Краткая история Латинской Америки - Джон Чарльз Частин

но и со странами – союзниками США. Торговлю с остальной частью Латинской Америки оказалось несложно задушить посредством контроля США над ОАГ. Санкции распространялись даже на торговлю Кубы с нейтральными странами. Любое судно, пришвартовавшееся на Кубе, становилось нежелательным в гаванях США. В результате внешняя торговля Кубы решительно сместилась в сторону весьма отдаленных стран, связанных с Советской Россией.

Кубу исключили из ОАГ, несмотря на протесты крупнейших стран Латинской Америки: в этом снова проявилась сила численности малых стран, которые всегда голосовали вместе с США. Постепенно Куба стала центром сопротивления политике США в Латинской Америке и тренировочным полигоном для революционеров-марксистов. Москва решила, что в большей части Латинской Америки условия, благоприятные для социалистической революции, еще не сложились. Но Че Гевара разработал новую теорию партизанской войны, основанную на кубинском опыте в горах Сьерра-Маэстра. Революционные условия могли быть созданы, считал Че, небольшими, преданными своему делу партизанскими группами, такими как экспедиция «Гранма». Он считал, что эти группы создадут фоко[65] – очаги партизанской деятельности, которые в свою очередь дадут толчок полномасштабной революции. Сам Че поклялся повторить опыт Сьерра-Маэстра в континентальном масштабе – сделать Анды «Сьерра-Маэстра Южной Америки». Его обреченная миссия, начавшаяся в 1966 году, была нацелена именно на это.

Че отправился в Боливию под видом лысеющего уругвайского бизнесмена и начал свою континентальную революцию всего с пятьюдесятью партизанами – 30 боливийцами и двумя десятками добровольцев-интернационалистов (прежде всего, конечно, кубинцев). Однако на этот раз крошечная идеалистическая революционная сила не смогла одержать победу. Че страдал от длительных приступов астмы, которые фактически вывели его из строя и повергли в уныние последователей. Боливийские крестьяне с подозрением относились к партизанам, и никто из них не присоединился к движению. Тем временем армия выбивала их одного за другим, пока не осталась лишь горстка. В 1968-м, когда Че наконец схватили, допросили и казнили, он стал героем всей Латинской Америки не столько за то, что сделал, сколько за то, как умер, пытаясь.

Че покинул Кубу отчасти из-за разочарования. Теоретик и визионер, он считал, что при настоящем социализме деньги необходимо отменить и люди должны работать ради идеалов. Но оказавшись революционным президентом Национального банка Кубы, а затем, в начале 1960‐х, министром промышленности, он обнаружил, что эти изменения легче представить, чем реализовать. Че был первым среди тех, кто настаивал, что перегруженную сахаром кубинскую экономику следует диверсифицировать и индустриализировать. Он разработал первый революционный удар по проблеме отсталости, нетерпеливый «крах» индустриализации. Грандиозные обещания помощи исходили от стран Европы, связанных с Советским Союзом, и даже от Китая. Одно только советское правительство пообещало построить на Кубе сотню заводов, но вскоре изменило свою позицию. Как и США, Советская Россия предпочитала обменивать кубинский сахар на продукцию собственного производства. Может ли революция использовать сахар – этого старого дракона, пожирающего поколения рабов и обедневших рабочих, – для общего блага? «Может быть», – подумали упрямо оптимистичные кубинские революционеры конца 1960‐х. Сахарные плантации, как и почти все остальное, теперь принадлежали государству, что делало их собственностью кубинского народа. Итак, спустя всего неколько лет после смерти Че Кастро преследовал новую поразительную экономическую цель – собрать урожай сахара в 10 000 000 тонн.

Пока революционное правительство лихорадочно работало над ростом производства, представители среднего класса по выходным стирали руки, без какого бы то ни было энтузиазма измельчая сахарный тростник. Инакомыслие не допускалось. Новость о том, что известного поэта публично заставили замолчать, вызвала недобрые предчувствия среди сторонников революции на Кубе и за ее пределами.

Кубинскую революцию поддерживали многие иностранцы. В коммунистической Восточной Германии студентка Тамара Бунке, позже известная в основном под партизанским псевдонимом Таня, чувствовала, что Кубинская революция была и ее борьбой. Таня родилась и выросла в Буэнос-Айресе, куда семья Бунке бежала, спасаясь от нацистов в 1930-х, и впервые увидела Германию лишь после Второй мировой войны. В 1960-м, когда Че Гевара возглавлял торговую миссию, Таня была его переводчицей, а после, вдохновленная революционным проектом по преобразованию Латинской Америки, отправилась на Кубу и с головой бросилась в работу бригад милиции и кампанию по ликвидации неграмотности. Но ей хотелось чего-то большего, более героического. К 1964 она добилась своего, отправившись в Боливию в качестве секретного агента, чтобы заложить основу для последней, обреченной кампании Че. К 1967 году Таня, как и почти все партизаны, погибла, но после она стала символом революционной преданности и самопожертвования, как и сам Че. От Аргентины до Мексики девочек называли Танями в ее честь.

Музыкальные отголоски революции также прокатились по всей Латинской Америке, став своего рода международным саундтреком протестных организаций. Работая в Боливии под прикрытием, Таня выдавала себя за поклонницу народной музыки[66], но духовной матерью движения «новой песни» была чилийка Виолета Парра. Она не принадлежала к поколению 1960-х, фактически она была достаточно взрослой, чтобы среди молодых певцов протеста, собравшихся вокруг нее, были и ее дети. Парра сама писала превосходные тексты и увлекалась чилийской народной музыкой. Однако ее собственная музыка была скорее личной, чем революционной. Отчаяние привело Виолету к самоубийству в 1967 году, за несколько месяцев до смерти Тани. Но для поколения шестидесятых ее музыка олицетворяла подлинный латиноамериканский дух протеста. Парра в характерном для нее стиле застрелилась в карпе – палатке, установленной в традициях странствующих народных исполнителей. Молодые музыканты, которых она вдохновила, вскоре разошлись. В итоге международным центром движения «новой песни» предстояло стать Гаване.

К концу 1960-х Кубинская революция стала мощным символом для молодежи всего полушария. Все, кроме самых преданных латиноамериканских антикоммунистов, ощущали огромное удовлетворение, видя, как кубинский Давид противостоит американскому Голиафу. Латиноамериканским социалистам, включая все большее число студентов, профсоюзных лидеров и молодежь в целом, Кубинская революция могла показать многое. Она серьезно расширила возможности получения образования, сделав решительные шаги к полной грамотности и образцовому здравоохранению. Она улучшила жилищные условия в богом забытых сельских районах Кубы. Она выступала за полное равенство чернокожих кубинцев, которым до революции закон запрещал посещать даже некоторые пляжи, чтобы удовлетворить расовые предрассудки американских туристов. Кубинские фильмы и плакаты несли надежду на яркую творческую революцию во всей Латинской Америке. Кубинский Каса-де-лас-Америкас[67] основал самую престижную литературную премию региона. Кубинские националисты, столько лет разочарованные правлением Испании на Кубе и унизительной поправкой Платта, прославились революцией. По их мнению, международная известность Кубы помогла компенсировать то, чего революция не дала.

А не дала она людям таких важных для либерализма свобод, как право выступать против правительства и выезжать за пределы страны. Эти возможности для революционного мышления не были приоритетными. Впрочем,