Чёрно-белый человек - Ефим Сергеев

как они помогали нам всем. А вспомнив, не забывать снова. Поэтому — смотрите. Смотрите и думайте, как жить дальше, чтобы детям или внукам не пришлось исправлять ошибки родителей. И не придумывать новые, но уже — страшные — сказки.

Кому-то может показаться, что мы сейчас будем говорить нечто, противоречащее тому, что мы говорили раньше. Это — обманчиво. Помните? — „Время разбрасывать камни и время собирать камни; время обнимать и время уклоняться от объятий“. Не бывает в нашей жизни только белого или только чёрного. Нельзя жить только для себя или только для других… О чём это мы? Да вот об этом:

Об общем доме надо заботиться так же, как и о своём собственном. При этом не важно, что считать общим домом — город, страну или всю планету. И всегда помнить: если плохо соседям, то и у тебя не будет так хорошо, как тебе хотелось бы…

  Все мы — люди земного племени,

  Нам природой даны тела,

  Воздух, твердь и немного времени

  Чтоб закончить свои дела.

  Если меньше ума, чем действия,

  Грохнут взрывы, дома сметя,

  И природа вновь станет девственной

  На Земле много лет спустя…

Мы никогда ни о чём вас не просили, дорогие наши зрители. И вот теперь такое время пришло. Мы просим вас: рассказывайте об этом фильме, делитесь им с друзьями и знакомыми, показывайте его детям или родителям. Вместе мы должны сделать так, чтобы в нашей жизни не было места страшным сказкам, а добрые — снова и снова возвращались. Главное — сделать правильный ВЫБОР. От этого, и только от этого будет зависеть многое, если не всё! А шоу под названием ЖИЗНЬ — должно продолжаться».

Антонов, которому показали практически готовый материал, снова взял пару дней «на подумать». Но молчал почти целую неделю. А когда снова приехал в гости в Заречное, выглядел немного смущённым и растерянным.

— Знаете, друзья мои, — неуверенно начал Олег Васильевич, — на этот раз у меня нет ни одного замечания и ни одного совета. — он развёл руками, молчаливо извиняясь. — Но не потому, что мне нечего сказать. Просто, сколько бы я ни старался, я не могу представить себе, каковы будут последствия. Могу только сказать: я абсолютно уверен, что они будут. Ваше влияние на умы молодёжи… да и не только молодёжи, уже настолько велико, что каждое ваше слово и каждый кадр будут восприниматься если и не как откровение свыше, то как минимум то, над чем имеет смысл задуматься.

Виктор переглянулся с Машей и вдруг понял, что почти наверняка знает, о чём она сейчас подумала: «Наверняка сравнивает с тем, что отец Доме́нико сказал. Действительно ведь, есть что-то общее…»

— Поэтому, — продолжил Антонов, — вы можете ставить любые условия для рекламодателей и вообще кого угодно, заинтересованного в сотрудничестве с вами.

«Ну вот, — разочарованно подумал Руденко, — сразу и разница видна между человеком из реального мира, и человеком „не от мира сего“, если так можно говорить о монахах». Он бросил быстрый взгляд на племянницу и с удовлетворением увидел промелькнувшее на её лице явное неудовольствие. «Как же похоже мы с ней начали думать и чувствовать» — успел удивиться Виктор, прежде, чем Маша ответила довольно резко, если не сказать грубо:

— Нет! Этого ничего не будет! — она нахмурилась и начала пояснять Олегу Васильевичу, — в этом клипе не будет никакой рекламы. Вообще. Но будет другое. Мы решили сделать объявление о создании особого фонда для сбора… э-э… ну пока назовём это пожертвованиями. Все собранные деньги будут направлены на контроль за честностью выборов и обеспечение их прозрачности. Да, да, — Маша увидела, что Антонов скривился как от зубной боли и поспешила предупредить его возражения. — Мы понимаем, что есть всякие контрольные комиссии, официальные наблюдатели, полиция и прочие органы, которые и так должны всё это обеспечивать. Это всё так. Но, во-первых, они далеко не всегда могут справиться с нарушениями. А иногда и не хотят справляться, если уж говорить начистоту. Во-вторых, сейчас ситуация особая. Предвыборно-перевыборная кампания набрала обороты, каких не было, как говорят все, кому не лень, целых тридцать лет. Мы сами её в какой-то степени и спровоцировали. Поэтому посчитали для себя невозможным не принять в этой движухе посильное участие. Вы сами только что сказали, что к нашим словам будут прислушиваться. Вот мы и попытаемся «достучаться»… до кого сможем.

Она замолчала и посмотрела на дядюшку, ожидая подтверждения.

— Да, всё именно так. — решительно кивнул Виктор. — Сейчас наши с Машей позиции одинаковы как никогда, пожалуй.

Антонов бесконечно долго, как им показалось, молчал, изредка переводя взгляд с одного на другого. Потом тяжело вздохнул и сказал:

— Что ж. Могу сказать только одно: снимаю шляпу. Это — достойная позиция. Не всё и не всегда надо переводить в коммерческую плоскость. Но… что будет, если собранных средств окажется слишком мало для организации чего-то серьёзного?

— У нас… нет ответа, — Руденко посмотрел на племянницу, которая заметно напряглась, сжав губы так, что они побелели. Потом грустно улыбнулся, но сразу затем с какой-то лихостью, которой даже сам немного удивился, заговорил быстро и горячо:

— Помните знаменитые слова Джека Николсона в «Пролетая над гнездом кукушки»? — «Я хотя бы попытался». Вот и мы решили, что лучше мы попробуем и у нас ничего не получится, чем не попробуем и будем потом мучиться вопросом: «А вдруг получилось бы?» Шанс на победу есть только у того, кто ввязался в драку. По-другому не бывает.

На самом деле у Руденко ответ был. Ну… почти. Он, этот ответ, появился практически сразу после того, как была поставлена окончательная точка. Виктор тогда едва не уснул прямо за рабочим столом. Наталья растормошила его и чуть не волоком оттащила в кровать.

* * *

Она снова, как в их «первую», но повторную, брачную ночь проснулась задолго до рассвета. И снова смотрела на мужа, как он попеременно то радостно, то смущенно улыбается. Но на этот раз не «передразнивала» его, а просто с обожанием вглядывалась в лицо человека, только что закончившего трудную работу и очень довольного результатом. Однако безмятежные улыбки совсем не отражали сути того, что Виктор сейчас видел во сне…

Они сидели в пустом зале ресторана на обзорной площадке башни «Федерация» в Москва-Сити и молча разглядывали друг друга. Под ними, далеко внизу, тысячи и тысячи фонарей, огни машин, светящиеся окна невысоких зданий, рекламные плакаты и