«Если», 2008 № 04 - Журнал «Если»

Такой вот прогноз.

Мы, впрочем, и не надеемся. Публикации, книги, переводы на иностранные языки — это в будущем, которое действительно никогда не наступит.

Характерное свойство будущего — оно может и не наступить.

Я тем не менее собираю книгу и подаю ее в одно из издательств. Месяца через три рукопись мне возвращают. В рецензии, подписанной заслуженным деятелем культуры, сказано, что этой книгой автор опорочил все лучшее, что есть в нашей стране. Все, что есть, все опорочено. В семинаре мне даже завидуют. Это надо же так суметь.

Еще нет компьютеров. Есть пишущие машинки, по клавишам которых нужно лупить со страшной силой. Если в текст вносится правка, его следует заново перепечатывать, и одну из своих повестей я перепечатываю восемь раз. Тысяча двести страниц ручной машинописи. Три-четыре страницы в час, примерно 350 часов нудного механического труда. А еще говорят, что писатель — профессия творческая.

Зато можно было, написав рассказ, позвонить Стругацкому и гордо сказать: «Борис Натанович, я написал рассказ!..» И услышать в ответ: «Несите!..» Сейчас, если у кого-то из приятелей выходит книга, я думаю лишь об одном: не дай бог подарит. Ведь тогда придется читать, а потом еще хуже — высказывать свое мнение.

Десяти читателей, членов семинара, нам вполне достаточно. Если двое-трое похвалят — значит, успех.

Вот ради этого и стоит писать.

А еще Борис Стругацкий время от времени говорит: «Ребята, я вас умоляю, поменьше болтайте. Вот вы тут болтаете, а мне потом объясняться. Меня будут вызывать, спрашивать — что и как. Я буду вынужден врать. А я этого не люблю».

Мы все равно болтаем. А как же иначе?

Впрочем, ну что там — несем какую-то чепуху. Изобретаем велосипеды. Открываем открытое. Это для нас сейчас важнее всего.

Практически рядом с особняком Шереметева — «Большой дом». Так в Ленинграде называется здание КГБ. Иногда телевизор, работающий в ресторане, покрывается рябью помех. Нам объясняют, что у «соседей» заработала радиостанция. А иногда в буфет заходят некие молчаливые люди. Берут сто-двести граммов коньяка, бутерброд. Это «соседи» и есть. На работе им пить нельзя, а «снять напряжение» надо. Вот так и живем. Мы их просто не замечаем. Мы — в ином измерении, где ничего этого нет.

Особого страха тоже не чувствуется. Советская власть одряхлела, впала в маразм. Она уже не рвет горло насмерть, как раньше, а лишь иногда предупреждающе взрыкивает. Надо очень уж стараться, чтобы тебя заграбастали. А мы не стараемся. Мы заняты совсем другими делами.

Неприятно одно. Кто-то сидит среди нас, так же весело выпивает, закусывает, читает наши рассказы, так же кричит и размахивает руками. А потом аккуратно все это записывает и докладывает «товарищу полковнику».

Кто бы это мог быть?

Бог с ним, пусть докладывает!

В перестройку мы все, разумеется, демократы. Даже те, кто станет потом патриотом и государственником. Мы за свободу, за многопартийность, за рыночную экономику. Мы против цензуры и монополии КПСС. А как же иначе? Мы полны самых ярких надежд. Мы еще не знаем, во что это выльется. Позже Борис Колоницкий, один из крупнейших в нашей стране специалистов по Октябрьской революции, скажет мне, что такие же настроения были и в марте 1917 года. Вот свергли царя — сейчас наступит всеобщее счастье. Счастье не наступило, и взоры обратились к большевикам.

И все же что-то сместилось в стране. Видимо, в самом деле идут новые времена. В газетах печатается такое, о чем еще три года назад не мог бы помыслить никакой фантаст. Борис Натанович говорит: «Я был уверен, что до этого не доживу». А еще почему-то цитирует Гегеля: «История учит тому, что она ничему не учит».

Тем не менее сдвиги есть. Коля Ютанов организует издательство «Terra Fantastica». Он выпускает сборники Эдуарда Геворкяна, Андрея Лазарчука, Вячеслава Рыбакова, Сергея Лукьяненко, Сергея Иванова…

Нам тоже когда-то казалось, что мы до этого не доживем.

Саша Сидорович организует «Интерпресскон». Мы — Ютанов, Геворкян, Лазарчук — создаем Конгресс российских фантастов. Уже не помню, кто предложил название «Странник», но звучит оно так, как будто было всегда. Борис Завгородний, «фэн номер один», проводит грандиозный «Волгакон» у себя на родине. Один за другим возникают журналы фантастики.

