Публичное одиночество - Никита Михалков

Я не знал, куда деться.

После того мне стали писать письма на мой московский адрес, но адресованные Людмиле Гурченко, видно предполагая, что после того, что мы там творили с ней в поезде, я, как приличный человек, должен на ней жениться…

Я решил исправить это положение, принял предложение Рязанова и снялся в «Жестоком романсе». Но тут началось еще почище. Стали писать такие письма: «Ну, ты и котище».

Тем не менее женщины хоть и народ солидарный, но все же права Раневская Фаина Георгиевна, которая однажды высунулась из своей гримуборной, а по коридору шли в это время три молодых актрисы, так она у них спросила: «Против кого дружите, девушки?»

Вот по причине «против кого дружите» я и получал очень много писем после «Жестокого романса»: «Ну ты, конечно, и сволочь большая, но все-таки в тебе что-то есть…» А одно письмо было просто потрясающее, искреннее очень письмо, в том смысле, что: «Жалко, конечно, Лариску, ох, жалко! Но все-таки она пожила!»

Такая тоска в этом всем по какой-то силе, по жажде зова «поедемте за Волгу, Лариса, кататься!».

Ведь и знают, чем все кончится, а идут.

И вот в этом, на этом стыке, наверное, и происходят эти наши отношения с женщинами.

Потому что, с одной стороны, конечно, никогда никто из мужчин не может ощутить того, что Бог дал ощутить женщине: когда в тебе возникает новая жизнь, чья-то новая. И это прямая связь с Богом. Это абсолютно божественно…

А с другой стороны, я думаю, что женщина так соскучилась по желанию быть женщиной – защищенной, слабой, любимой, то есть вот по этому самому желанию не оказаться в ситуации «сама-сама, быстренько-быстренько».

Понимаете?

И вот, наверное, стык этих двух картин стал для моих зрительниц тем краеугольным камнем, после которого они стали очень жестоко ко мне относиться. Потому что, с одной стороны, «сама-сама», а с другой стороны – «поедемте кататься».

А где – настоящее, вот в чем вопрос?

А вот этого как раз и не обязательно знать… (XI, 1)

(1995)

Мои отношения с женщинами не были мучительны.

Не было такой, знаете, тяги к самоистреблению. Думаю, что эти отношения всегда были взаимны в том смысле, что если они остывали, то с обеих сторон. Не было ни хлопанья дверьми, ни того, чтобы она возвращалась с чемоданом…

Встречая своих прежних возлюбленных на улице, я не перехожу на другую сторону, и они тоже.

Думаю, никто из них не может сказать: «Этот подлец меня обманул!» – хотя бы потому, что я с самого начала расставлял все точки над «i». Объяснял, каковы мои приоритеты: сначала работа, потом друзья… (II, 28)

(1999)

Мы не представляем себе, какую разрушительную силу может нести женщина.

Женщина – вся крайность.

Самые жестокие надзиратели были женщины. Верные, отдающиеся и мужественные до отчаяния, до бессмысленности – тоже женщины.

Ненависть женщины – не дай Господь!

Я говорю о квинтэссенции женщины, потому что есть женщины ледяные, с мужским умом.

Я не могу представить себе Маргарет Тэтчер с женской слабостью, к примеру, с обидой на мужа. Мне кажется иногда, что трагедия 1917 года и вообще все то, что двигало к 1917 году, очень во многом зависело от женщины – от императрицы Александры Феодоровны. Зависимость императора от семьи была настолько велика, что он переставал быть самодержцем, все решала жена.

Это может быть очень опасно.

Или уж тогда надо быть Екатериной Великой, когда ты все берешь в свои руки.

Интервьюер: Вас трудно заподозрить в том, что Вы не любите женщин, но говорят, что Вы по отношению к женщинам ведете себя жестко…

Отношения с женщиной – это потрясающей сложности инструмент, тончайший.

Есть женщины, которые настолько знают, что они прекрасны, что такое отношение к себе может в мужчине вызвать желание разрушить в ней этот стандарт. Есть женщины, которые становятся красивыми, только когда долго-долго с ними общаешься.

Вот мужчина смотрит иногда на чью-то жену и думает: «Ну как он может быть с такой уродиной, вот я бы – никогда…» Потом ты долго смотришь, общаешься и видишь, что улыбка замечательная, смеется потрясающе. Так мыслит чудно. Причем мыслит не в том смысле, что умная, а что – все очень связано. Обаяние такое обволакивающее.

Я думаю, что самая дорогая красота в женщине – это та, которая не видна сразу…

Вам при вашей популярности наверняка доводилось говорить женщинам «нет». Что Вы при этом чувствуете?

Если Вы подразумеваете, чувствую ли я неловкость, то нет. Это нормально.

Вы понимаете, все в определенном смысле – режиссура. Ты же можешь сразу понять или, по крайней мере, почувствовать сверхзадачу женщины. Тогда можно выстроить свое поведение так, что не приходится отказывать. (II, 31)

(2000)

Интервьюер: Долгие годы половина женщин страны страдала по вашим усам. Изменилась – количественно или качественно – армия ваших поклонниц?

Дело в том, что как тогда я ничего не ощущал, так и теперь. У меня времени не было. Правда. Я кино снимал.

Так что, если теперь у меня стало меньше поклонниц, чем прежде, я об этом не знаю.

Женщинам будет очень печально это прочесть.

Ничего не поделаешь.

Могу ответить на долгий взгляд, скажем, в ресторане. Это и есть самое интересное, а потом уже все одинаково.

Но я не хочу быть понятым пошло. Вы еще подумаете, что я такой вечно подмигивающий дамам персонаж, который этим скрывает свой нервный тик… (III, 6)

(2006)

Интервьюер: Кроме всех ваших многочисленных талантов, Вы еще и признанный покоритель дамских сердец. Комплиментов от женщин в вашей жизни не стало меньше?

Я их никогда не слышал или не слушал.

Я говорю совершенно искренне. Может быть, я бы их и слушал, если бы слышал… (XV, 29)

(2007)

В жизни всякое бывало, но за любой связью с женщиной у меня стоит история.

Кто-то умный сказал: «Человек есть не средство, а цель».

С позиции мужчины существует единственный критерий во взаимоотношениях с женщиной: в физической близости с ней ты получаешь наслаждение, удовлетворяя партнершу. Не берешь, а даешь. Ей должно быть хорошо, и тогда она доставит радость тебе.

Только так!

Поэтому ненавижу разговоры, как кто-то в баньке развлекался с дюжиной девиц. И олигархам, возящим за собой гаремы, не завидую. Баб они могут менять хоть каждую ночь, но толку-то? Не зря ведь мой бывший тесть Александр Вертинский пел когда-то: «Как хорошо проснуться одному…» Много – не значит здорово. Вопреки законам диалектики, количество не всегда переходит в качество. Ничего принципиально нового, тасуя партнерш, не откроешь, в конечном счете все у всех устроено одинаково. А в памяти и в душе остается лишь то, чего не потрогать руками. (II, 57)

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});