Я дрался с самураями. От Халхин-Гола до Порт-Артура - А. Кошелев

Наш взвод должен был обеспечить непосредственную огневую защиту и поддержку наступлению. Как до дела дошло, все страхи поутихли. Опять же, войск советских было много, и японцы дрогнули. Оказалось, что их можно бить не хуже немцев.

Тем более, что прикрывать подразделения нашей дивизии с воздуха особенно и не потребовалось: господство нашей авиации было ошеломляющим — я за весь месяц боев ни одного самурая в небе так и не увидел.

Навсегда запомнились самые теплые и дружественные отношения с китайскими военнослужащими из состава Восьмой НРА Китая.[31] А встретились мы так: вижу, с гор спускаются какие-то люди, одежонка худая, многие босиком. Оружия ни у кого не видно, зато каждый через плечо несет палку с узелком на том конце. Как потом выяснилось, это и была героическая Восьмая. А оружие она потом от нас получила — из трофеев японских.

Так и проследовал я до города Гирин. А там моя судьба резко изменилась: я был комсоргом роты, и меня откомандировали в распоряжение городской комендатуры. Ситуация в городе была не самая благоприятная — хунхузы пошаливали даже на окраинах, особенно с востока.

Комендант издал приказ: мародеров, грабителей, поджигателей и хунхузов расстреливать без суда и следствия на месте преступления. Через двое суток в городе была «полная тишина в мире и благолепие в человецах».

Николай федотов

зам начальника штаба саперного полка

39-я армия в июне — июле 1945 года, после завершения боев в Восточной Пруссии, была переброшена в Монгольскую Народную Республику и сосредоточилась на границе с Китаем.

На рассвете 9 августа передовой отряд армии перешел границу и начал продвигаться на восток. Две роты (одна инженерно-саперная и одна понтонная) под моим командованием обеспечивали наступление в инженерном отношении. Саперы быстро навели понтонный мост через реку Халхин-Гол. Противника перед нами не было, населенных пунктов тоже. Передовой отряд быстро двигался вперед и к концу дня прошел более ста километров.

С рассветом начали подниматься в горы. Абсолютная высота Хинганских гор над уровнем моря большая, однако увеличивается плавно, и все машины двигались в горах своим ходом. На следующее утро вышли к перевалу, который прикрывала мощная железобетонная огневая точка, сооруженная японцами. Однако в ДОТе не было гарнизона, он находился в деревянной казарме, расположенной на восточном склоне хребта, метрах в двухстах от ДОТа. Танки передового отряда открыли огонь по казарме, и минут через десять большая часть гарнизона была уничтожена, а оставшиеся в живых разбежались. После этого начался спуск с Хинганских гор, на что ушел еще один день. Ночь застала нас уже у восточного подножия. Заночевали снова в кабинах автомобилей.

На рассвете услышали крики и шум, выскочили из машин и увидели, что с гор спускаются какие-то люди. У каждого на плече палка, а к ней привязан узелок с вещами. Большинство этих людей были без обуви и без оружия. Подходя к нам они радостно махали руками, кричали «шанго» и жестами и словами объясняли, что они бойцы 8-й Народно-Революционной армии Китая. Через небольшой промежуток времени, эта армия, вооруженная оружием, захваченным у японцев, сумела очистить Маньчжурию от войск гоминьдана.

Мы снова двинулись вперед и, не встречая противодействия, заняли города Ванемяо, Таонань, Таоань. Боевой опыт и мощь Советской армии были таковы, что японцы и не могли оказать серьезного сопротивления. Передовому отряду было приказано как можно быстрее занять города Дальний и Порт-Артур и не допустить высадки там американцев. Когда мы вошли в Порт-Артур, наших войск, кроме воздушного десанта, там не было. Начальник штаба армии, прилетевший в Порт-Артур на самолете, приказал мне взять взвод саперов, выехать в военный городок одной из дивизий японской армии и принять ее капитуляцию. После этого дивизию своим ходом переместить на окраину города Дальний и организовать там лагерь военнопленных.

На одном автомобиле со взводом саперов в кузове мы въехали на плац военного городка. Тут ко мне подбежали два младших командира японской армии и на русском языке спросили, что господину офицеру угодно. Я сказал, что мне нужен их командир. Через несколько минут пришел пожилой полковник. Я объяснил ему цель своего приезда и приказал через два часа построить дивизию для совершения марша в район города Дальний. Сразу же возникла масса вопросов, которые нужно было решать немедленно. Например, кто будет охранять остающиеся в городке танки, орудия, боеприпасы, где взять продовольствие для питания и так далее.

