Ледяная пустыня - Майте Карранса

Снежная равнина, среди которой почил несчастный Иук, лишь на первый взгляд выглядела одинаково. Под белым снегом притаились покрытые тонкой корочкой льда родники, ручьи и даже целые озера. С каждым днем скрывавший их лед становился все толще, но еще не повсюду. И однажды Арктика показала свой хищный оскал, недвусмысленно намекнув, что готова уничтожить нас, если мы сделаем хоть один неверный шаг.

В то утро над снежной равниной сгустился туман. Собаки отфыркивались, рычали и шли очень медленно. Гуннар же торопился, как обычно, думая не о том, что ждет нас впереди, а о том, кто за нами идет.

Туман был очень густым. Собаки выбивались из сил и постоянно падали, не разбирая пути. Казалось, серая мгла сжимает нас в своих липких тисках, и очень скоро я ее возненавидела. Лучше бы это был ледяной ветер, заносивший снегом следы прошедших до нас нарт. Коварный туман, по моему разумению, являлся дурным предзнаменованием, и очень скоро стало ясно, что я не ошиблась.

Очередная хижина никак не появлялась, а вокруг нас уже сгустилась тьма. Очень скоро мы заблудились и впервые за все путешествие по Гренландии не знали, в какую сторону идти. В черном небе не было ни звездочки, а вокруг невозможно было различить никаких следов.

Мне стало не по себе, и я стала просить Гуннара переждать, пока туман рассеется, заночевав прямо на месте. Но Гуннар не согласился. Кто-то или что-то так сильно его пугали, что он не решался на ночевку в палатке, но не открывал мне своих опасений, просто настаивая, что нужно обязательно добраться до хижины.

Мы стали спорить и впервые с начала путешествия чуть не поругались. Интуиция подсказывала мне, что идти дальше нельзя, потому что где-то впереди меня и мою еще не родившуюся малышку подстерегает смертельная опасность.

— Прошу тебя, Гуннар, давай поставим палатку прямо здесь.

— Но хижина совсем рядом.

— Неправда. Ты заблудился.

— Ничего подобного. До нее осталось всего несколько километров.

— А в какую сторону идти? Признайся, что не знаешь!

Однако Гуннар ни в чем не признался, и мне пришлось ему подчиниться. Арктика не место для ссор. В Арктике всегда один командир, даже если он ошибается.

Продолжая путь, я старалась не думать о том, что может ждать нас впереди. Темнота неумолимо засасывала нас, как жерло вулкана. Я чувствовала приближавшуюся опасность, едва не вскрикнув за секунду до того, как все началось. Погонявший хлыстом собак Гуннар тоже крикнул, но было поздно.

Мы выехали на тонкий лед недавно замерзшего озера. Тот затрещал и стал проседать. Ледяная пучина приготовилась поглотить нас вместе с нартами и собаками. Хруст льда был страшен. Собаки дико завыли, а Гуннар принялся стегать их, чтобы они не смели останавливаться, потому что остановка на непрочном льду означала верную смерть.

Вцепившись одной рукой в нарты, другой я стала искать свою волшебную палочку, как инстинктивно делала с самого детства в минуты опасности. Внезапно я почувствовала, как в животе у меня что-то зашевелилось. Это была моя дочка, почувствовавшая страх матери.

Она была еще совсем крошечной, но боялась вместе со мной.

«Может, она испугалась за меня?!»

Как бы то ни было, мысль о том, что моя неродившаяся малышка может погибнуть, придала мне сил и обострила чувства. Сквозь мрак я различила путь к спасению.

— Направо! Езжай направо!

Но было слишком поздно. Лед проломился под первыми из наших собак. Лея, Сатик и Кекертаг погрузились в воду, увлекая за собой нарты. Еще несколько секунд и мы все последовали бы за ними. Одна моя нога вместе с передней частью нарт угодила в воду. Нарвик уже был в ней по шею.

Найдя, наконец, волшебную палочку, я, не теряя ни секунды, произнесла заклинание, укрепившее лед. Он перестал трещать, но ненадолго.

У колдуний нет достаточно сил, чтобы изменять свойства материи, времени и пространства надолго. Они могут лишь кратковременно на них повлиять и только тогда, когда речь идет о жизни или смерти.

Выскочив из нарт, мы с Гуннаром изо всех сил принялись тянуть за постромки, пока, не вытащили из воды трех провалившихся под лед собак, поразивших нас своей выносливостью. Мокрые и замерзшие, они все-таки рванулись вперед, увлекая за собой нарты.

Сражаясь за собственную жизнь, я ни на что не обращала внимания, но, когда мы благополучно выбрались на берег, рухнула ничком на снег.

Нога в промокшем торбасе мне не повиновалась, превратившись в кусок льда. Я вообще ее не чувствовала и не могла снять торбас. Гуннар разрезал его ножом, и, посмотрев на свою ногу, я здорово испугалась. В ней не было ни кровинки. Нога была совершенно белой, а пальцы на ней — синими, что не предвещало ничего хорошего.

Гуннар зажег керосинку и долго растирал мне ногу, пытаясь восстановить кровообращение. Потом он вскипятил воду, заставив меня погрузить ногу в соляной раствор. От боли у меня из глаз посыпались искры. Я рыдала и вопила, но терпела, пока нога не ожила.

Потом с Гуннаром стало происходить нечто странное. Обхватив голову руками, он разрыдался. При виде слез такого сильного мужчины, я испугалась.

— Гуннар! Гуннар! Не плачь! — приговаривала я, прижимаясь к нему, потому что ничего другого мне в голову не приходило.

Обняв, Гуннар начал меня целовать.

— Прости меня! Прости меня, Селена!

Я не понимала, за что именно он просит у меня прощения, и стала его успокаивать:

— Ничего! Ничего! Успокойся! Все уже позади!

— Это я во всем виноват. Я рисковал твоей жизнью. Жизнью нашей дочери! Не знаю, что бы я с собой сделал, если бы с вами что-нибудь случилось!

— Но ничего же не случилось! — настаивала я.

Однако я чувствовала, что вокруг происходит что-то неладное, и взаимное доверие, на которое опиралась наша с Гуннаром любовь, показалось мне в тот момент таким же хрупким, как неверный озерный лед.

«Как любить, когда по пятам за нами следует смерть?! Как любить, ежеминутно ожидая измены?! Как любить и лгать, не говоря всю правду до конца?!»

Замкнувшийся в молчании Гуннар отдалялся от меня все больше и больше. Я постепенно теряла его, а вместе с ним свое счастье.

Любовь медленно, но верно вытеснял страх. Он овладел моей душой, и в ней поселилось неведомое мне ранее чувство печали.

С каждым днем ночи становились длиннее и длиннее.

С каждым днем мой живот и груди увеличивались. Ребенок то и дело шевелился, и мне было немного щекотно. Это было странное и одновременно забавное ощущение.

С каждым днем я все больше опасалась того, что мне предстояло.

С каждым днем я все реже вспоминала о матери и омниорах, и все меньше в них нуждалась.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});