Вручаются первые премии в нашем жанре. Их присуждают не партия и правительство, а писатели и читатели. Еще не заработали лоббистские машины, сминающие все и вся. Еще нет тусовочного разделения на своих и чужих. Первые «Бронзовые улитки» поползли к небесам. Первые «Странники», созданные петербургским скульптором Василием Аземшей, отправились в путешествие по всему миру. «Дети, бегущие от грозы», называет их Михаил Успенский.

Мне, кстати, уже давно кажется, что Эдуард Геворкян, Андрей Лазарчук, Михаил Успенский, Евгений Лукин — тоже из нашего семинара.

Просто они почему-то редко туда заходят.

На очередной «Странник» приезжает классик американской фантастики Роберт Шекли. Поздно вечером мы сидим с ним в столовой на углу Литейного проспекта и улицы Пестеля. Шекли все допытывается: «За что вы меня так любите?» Моего английского недостаточно, чтобы объяснить за что. Впрочем, к концу конгресса он, кажется, и сам понимает.

Роберт Шекли еще не раз будет участвовать в наших конгрессах.

Сергей Переслегин и я даем интервью какому-то американскому журналисту. Что будет с Россией дальше? Выживет ли она? Мы добросовестно отвечаем, что вопрос о выживании стоит ныне не столько перед Россией, сколько перед Соединенными Штатами. Сергей рассказывает о глобальных террористических стратегиях, которые страны ислама могут развернуть против западной цивилизации. Журналист взирает на нас как на идиотов. Америка в зените могущества, конкурентов у нее нет. Какие террористические стратегии? Что вы несете?

До нападения на Всемирный торговый центр в США еще более десяти лет.

Сейчас Сергей Переслегин — известный аналитик, эксперт, работающий по правительственным заказам.

В день августовского путча я прилетаю из Латвии. Все телефоны молчат, по телевизору идет «Лебединое озеро». Дома оказывается только Борис Стругацкий. Он говорит мрачным голосом: «Знаете, Андрей, я думаю, что это надолго…» Через пару дней ГКЧП разваливается, путчисты арестованы, приостановлена деятельность КПСС.

Начинается другая эпоха.

Таковы прогнозы фантастов.

Правда, Френсис Фукуяма, провозгласивший «конец истории», тоже предполагал, что Советский Союз будет существовать еще очень долго. И это за два года до распада СССР.

Происходит пожар в Доме писателя. Какая-то загадочная история, связанная, по слухам, с расположившимся там издательством. То ли небрежность, то ли поджог. Позже все это будет названо периодом «первоначального накопления капитала». Я приезжаю туда на следующий день. На креслах в актовом зале лежат обрушившиеся промерзшие балки. Пахнет дымом, нет света, где-то журчит вода. На лестнице — потеки грязноватого льда.

Прежняя жизнь закончилась.

Есть время разбрасывать камни и есть время их собирать. Есть время создавать семинары и есть время странствовать в одиночку.

Это как с первой любовью. Хорошо, что она была, но вернуть ее невозможно.

И все же она была.

У меня на книжной полке стоит фотография: Александр Етоев, Андрей Чертков, Николай Ютанов, Екатерина Ютанова, Сергей Переслегин, Вячеслав Рыбаков, Сергей Иванов, Андрей Лазарчук и я — с самого края. Мы снимались когда-то на углу Вознесенского проспекта и набережной Фонтанки.

Недалеко от издательства «Terra Fantastica»…

ВЕХИ

Вл. Гаков

Властелин кольца

В первый раз автор нынешнего очерка написал о Ларри Нивене более тридцати лет назад. Тогда фантаст проходил «по делу» как «яркий представитель нового поколения американской science fiction», лидер того ее направления, которое как раз science… Три десятка лет — срок солидный, но, празднуя в этом месяце 70-летие писателя, мир американской фантастики менее всего чествует его как «заслуженного пенсионера».

Без этого имени сегодня невозможен разговор о той фантастике, которая на английском зовется hardcore, а у нас часто переводится как «твердая». А то и «жесткая», что рождает совсем уж нежелательные ассоциации с другой продукцией — той, что «только для взрослых»! Правильнее, наверное, все-таки «строгая», в смысле научной достоверности и корректности. Причем все молчаливо соглашаются с тем, что под наукой в данном случае понимаются законы, относящиеся к Природе и к человеку как части Природы (например, биология и физиология). А вот законы, по которым человек живет в созданной им же «другой» природе, социуме, это уже сфера гуманитарных наук. Идущих по ведомству совсем иной фантастики — «мягкой», гуманитарной, социальной…