Через два часа дивизия вышла из военного городка и ночью прибыла в указанное место. Военнопленные разместились в сооружениях барачного типа. Мы их не охраняли, ни одного случая побега из лагеря не было. Они боялись китайского населения больше, чем нас.

Василий Воробьев

гидроакустик

В 1943 году, шестнадцати лет от роду, я оказался в рядах Вооруженных Сил СССР — по путевке райкома комсомола был направлен в школу юнг на Тихоокеанский флот.

Я попал в команду, которая готовила специалистов по техническим средствам связи и локации. Больше всего мне понравилась работа гидроакустика, по ней я и стал специализироваться.

И вдруг пошел слух о наборе в команду по приему кораблей от союзной Америки. К союзникам, особенно к Соединенным Штатам, на Дальнем Востоке отношение было несколько иным, чем на западном театре военных действий. Там союзники долго тянули с открытием второго фронта, и в советских войсках восприятие их было несколько пренебрежительным; здесь же шли активные военные действия между США и Японией. Американцы принимали на себя удары нашего давнего врага. Все, даже мы, мальчишки, понимали, что и нам вскоре предстоит присоединиться к участию в этой войне. Но нам еще только предстояло вступить в битву, а американцы ее уже вели.

И вот в нашей учебке появились незнакомые офицеры, которые стали проверять нас на знание специальности; но, пожалуй, даже большее внимание уделялось пониманию военно-политической обстановки. Кому в шестнадцать лет не хочется увидеть далекие страны? Мы все пытались попасть в число счастливчиков. Я выиграл этот своеобразный конкурс. Произошло это в декабре 1944 года. Через несколько дней нас направили во Владивосток, где мы прошли короткий курс целенаправленной подготовки, после чего были посажены на транспортные суда.

Поход проходил в крайне тяжелых условиях: японцы вели войну с США и контролировали выходы в Тихий океан. Когда наш караван проходил через пролив Лаперуза, к нему подошел японский буксир. Досматривать суда японцы не стали, но у капитанов поинтересовались, что в трюмах. «Идем на Камчатку, везем муку, сахар и другие продукты питания», — ответили они. Только потом я осознал, какая опасность нам угрожала, узнай японцы об истинном грузе наших судов. Они легко могли отправить наш караван на дно. Японские подводные лодки сопровождали нас еще несколько дней, и мы не покидали трюмов.

Помимо японцев, нас изматывали еще и шторма, и пронизывающий северный ветер. Но все изменилось, когда на горизонте показалась узкая полоска американской земли. А вскоре мы уже швартовались в военно-морской базе, расположенной в бухте Холодной (штат Аляска). На пирсе были выстроены военный оркестр и шеренги американских военных моряков. Встреча была дружеской: мы братались с американцами, обнимались; жестами, обрывками фраз пытались найти общий язык. Встрече радовались не только люди; казалось, что набежавшие откуда-то собаки тоже ужасно рады. Когда, очумев от необычности, одна из собак залаяла, мой друг Женя Чумаков крикнул: «Братцы! Да она же лает по-русски!» Огромная толпа матросов и офицеров взорвалась хохотом.

С первых минут встречи у нас установились теплые отношения, которые бывают только между близкими друзьями. Этому способствовало еще и то, что, так уж исторически сложилось, американский и русский народы прежде никогда не воевали друг против друга.

Мы, лишенные на Родине достатка в результате войны, попали в изобилие продуктов питания и свободы общения. Но что удивляло нас больше всего, так это отсутствие на американском флоте, как и во всей армии, партийных организаций. Об этом мы, конечно же, говорили только между собой и под большим секретом.

Даже на первый взгляд, в американской армии было много поразительного. Сильно удивляла нас внешняя, я бы даже сказал — показная, демократичность: и генералы, и офицеры, и сержанты, и рядовые носили одну и ту же форму, отличавшуюся только знаками различия. Материал же, пошив и качество были одинаковыми для всех. Непривычно для нас было и то, что основная тяжесть подготовки личного состава у американцев была возложена на унтер-офицерский состав: офицеры только контролировали этот процесс, да и то — не очень строго.