История живописи - Александр Бенуа

Указанная выше склонность к перспективным построениям нашла себе полное выражение в целом ряде рисунков Беллини, в которых архитектура играет главную роль. Перспектива в дни расцвета молодости Беллини была "вопросом дня". С теоретически построенными проблемами ее он не мог ознакомиться в бытность свою во Флоренции, но он мог узнать о них и у себя на родине, в Венеции, где как раз в конце 1420-х и в 1430-х годах работал и два главных перспективиста Флоренции - Учелло и Кастаньо. Следы зрелых перспективных знаний сказываются в мозаиках Джамбоно (1420-х годов) в Сан-Марко, резко отличающихся от общего тогдашнего венецианского стиля живописи своими заботами о "выпуклости". В двух из мозаик, носящих имя Джамбоно, участие Кастаньо становится очевидным; здесь оно выразилось не только в прекрасном портике с аркой на коринфских пилястрах, но и в грандиозных классических фигурах, точно сошедших с какого-нибудь позднеримского или донателловского барельефа[284].

Якопо Беллини. Бичевание спасителя. Рисунок. Париж. Лувр.

В архитектурных композициях Беллини то проявляется уже вполне ренессансный характер, то группируются скорее готические формы. Особенно занимают мастера сводчатые перекрытия и колонные залы, уходящие далеко в глубину композиции. Замечательно при этом соответствие между ростом фигур и размерами зданий, несмотря на то, что последние изображены преимущественно целиком, от фундамента до крыши. Впечатлению некоторой старинности в этих рисунках способствует наклонность Беллини к симметрическим фасовым поворотам. Благодаря этому и при небольших фигурах здание приобретает часто слишком доминирующее значение в целом: кажется, будто все затеяно только для сочинения такого архитектурного проекта. Эта черта внедрилась затем в венецианскую школу настолько, что следы ее мы можем усмотреть не только у второстепенных мастеров конца XV века, у Мансуети или Ладзаро Себастиано, отголоски ее сказываются даже в чересчур иногда роскошных и отвлекающих внимание архитектурах Паоло Веронезе[285].

Беллини менее виртуозен в изображении животных, нежели Пизанелло, и вообще весь он более подвижный, менее усидчивый и выдержанный художник. Однако заслуживает внимания мастерство, с которым и он рисует лошадей, собак, птиц, а также фантастических зверей, в формах которых у него всегда сказывается глубокое знание натуры, "конструктивных законов" телосложения. Менее удаются ему в свободных рисунках растения (о точных копиях цветов уже говорилось выше), но и здесь достойно внимания, что Якопо выработал новые приемы схематизации кустов и деревьев. На листе со св. Христофором он старается передать низкие, густые заросли кустарника, и если в отдельности каждое растение и напоминает нечто среднее между метлой и артишоком, то все же общий эффект получается довольно убедительный. Интересно трактованы и невысокие деревья, встречающиеся в сцене "Трех живых и трех мертвых". Как ни условны эти формы, однако они стройнее и жизненнее того, что изобразил Пизанелло в лондонском "Святом Евстафии".

Если много германского уже в Якопо Беллини и еще больше в Пизанелло, то окончательными "тедесками" и "готиками", людьми средневекового вкуса, представляются нам остальные венецианские (все в том же широком смысле слова) современники Мазаччио и фра Беато Анджелико. На всех них лежит "отпечаток Джентиле", хотя вопрос должен оставаться открытым: является ли эта черта следствием впечатления, произведенного творчеством Джентиле в Венеции, или же здесь лишь аналогия, объяснимая тождественными влияниями, действовавшими и на Джентиле, и на венецианцев.

Мозаика в базилике Сан Марко в Венеции

Существенная разница, впрочем, между Пизанелло, Якопо и остальными венецианцами заключается в том, что первые нашли в "готических советах" указания на путь к природе; другие же, не столь живые и даровитые художники, поняли их, как способ заменить византийскую иератическую условность новой условностью, "готической". За исключением Пизанелло и Якопо, а также нескольких (ныне забытых) ближайших их сотрудников и учеников, весь северо-восток Италии в первой половине XV века все еще изготовляет лишь роскошно золоченые, грандиозные алтари, краски на которых сверкают, точно драгоценные камни или витраж, но которые не имеют ничего общего с действительностью. В этом венецианцы приближаются к сиенцам; но у последних иератизм служит показателем недуга и упадка, тогда как у венецианцев готический оттенок иератизма означает шаг вперед от омертвелого византийства к чему-то более жизненному.

