Тьма внешняя - Владимир Лещенко

– Нужно дождаться, пока они всем скопом пойдут на Париж, и одним ударом с ними покончить, – утверждал Жан де Клермон.

– А если мы потерпим поражение? – обеспокоено спросил герцог Алансонский. Мы не можем так рисковать, поражение может слишком дорого стоить.

– Все ее победы одержаны с помощью хитрости и коварства – бросил в ответ маршал. Но, может быть, вы забыли, как месяц назад я во главе десяти тысяч в пух и прах расколотил почти сорок? – Если забыли, то можете полюбоваться на их головы, выставленные на Монфоконе. Если бы у меня было чуть побольше людей, я бы уже тогда двинулся бы на север и сейчас там была бы и голова Дьяволицы! – герцог Афинский словно забыл, что сам отдал приказ повернуть обратно после победоносного сражения под Вернеем, ибо почему-то счел, что рекомая Дьяволица окончательно повержена.

– Беда наших рыцарей, – вещал тем временем Эндрю Брюс – что они слишком надеются на конницу и думают, что против нее пехота бессильна. А между тем пехоте случалось бивать рыцарей даже и на нашей памяти. Взять хотя бы фландрские дела; ведь многие здесь были под Касселем…

– Уж вы то, мессир Анри, лучше, чем кто другой должны знать, что под Касселем все как раз решила конница, – оборвал его раздосадованный маршал Клермон.

Бертран усмехнулся про себя. Под Касселем сэр Брюс сражался на стороне восставших ткачей и сукновалов, командуя отрядом английских и шотландских дворян, присланных им в помощь королем Эдуардом, окончательно к тому времени рассорившимся со своим французским кузеном. И именно они неожиданным ударом расстроили атаку королевского войска, которая вполне могла принести победу французскому оружию.

Брюс даже усом не повел в ответ на прозрачный намек.

– Мы слишком уж презираем врага, – вновь повторил он. Я считаю, что против Дьяволицы нужна пехота, а ее у нас не так много. Следовало бы нанять восемь-десять тысяч генуэзцев. Швейцарцы присутствующего среди нас мессира Бургундского тоже неплохи и мало чем им уступят, – при последних словах, герцог Эд гордо кивнул. На худой конец можно было бы ссадить с коней часть рыцарей и их людей. Тогда мы получим превосходную тяжелую пехоту, с которой бунтовщики тягаться не смогут.

Кое-кто из присутствующих недовольно зашумел, возмутившись подобным, с их точки зрения кощунственным предложением.

Вот-вот могла начаться обычная перебранка, без которой почти никогда не обходилось собрание знати. Но тут как раз первый камергер объявил о появлении монарха. Стоило Карлу ступить на порог, как шум затих сам собой, и Большой Совет открылся.

Со вступительным словом поднялся старый канцлер – хромоногий Людовик де Бурбон.

– Мы собрались здесь, – напыщенно произнес канцлер, для того, чтобы…

«Мы собрались здесь уже не в первый раз, – де Граммон обвел взглядом зал – А будет ли толк?». Со времени битвы на Авре Дьяволица как будто забыла об остальной Франции, можно было подумать, что она удовольствовалась захваченными землями. Произошло, правда, несколько крупных стычек, в которых мятежники потерпели поражение, но они этого словно и не заметили. Самая последняя из них произошла буквально на днях.

Среди сидящих вблизи короля вельмож, граф поискал глазами двоюродного брата. Людовик Сентский сидел в задумчивости, положив руку на эфес длинной шпаги, украшенный драгоценной лиможской эмалью. В данный момент герцог остановил взгляд на сидящих рядом городском прево Парижа Этьене Марселе – дородном мужчине лет сорока, и ректоре Сорбонны, присутствовавшим здесь не в своем обычном качестве ученого наставника, а как один из главных столичных нобилей.

Их постные лица напомнили Людовику о неприятных событиях, случившихся на днях. Тогда как раз он, неожиданно для себя, оказался в роли правителя королевства: король и канцлер были в Венсенском замке, ибо Карлу вздумалось поохотиться на оленей.

Не успели еще прозвонить три часа, как к нему примчался человек от королевского прево Жана де Милона, чтобы сообщить нечто действительно из ряда вон выходящее.

Ранним утром два десятка изрядно подгулявших школяров из Сорбонны в компании примкнувших к ним нескольких бродяг и потаскух, встретили на одной из парижских улиц небольшой кортеж графини де Дре, урожденной дю Плесси-Бельер, вдовы сенешаля Нормандии, погибшего три месяца тому. Пьяные школяры остановили кортеж, проломили голову оруженосцу, пытавшемуся защитить госпожу, разогнали слуг, потом выволокли графиню и ее камеристку из портшеза, затащили на задний двор трактира «Сырная голова», сорвали одежду и изнасиловали. Дворяне возмущены и бряцают оружием, требуя мести. Выслушав гонца, Людовик вскочил в седло и помчался в сопровождении только одного телохранителя в ратушу.

По прибытии он застал там главного судью Шатле, еще пару судейских рангом пониже, епископа Парижского с ректором Сорбонны и начальника стражи. Было тут и несколько провинциальных аббатов из числа тех, кто привел в город свои дружины. Злой, как черт, королевский прево Парижа излагал прево купеческому суть происшедшего

– Так, так… – зловеще процедил, выслушав де Милона, Этьен Марсель, и выражение его лица было таково, словно он только что узнал о скором наступлении конца света. – И эти чернильные душонки туда – же!

– Все-таки, быть может, это были не студенты? – с сомнением покачал головой ректор. Ему, конечно, была хорошо известна склонность его подопечных к буйству и разгульной жизни, но поднять руку на знатную даму?

Начальник стражи добавил, что уже отдал приказ о поимке негодяев, но поскольку на университетской стороне он почти не имеет власти, то тут должен помочь ректор или епископ. Де Милон на это заявил, что на вольности и привилегии ему наплевать и он хоть сейчас пошлет туда сотню солдат, а епископ тут же обратился к аббатам, что им следует выделить для ареста своих людей и доставить насильников прямо в епископский суд, дабы не пострадал авторитет церкви. Ректор в свою очередь вспомнил, что неизвестно, кого арестовывать, а хватать кого попало он позволить не может.

Назревал скандал, но тут ворвался запыхавшийся сержант и сообщил, что взбудораженные случившимся рыцари собираются перед ратушей на Гревской площади.

Впавшие в бешенство дворяне требовали немедленно найти и казнить виновных. Раздавались призывы штурмом взять Университет и повесить всех его обитателей. Вышедшего увещевать их епископа Парижского встретили бранью и свистом. Не помогли ни заверения в том, что власти незамедлительно во всем разберутся, и напоминание, что добрая половина студентов – отпрыски благородных семей. Рыцари осыпали почтенного божьего служителя оскорблениями, в которых мессир Сатана и различные части его тела упоминались через слово. Сборище уже были готово в полном составе двинуться на Сорбонну, когда на выручку епископу появился Этьен Марсель. Он сильно недолюбливал Его Преосвященство, но на этот раз в нем заговорила солидарность парижанина.