Долгое отступление - Борис Юльевич Кагарлицкий

к социализму? Исторический опыт XX столетия показывает, что ресурсы развития буржуазного общества и экономики были далеко не исчерпаны. Но тот же исторический опыт позволяет поставить вопрос и по-другому: а мог ли капитализм на протяжении этих ста с лишним лет развиваться без прививки социализма?

Социализм XX века — как в виде социал-демократических реформ, так и в форме советского «реального социализма» — в строго теоретическом смысле социализмом не был, он был лишь спутником капитализма, фактором его преобразования и гуманизации, независимо от того, что думали о себе сами коммунисты и социалисты. Однако это вовсе не значит, будто они неосознанно работали на буржуазию. Выполняя работу по развитию общества, они в любом случае приближали торжество качественно новых отношений. Другой вопрос, что процесс этот оказался куда более сложным, извилистым, чем они думали, а главное — достигаемый прогресс был непоследовательным, обратимым и сопровождался ужасающими издержками.

«Как об отдельном человеке нельзя судить на основании того, что сам он о себе думает, точно так же нельзя судить о подобной эпохе переворота по ее сознанию, — писал Маркс. — Наоборот, это сознание надо объяснить из противоречий материальной жизни, из существующего конфликта между общественными производительными силами и производственными отношениями. Ни одна общественная формация не погибает раньше, чем разовьются все производительные силы, для которых она дает достаточно простора, и новые более высокие производственные отношения никогда не появляются раньше, чем созреют материальные условия их существования в недрах самого старого общества. Поэтому человечество ставит себе всегда только такие задачи, которые оно может разрешить, так как при ближайшем рассмотрении всегда оказывается, что сама задача возникает лишь тогда, когда материальные условия ее решения уже налицо, или, по крайней мере, находятся в процессе становления»[364].

Но как долго и в какой форме будет происходить данный процесс становления? Каково политическое содержание соответствующей ему переходной эпохи? Разумеется, как и любая общая формула, мысль Маркса требует очень серьезного уточнения, когда мы переходим к конкретно-историческому или социально-политическому анализу. Безусловно, любые модели общественного развития имеют свои естественные пределы. Мы можем критиковать или одобрять их, мы можем бороться против них или их защищать, реформировать их, продлевая или сокращая тем самым эпоху их господства. Но в любом случае попытки игнорировать или блокировать объективные экономические, социальные и культурные процессы ни к чему хорошему не приведут: общественные перемены, которые при других условиях могли бы пройти более или менее гладко, приобретают революционно-катастрофический характер.

Исчерпание ресурса развития капитализма, о котором говорил Маркс, отнюдь не является равномерным и линейным процессом, когда мы просто можем поставить некоторую точку на линии исторической хронологии и заявить: вот тут достигнут уровень, когда данная система окончательно утратила все свои возможности. Неравномерность социальных, экономических, технологических, политических и культурных изменений, к тому же накладывающихся на сложную географическую иерархию современной мир-системы, приводит к тому, что, исчерпывая свой потенциал в одной сфере, капитализм мог сохранять жизнеспособность и даже демонстрировать динамизм в других. Именно этим и объясняется как необходимость и успешность целого ряда реформ и революций на протяжении XX века, так и их ограниченность, их достижения и их неудачи. Этим в значительной мере определяется и та форма, в которой происходили социалистические революции, решавшие одни проблемы, уже неразрешимые при капитализме, но спотыкавшиеся о другие вопросы, для которых еще не было социалистического решения.

Поражения и победы на этом пути, реформы и революции в равной степени, хоть и в разной форме и в разных масштабах, являлись этапами одного и того же глобального исторического процесса. И если социальные реформы, происходившие развитых демократических странах в XX веке, были всего лишь средством стабилизации капитализма и адаптации его к меняющимся условиям, то чем объясняется яростная настойчивость, с которой неолиберальные контрреформаторы боролись со всем этим? Почему активная работа по демонтажу социальных завоеваний трудящихся началась сразу же, как только для буржуазии ослабели политические вызовы (будь то конкуренция с советским блоком или давление организованного рабочего движения и его партий)?

Безусловно, социальные реформы смягчали противоречия капитализма, но они достигали этого за счет внедрения социалистических отношений. И накопление подобных элементов внутри системы, решая ее технические, организационные, культурные проблемы, одновременно подрывало ее целостность, создавая институциональные анклавы социализма внутри капитализма. Правящие классы в XX веке оказались вынуждены стабилизировать экономику за счет ослабления своего господства, за счет не просто уступок, но и своего рода институционального компромисса с трудящимися, когда отношения, необходимые для нового общества, постепенно вызревали в старом, создавая возможность качественного сдвига. Именно поэтому капитал вынужден был, защищая свои классовые интересы, пойти по пути системной реакции, даже рискуя дестабилизировать систему (что и проявилось в кризисе, охватившем мир после Великой Рецессии 2008–2010 годов). С одной стороны, в XXI веке общественный характер производства достиг того масштаба, когда капитал не может экономически реализовать свои интересы без учета массы социальных интересов, которые ограничивают его свободу. Но с другой стороны, стремясь избавиться от этих ограничений, правящие круги создают для себя новые угрозы, порождаемые несоответствием их собственных классовых институтов новой реальности. Так в начале XXI века политическая и идеологическая победа капитала дестабилизировала экономические условия его господства.

ЧТО МЕШАЕТ РЕВОЛЮЦИИ?

Суть социализма, как его понимал Маркс, в том, что «общество открыто и, не прибегая ни к каким окольным путям, возьмет в свое владение производительные силы, переросшие всякий другой способ управления ими, кроме общественного»[365]. Естественный ход событий и периодически повторяющиеся на фоне растущих технических возможностей кризисы демонстрируют «несовместимость общественного производства с капиталистическим присвоением»[366]. Иными словами, социализм вырастает из капитализма, его элементы уже содержатся в капиталистическом обществе, но без революционного изменения системы они не станут доминирующими, они не смогут работать в полную силу, а главное — они не позволят исторически разрешить накопившиеся противоречия, которые лишь усложняются и запутываются.

Специфика неолиберального (позднего) капитализма, описанного Фредериком Джеймисоном, Дэвидом Харви и другими авторами, состоит в тотальном распространении и господстве товарных отношений, подчиняющих себе сферы, ранее находившиеся вне непосредственного влияния рынка. Это всепроникающая коммодификация, в свою очередь, отражает своеобразное исчерпание динамики буржуазного развития, поскольку из-за недостатка новых сфер и возможностей для экспансии капитал начинает поглощать и переформатировать те сферы жизни, которые он ранее сохранял как «защищенные» в интересах собственной стабильности (о чем прекрасно написал еще Шумпетер). Однако, становясь впервые в своей истории тотальным, капитализм не только запускает механизмы саморазрушения, которые ранее был в состоянии блокировать, но парадоксальным образом и подрывает возможность критического осмысления происходящего в рамках доминирующей культуры и общественного сознания.

С точки зрения