Антонио Виварини

Вполне понятно, что ценных вкладов в развитие пейзажа в этом иконном производстве венецианцев раннего кватроченто нам не найти. На золотом фоне возносит Джамбоно роскошные готические "павильоны" своих мозаик, имеющие много общего с "павильонами" Бредерлама, на золото же вырисовываются аркады и портики, сочиненные для нею Кастаньо. Да и всюду золото на картинах венецианцев этого времени заменяет или всю природу, или, по крайней мере, небо. Так, золото играет главную роль и в алтаре позднего последователя Джентиле, болонского уроженца Микеле Ламбертини, в одном из самых сказочных украшений залы примитивов Венецианской академии[286].

Иногда вместо золотого фона мы видим черный или же затейливую архитектуру. На пышной, убранной выпуклыми золочеными украшениями картине "Поклонение волхвов" Антонио Виварини (до 1441 года; Берлинский музей) мастер, находившийся под несомненным влиянием Пизанелло (превосходно изображены лошади, собаки, корова, осел), отваживается на смелости и в пейзаже: позади навеса на корявых стволах, за причудливой скалой, к которой прислонен навес, высятся розовые, восточного характера башни Вифлеема, стелются холмы с пастбищами и вздымаются горы. Но все это не передает ни простора, ни воздуха, все это лезет вперед, наваливается одно на другое, усиливая впечатление и без того уже преувеличенного нагромождения роскоши. Картина эта - одна из самых чудесных "сказок" в истории живописи, но для своей эпохи это уже отсталая, старомодная картина. Большая "Мадонна" 1446 года того же мастера, исполненная им, как и другие его работы до этого года, в сотрудничестве с "Иоганнесом из Германии" (в Венецианской академии), изображена на фоне золотой готической архитектуры. Однако эта архитектура страдает полным отсутствием той логической конструктивности, которая составляет основную красоту готики и которая так пленяет в произведениях нидерландцев. Что же касается неба, то его тяжелый тон не сообщает впечатления воздушности. Впрочем, отметим, что золото передано в архитектуре не посредством позолоты, а разными оттенками желтой краски. Итак, живописный принцип берет верх над декоративным.

III - Скварчионе

Скварчионе и влияние готики

Тяготениe северной Италии к искусству германского оттенка могло бы привести к тому, что мало-помалу вся эта обширная и богатая область сделалась бы второй, лишь слегка итальянизированной, "неметчиной" Это предположение не покажется фантастичным, если мы обратим внимание на ту силу, которую приобрели северные влияния в Ломбардии и Венеции с момента появления таких превосходных художников, каким следует себе представлять Бизускио и какими являются для нас Пизанелло, Якопо Беллини, Микеле Джамбоно и Микеле Ламберт, и если прибавим к этому еще значение для художественной жизни всей области такого колоссального готического сооружения, как Миланский собор, или еще все те успехи, которые сделала готика в строительстве Венеции и Болоньи (в сооружении церквей Фрари, С.-Джованни и Паоло, С.-Петронио, во дворцах дожей, Кадоро, Фоскари).

И не только север Италии находился в XIV и в начале XV века под знаком "германского" готического искусства, но готика, получившая значение как бы "художественного языка" францисканцев и доминиканцев, обнаруживала теперь склонность к тому, чтобы стать столь же необходимым общим языком для Италии в целом, каким она была для Европы по ту сторону Альп. Вполне уже отвоеванной для готики провинцией была Ломбардия с прилегающей к ней Венецианской областью; но и дальше, в глубине полуострова, готика владела многими твердынями, а такой значительный художественный центр, как Сиена, был у нее в полном порабощении. Но вот как раз в тот момент, когда готические формы, проникшие еще с XIII века и во Флоренцию, начали там утрачивать свой "привозной" оттенок (есть что то чужое и навязанное даже в Санта-Кроче, в Дуомо и в Кампаниле), стала намечаться и реакция против них. Увлечению германизмом гуманисты противопоставили увлечение классиками. Явилось убеждение в необходимости возврата к основам, к "исконному итальянскому вкусу". Благодаря этому увлечению античным искусством, искусство Тосканы было первым выведено снова на "латинский" путь, намеченный еще Николо Пизано и Джотто. В начале XV века увлечение древностью в тосканском художественном мире выражалось лишь в одиночных фактах, например, в "эстетических паломничествах" в Рим Брунеллески, Донателло, Мазаччио. Но уже в 1430-х годах отвоевание "латинских" форм представляется во Флоренции совершившимся и утвердившимся фактом, и даже успех вполне готических картин Джентиле да Фабриано не в состоянии был изменить могучего течения, которому подчинились не только светские, но даже, как мы видели, и монастырские художники.