уставился он на встрепенувшегося Маньяка.

– Торопыга стонет, – ответил тот, вставая и с тревогой посматривая на потемневшее небо. – Я сейчас скоренько к нему, а потом вернусь.

– Я тоже пойду. Может, помогу хоть чем-нибудь, – вызвался воевода.

– И я с тобой, – подал голос Минька.

– Проститься с парнем не хочешь? – спросил у Константина Вячеслав.

– Он все равно без сознания, – откликнулся тот, продолжая сидеть, обхватив колени руками и продолжая сосредоточенно о чем-то размышлять.

Раненый Николка и впрямь никого не узнавал, только что-то безостановочно шептал пересохшими губами да стонал жалобно, пребывая в забытьи.

– Парня-то хоть сбережешь? – вздохнув, спросил у Маньяка Вячеслав, с тоской глядя на юного спецназовца.

– Постараюсь, – буркнул тот, прикладывая руку ко лбу раненого, а вторую – к его груди. – Сейчас вот добавлю ему силенок, да к князю вернусь.

– А может, двоих вытянешь?

– Я даже без этого парня князя долго не удержу. Подсобить уйти в светлый ирий – это еще потяну, но не боле.

Вячеслав в ответ только зло скрипнул зубами, но сдержал себя.

Вернулись они втроем, как и уходили. Впереди шел Маньяк, чуть сзади – воевода, а последним плелся Минька.

– Как там он? – встретил их вопросом Константин.

– Так же, – ответил ведьмак и заметил: – Ты бы поспешил, княже. Мне его надолго этой ночью оставлять нельзя. И тебе одному туда не уйти.

– Ты куда его торопишь, нечисть болотная?! – не выдержав, сорвался Вячеслав.

Маньяк кинул на воеводу злой взгляд, но тут же пробурчал, низко склонив голову:

– Это не сам ты – печаль в тебе за друга сердешного словеса поганые изрекла, а посему прощаю за них. Тороплю же, потому как этой ночью не удержать мне их обоих, – пояснил он. – Я ведь не всесильный. И мне предел имеется.

– Тогда иди к нему, – медленно поднялся на ноги Константин.

– А… ты как же? – оторопел ведьмак.

– Иди, – твердо повторил князь. – И вы тоже… идите, – обратился он к друзьям. – Там вы нужнее.

– Может, хоть ему дозволишь остаться? – кивнул Маньяк на Вячеслава. – Ежели что, так он хоть… – Он, не договорив, выразительно покосился на меч воеводы.

– Славка все равно не сможет, – быстро перебил князь друга, уже открывшего было рот в праведном негодовании.

Наступило молчание. Ведьмак явно трусил, то и дело вытирая выступавший на лбу пот своей войлочной шапчонкой. Изо всех троих только он мог, хотя и с трудом, представить себе ужасную картину того, что должно было случиться. Остальные просто смотрели на князя: Минька с каким-то детским простодушным восторгом, совершенно ничего не представляя, но считая, что именно так и надо поступать, а Вячеслав… Трудно сказать, что он думал. Лицо его оставалось бесстрастным, и только заходившие на скулах желваки давали понять, что на самом деле воевода далеко не так спокоен, как это может казаться.

Константин же смотрел даже не на них, а куда-то вдаль, поверх их голов, будто разглядывал что-то, видимое лишь ему одному.

– А может, я и впрямь останусь, – нерешительно предложил Вячеслав. – Не затем, конечно, чтобы ну… того, но вдруг я действительно помочь тебе сумею.

– И нас заодно предупредил бы, когда час настанет от тебя разбегаться, – жалобным тоном добавил ведьмак, в очередной раз вытирая шапчонкой обильный пот на лысине.

– Не надо. Ты свой бой уже выиграл, Слава. И не один, – спокойно ответил Константин. – Теперь мой черед. А разбегаться никому не придется, – обратился он к Маньяку. – Если я и не одолею, то ему все равно не победить. Всего себя сожгу без остатка, но ему не достанусь.

