Письма, телеграммы, надписи 1889-1906 - Максим Горький

бы Вас устроить так, чтоб Вигдорч[ики] взяли деньги. Им нужно, едут чорт знает куда! Затем — нужно, чтоб он, тотчас как устроится, сообщил адрес — я достану ему работу. Наши кланяются Вам. Если В. от денег откажутся — передайте молодому человеку. Крепко жму руку.

Карточку пришлю с Богдановичем.

Ваш А. П.

199

Н. Д. ИСТИНСКОМУ

16 [29] марта 1902, Ялта.

Его Превосходительству

господину исправляющему должность

начальника Таврической губернии.

Уведомление о том, что я избран почетным академиком, было получено мною непосредственно от Академии наук, — полагаю, что и с просьбой о возврате этого уведомления Академия должна обратиться непосредственно ко мне, мотивировав просьбу эту точным — на основании Устава об учреждении Отдела изящной словесности — изложением причин, по силе которых Академия считает необходимым просить меня о возврате документа.

Покорно прошу Ваше Превосходительство сообщить Академии это письмо.

А. Пешков

200

В. Г. КОРОЛЕНКО

После 17 [30] марта 1902, Олеиз.

Многоуважаемый Владимир Галактионович!

Относительно сотрудничества в «Р[усском] б[огатстве]» мною дано слово Н. Ф. Анненскому и Н. К. Михайловскому еще весной. Слово это я не выполнил потому лишь, что за все лето и зиму не написал ни строки. Несомненно, что этим летом я напишу что-то и, разумеется, пришлю «Р. б.».

Я был арестован 16-го апреля; при аресте прокурор объявил мне, что я обвиняюсь по 1035-й ст. Ул[ожения] о нак[азаниях] «в сочинении, печатании и распространении воззваний, имевших целью возбудить среди рабочих в апреле или мае текущего года противоправительственные волнения». Это — буквально из постановления об аресте. При обыске у меня ничего не найдено, на допросах — несмотря на мои неоднократные, настоятельные требования — вещественных доказательств вины не было предъявлено. И несмотря на то, что в постановлении об аресте прямо сказано «обвиняюсь», — прокурор Утин в ответ на требование предъявить мне «вещественные доказательства» ответил: «Мы не обвиняем вас, а подозреваем». Противоречие это, — равно, как и отказ предъявить вещественные] доказательства],— отмечено мною в протоколе допроса.

Затем, конечно, предъявлено обвинение по 250-й ст., но факт моего знакомства с лицами, арестованными и привлеченными одновременно со мною по этой же статье, — не установлен. Вот и все.

Допрашивали еще по поводу сходки в соединенном клубе и составления петиции об амнистии студентов, отданных в солдаты. Признал, что сходка была устроена по моей инициативе и что петиция писалась мною. Как то, так и другое — неверно, о чем жанд. упр., оказывается, знает.

Кланяюсь Вам и крепко жму руку.

Прилагаю копию документа, присланного на мое имя от таврического губернатора, и мой ответ.

А. Пешков

201

А. А. ТИХОМИРОВУ

Март 1902, Олеиз.

Милый Асаф Александрович!

Спасибо, горячее спасибо за Ваш подарок! Славные это вещи, я их очень люблю. И хорошо, с большим вкусом сделана папка — пожмите крепко руку тому, кто делал ее, и посоветуйте — как мне не остаться в долгу У Вас и художника.

Засим — вот что: я очень хочу издать пьесу со снимками с артистов в костюмах и гриме, а также со снимком декорации. Голубчик — устройте мне это! Знаете что: мне очень нравились снимки Бурджалова, они, на мой взгляд, более художественно сделаны, чем мог бы сделать их фотограф-специалист, в них больше вкуса.

Так вот — предложите Бурджалову взять на себя эту работу: снять всех артистов поодиночке, затем начальные сцены каждого акта, групповую сцену в третьем акте и еще — что ему понравится. Я с величайшим удовольствием оплатил бы его труд и был бы, кроме того, очень обязан, очень благодарен ему. Книжка будет обычной формы моих книжек, так что сцены хорошо снять во всю величину страницы, а фигуры артистов — в рост — в половину страницы, головы — обычного размера кабинетных карточек.

Если же Бурджалов не согласится — обратитесь к специалисту, — чорт его, специалиста, дери! Вот. Боюсь я только, что обременяю Вас моей просьбой, а Вы, по деликатности, не откажетесь выполнить ее и тем создадите себе всякую скверну. Голубчик — не надо этого! Если некогда Вам — так и скажите!

Что Вы играете Шишкина — я рад. Это славный, прямодушный, до святости честный человечек из тех, которые ломаются, но не гнутся, из тех, что голодают — смеясь, бунтуют против стеснений их — и чужой — личной свободы, храбро подставляя спины под нагайки… до поры, до времени, пока сами, взявшись за ум, не возьмутся за палки, дабы с честью встретить нагайку.

Петра, я думаю, Вы не сыграли бы. Не высокого полета этот Петр. В жизни он будет заместителем своего отца… пост, не внушающий уважения. И — очень вероятно, что Петр будет хуже отца, потому что он умнее его. Не люблю я эдаких.

Шишкин, Поля, Нил, Перчихин, Тетерев и — даже Елена — вот мои любимцы.

В будущей моей пьесе я очень буду просить Вас играть роль спившегося актера-босяка. Это человек, который в первом акте с гордостью говорит: «М-мой организм отравлен алкоголем!» — потому говорит с гордостью, что хоть этим хочет выделить себя из среды серых, погибших людей. Б этой фразе — остатки его чувства человеческого достоинства. Во втором акте — он весело слушает пение одной сирены, — она поет ложь из жалости к людям, она знает, что правда — молот, удары ее эти люди не выдержат, и она хочет все-таки обласкать их, сделать им хоть что-нибудь хорошее, дать хоть каплю меда и — лжет. Актер слушает, смеется, верит, что где-то на свете есть бесплатная лечебница для алкоголиков, что он достигнет ее и вылечится и будет вновь играть в «Гамлете» второго могильщика, и он живет этой надеждой до четвертого акта — до смерти надежды и его души.

Вы, голубчик, это сыграете, я Вам говорю, и Вы так должны сыграть, чтобы вся эта сволочь, которую из деликатности называют публикой, — задрожала от ужаса при виде этой маленькой драмы.

Ах, если б мне можно было попасть на репетиции! Чорт возьми — я был бы полезен Вам, право же!

Однако — кончаю письмо. Крепко жму Вашу руку, очень крепко, потому что очень люблю Вас почему-то. Чорт знает — но в Вас есть славное какое-то, эдакая вкусная начинка!

Ну — до свидания! Сестре — поклон и пожеланья всяких благ. Рындзюнскому — тоже.

И всей труппе — горячий мой товарищеский привет! Желаю всем успеха, самоудовлетворенья — по горло, и — ни капельки самодовольства, братцы!