Дым отечества - Татьяна Апраксина

Джеймс проснулся от того, что согрелся. Странное ощущение — зима, солнце не встало еще, а только собирается, но тепло. Во-первых, под боком посапывала давешняя кошка, а во-вторых, сухим, совершенно нестоличным теплом веяло от стены — наверное, там проходила печная шахта. Дом в Дун Эйдине был подарком на Рождество от Марии-регентши. На давнее Рождество, еще до боев за Лейт. Подарком воистину королевским: огромным — полный городской «квадрат» в четыре этажа, дорогим, не стоившим короне ни пенни — его отобрали у предыдущего владельца в качестве штрафа — и ненужным. Джеймсу как Хранителю Границы полагались личные покои во дворце, содержать подаренный сундук в порядке он бы не смог, а продавать королевский подарок сразу было неприлично. Впрочем, тут вмешалась драгоценная сестрица — и теперь три стороны квадрата благополучно сдавались внаем, а на площадке в центре располагался маленький оружейный рынок. Получился дом достойного размера, содержащийся крепко и надежно, с неплохой даже по столичным меркам обстановкой, а главное — обеспечивающий себя сам, за счет арендаторов. Тут и ремонт, и смена мебели, и содержание прислуги — и ни монеты лишних трат. Но дом, в котором останавливаешься раз в год, все равно остается чужим. Не хватало тут беспорядка, уюта, отпечатков памяти о разбитом и пролитом, сломанном и потерянном, следов жизни, облюбованных мест и историй. Разве что о просителях, которые сбегались сразу — с ворохом настоящих и вымышленных жалоб, тухлых семейных ссор, кляуз и доносов. В Эрмитаж они ездили тоже, но там все было проще. Гостей надо позвать, решил Джеймс. Гости и беспорядок наведут, и историю напишут такую, что как бы потом призраков по углам гонять не пришлось. Звать однако никого не потребовалось. Когда Джеймс, умывшийся и довольный собой, вышел в комнату, заменявшую ему приемную, Джордж Гордон уже сидел на низком деревянном стуле у камина, пил что-то дымящееся и выглядел как Лазарь, которому только что добрые люди объяснили, где он провел последние несколько дней и почему на нем эти странные белые бинты. Значит, случилось — но никто и не сомневался, что случится, едва въедем в городские ворота. Предательство, сговор, королевская немилость, жалоба какого-нибудь давно обиженного — или все это вместе. Осталось только разобраться, что. Джордж все-таки цел и не помят, значит, не засада по дороге. Хотя неловкая засада — не беда, а забава.

— Что у нас плохого?

— Как вам сказать… У вас плохого то, что я по дороге обогнал старшего Аррана, Его Светлость герцога де Шательро. Он едет в гости и будет здесь не позже, чем через час. А может быть и раньше, если они уже разобрали затор. А о том, что плохого у меня, мы поговорим, когда он уедет. Вот и еще гости. Прямо не к добру: не успел помечтать, а уже все сбывается.

Тут поосторожнее думать надо, а тем временем распорядиться принять. Поскольку мы со старшим Арраном пока что не во вражде — принять со всем почтением, с угощением и вином, выслушать, что он там захочет рассказать… и таких гостей еще будет десятка два. Начиная прямо с сегодняшнего дня и до отъезда, а отъезд случится не раньше, чем Ее Величество разрешит покинуть двор и столицу.

— А почему затор, — соображает Джеймс, — он, что, не верхом? Конечно, в Дун Эйдине есть места, где и лошадь не пройдет, да и крупному человеку лучше боком… но в носилках или в экипаже — это только по Королевской Миле и только в определенные часы.

— Он с подарками. А поскольку поссорились вы некогда очень хорошо, то и подарков много.

— Заранее? Чтоб я его отпрыска не загрыз ненароком? Это он правильно рассуждает.

— Заранее. Чтобы вы при встрече сначала подумали, а потом уж… кошку спускали.

— Всегда бы так… — И только тут обнаружил, почему Джордж помянул кошку: вчерашняя чернуха невесть откуда обнаружилась на руке. Прижалась, распласталась вдоль по предплечью и мурлычет на всю гостиную. Когда залезла-то?.. Только успел озадачиться — внизу шум, трезвон, ржание и грохот, голоса слуг, стук башмаков… вот и нежданный гость с подарками.

Грохота как-то много. Но много или мало — а нужно идти и встречать треклятого тезку, Джеймса Гамильтона, герцога де Шательро, хозяина острова Арран, родича королевы и пока что второго человека в линии наследования. С распростертыми объятиями встречать.

Большая приемная хороша — тоже сестрица постаралась. По стенам — не ткани, не дерево, а фризская глазированная плитка с узорами в родовые цвета, красный, белый, серебряный. Стоит недешево, зато выглядит много богаче, чем стоит. И не портится. И тепло хорошо держит. И не всякому гостю к лицу. Нынешний, вот, в этом буйстве на три краски выглядит как мертвая рыба-дорада на богатом блюде. Цвет только что был, но уже сошел и осталась одна тусклая чешуя. Приветствовать первым, уважив возраст и королевскую кровь. Обнять, вдохнув смесь уличной сырости, мускуса и воска для завивки волос. Предложить почетное место у огня и вина с дороги. Сесть напротив. Сорок шесть лет герцогу де Шательро и стюартовская кровь в нем над прочими верх давно взяла — высок, статен, немного тяжеловат, но это далеко не всегда помеха, того же Хэмиша Вилкинсона помянуть. Кстати, Хэмиш и на пять лет старше был. Но то Хэмиш, а Джеймс Гамильтон одевается по-стариковски лет десять уже. В темное, длинное, теплое. Только цепи родовые и пожалованные носит, и кольца. Бороду окладистую. И раньше седину в ней прокрашивал, а теперь перестал, настоящая есть.