– Вспомни, что Васса сказывала, – возразил было ведьмак. – Вспомни и помысли – не потому ли она тебе про другую дорожку поведала, что от ентих глупостей остеречь хотела?

– Может, и так, – согласился Константин. – А может, и не совсем. Я сейчас, пока ребятам рассказывал, про другие ее слова вспомнил. О рассвете, который за сумерками приходит.

– Или ночь, – заметил Маньяк.

– Или ночь, – эхом откликнулся князь. – Но это мы еще поглядим, – зло пообещал он кому-то невидимому. – К тому же лучше пусть ночь, чем жить в вечных сумерках. Знаешь, как один великий царь развязал сложный узел? Рубанул его мечом, и вся недолга.

– То узел, а то Хлад, – не унимался ведьмак. – Попробовал бы он тут рубануть, а я бы на него посмотрел. И супротив кого ты меч собираешься обнажать?

– А я голыми руками.

И в этот самый миг из глухой темноты донесся стон Николки. Прозвучал он так отчетливо, будто спецназовец находился совсем рядом.

– Подтверждает, – заметил Константин. – Ну, все. Идите.

– А попрощаться, – заикнулся было ведьмак, но тут же получил увесистый тычок в бок от стоящего рядом воеводы.

– Русские князья так просто не помирают, – почти ласково пояснил Вячеслав и, приняв командование на себя, распорядился: – Всем кру-у-у-гом! К раненому шаго-ом марш!

И столько властной уверенности прозвучало в этом голосе, что оба его спутника послушно развернулись и направились к Николке. Вячеслав, уходивший последним, обернулся, внимательно посмотрел на друга и удовлетворенно кивнул:

– Удачи тебе. Хотя сдается мне, что б ни случилось, а свое сражение ты уже выиграл… Рюрикович.

– Пока еще нет, – вздохнул Константин, не поняв друга.

– С самим собой, – пояснил тот.

– А Хлад?

– Себя одолеть тяжелее всего, – улыбнулся ободряюще воевода.

Дождавшись, пока друг скроется в непроглядной темноте, Константин неторопливо улегся на мягкую, пружинящую, как тугой матрац, сосновую хвою.

Вот и все. Свой выбор он сделал. На этот раз окончательный. Что-то изменить было уже нельзя, и оставалось только одно – принять бой.

«Если бы еще и знать, чем и с кем драться, то совсем хорошо было бы», – подумал Константин и устало закрыл воспаленные глаза.

Сон пришел почти сразу, тягучий и черный, как расплавленная смола. Дверь в неведомое была совсем рядом – рукой можно коснуться. Давление на княжескую спину неумолимо нарастало с каждым мгновением, тяжелое и неумолимое, как надгробная гранитная плита. Сил для сопротивления практически не оставалось. Секунда-другая, и все. Кто-то жадный и невидимый с хрустом вгрызался ему в загривок, вожделенно всасывая в себя всю его энергию.

Запоздалое сожаление, что напрасно он решился на это противостояние, пришло к нему, еще больше ослабляя волю, но он тут же отогнал его прочь. Что сделано, то сделано, и сейчас оставалось только драться.

«Врешь, упырь поганый! – подумал он с какой-то бесшабашной веселостью. – Мне теперь терять уже нечего!» – и повернулся лицом к неведомому страшилищу.

Ослепительная чернота злобно вспыхнула перед глазами и ожгла их непереносимо ярким мраком… Константин еще успел подумать, что так не бывает, что мрак не может, не должен сверкать, но тут же воочию убедился в правоте выражения: «Непроглядная ночь ослепила его». Он действительно ничего не видел. Даже темноты. Перед ним что-то было, равно как и вокруг него, но что?!

Впрочем, размышлять на эту тему было некогда. Не до того. Бывают в жизни минуты, когда любые, даже самые неправильные действия, все равно намного правильнее самого мудрого раздумья. И Константин пошел вперед. Точнее, попытался идти.