С подарков де Шательро, конечно, не начнет — начнет он издалека, с расспросов о здоровье родни. Потом перешли к делам на границе, гость выслушал пару-тройку рассказов о недавних приключениях и в ответ свернул на дела столичные; дескать, вы там наверняка не все наши новости вовремя получали, и не все — в правильном пересказе, так вот, знаете ли, тут у нас было довольно много интересного. И пошел, и пошел — одну несвежую сплетню следом за другой, и большинство из них Джеймс слышал уже давно, и до Границы слухи долетают, а среди меньшей части не так уж много достойного попадалось. Промелькнула жалоба на секретаря Ее Величества — дескать, до чего пустое существо, сплошной треск да бряцанье, а никакой почтительности. Еще два десятка рассказов о том, кто кому что сказал и кто чем ответил, о парламенте и проповедях, и о том, что некоторые проповедники как-то… перебирают, с какой стороны ни глянь, и дались же ему придворные увеселения, как будто сам за них платит!.. И чем больше говорит, тем лучше слышно, что настоящей ссоры с Ноксом у де Шательро нет. И настоящей ссоры с Хантли у де Шательро нет. И от мысли женить своего сына на Марии он отказался… может быть, временно. А важен сейчас старшему Аррану один только человек. Тот, чьего имени он не упоминает вовсе. Брат королевы. Лорд-протектор. Мерей. С первого визита де Шательро, конечно, не начнет ни приглашать к совместному поеданию, ни обозначать все выгоды предприятия и долю в добыче: прекрасно помнит, что мы с Мереем грызлись потихоньку, но кто же с ним так, по делу, не грызся, а больше и дальше в последний год не заходили. Так что де Шательро ни малейших поводов подозревать некий умысел и заговор не даст, пока не убедится, что я с ним согласен — а вот визиты наносить будет часто, шумно, так, чтобы все видели, и чтоб Мерей об том узнавал немедленно, раньше всех прочих. Лорд-протектор наш терпеть не может, когда у него за спиной что-то происходит.

Начинает прыгать на месте и бить ногами, как пойманный за уши заяц, а это, между прочим, смешно только тем, кто зайца за уши не держал и не видел, как он задними лапами кожаную куртку располосовать может.

По второму кругу сплетни не идут, повторяться де Шательро не начинает. Просто в какой-то момент сам же прерывает себя на какой-то особенно значимой подробности последнего королевского выезда «и представьте себе, этот Шателяр так и уснул в ногах Ее Величества» — и щелкает пальцами. Люди у дверей этот знак понимают правильно и начинают с топотом и скрежетом вносить внутрь то, что до сих пор дожидалось за дверьми приемной. Серьезные пошли дела, чтобы мне Гамильтоны возили подарки сундуками…

— Наши астрологи и мои кости дружно предвещают нам неприятную зиму, — пожаловался де Шательро, — А превратности политики многих из нас лишили любимых развлечений. Узнав, что вы возвращаетесь в столицу на Рождество, граф, я решил подобрать для вас подходящий пустячок, который возможно скрасит вам здешнюю скуку. Джеймс едва успел подняться и совершенно не успел поинтересоваться, как именно щедрость де Шательро скрасит ему скуку и что за пустячок объемом в четыре… пять… нет, кажется, в десяток отменных сундуков из просушенного просмоленного дерева, без щелей, с надежно пригнанными крышками, как даритель сам уточнил:

— Не знаю, сгодится ли эта библиотека в замену вашей, но надеюсь, что да. Я подбирал ее в соответствии с тем, что знаю о ваших вкусах. Джеймс произнес что-то механическое, кажется, достаточно цветистое и благодарное — лицо собеседника расплылось в улыбке — сделал шаг к первому… вместилищу. Слуга проворно отпер замок, крышка распахнулась — запах кожи, дерева, книжной пыли — внутри, переложенные жесткой вощеной бумагой: двухтомник «Поэтики», Цельс, Витрувий, «Пьесы давних и новых времен», Сидоний Аполлинарий, «Иранские царские сказания», «Зерцало оружейное». Никогда не думал, что святой Николай ходит в мантии на куньем меху и занимается самой паршивой политикой в Каледонии. Ну, почти самой паршивой. За такой подарок старшему Аррану можно простить и тот пожар, и все его прегрешения, сговоры и интриги; нельзя только простить, что вообще произвел на свет и своевременно не убил такого отпрыска, как младший Арран — но и то, нетрудно посочувствовать отцовскому горю, это же не наследник, а наказание Господне. Впрочем, есть за что наказывать. Однако ж, не мое это дело. Благодушие переполняло Джеймса, как подобранную вчера кошку — мурлыканье, и не умещалось внутри.