Женщина-лиса - Кий Джонсон

— Зачем кому-то понадобилось строить монастырь в таком диком безлюдном месте? — спросил он лениво.

Я нахмурился.

— Это место не такое уж дикое.

— Только если для оленей, тануки-барсуков и волков. Разве не так? Здесь никто не живет, никто не посещает этот храм. В чем тогда смысл?

Это еще один из бесконечных вопросов, которые часто задает его семья и которые ставят меня в тупик, но заставляют бороться.

— Здесь живут горы. Горам приятно, что между ними стоит такой храм. Если он, конечно, только для гор, а не для источника, не для деревьев или еще чего-нибудь.

— Ты даже не знал, чему ты поклонялся, — недоверчиво проговорил он. — И ты все равно оставлял рис?

Я перевернулся и лег на спину.

— Ну, я не мог разобрать иероглифы на храме: он весь порос мхом. Кому бы ни поклонялись там, он был достаточно почитаем, чтобы у кого-то появилась мысль построить ему храм. Это достойно уважения.

Тучи в небе стали темно-фиолетового цвета, но на западе их освещало яркое солнце. Скоро будет гроза. Я поймал себя на мысли, что с нетерпением жду этого: мне всегда нравились осенние грозы.

Он засмеялся. Я был готов отстаивать свою точку зрения.

— Как ты можешь не знать этого? — говорю я. — Ты и твоя сестра! Я не хочу оскорблять вашего дедушку, но иногда мне кажется, что вас воспитали демоны или стая волков.

Он нахмурился:

— Это как с поэзией и со многими другими вещами. Иногда мне кажется, что в них есть какой-то смысл. И я слышу, что ты говоришь моей сестре, когда она спрашивает тебя о поэзии или о Будде, или о чем-нибудь еще. Но ничто из того, что ты говоришь, не имеет смысла.

— Может, и не имеет. Но что тогда религия, поэзия и живопись? Попытка создать что-то из ничего? Попытка наделить смыслом бессмысленное? Тогда жизнь — это то же самое.

Я перевернулся на бок и увидел, что брат моей жены с любопытством смотрит на меня. Какое-то мгновение он кажется мне похожим как две капли воды на свою сестру. Они все хорошо выглядят в этой семье Мийоши.

Он вскочил на ноги. Собака тут же подбежала к нему.

— Поднимайся, пойдем к источнику.

Я не узнаю местность: деревья вокруг нас такие густые, на размытой вчерашним дождем тропинке не видно ни одного следа кроме наших и следов какого-то животного, которые я никак не могу распознать. Небо быстро темнеет.

— Может, нам стоит… — начинаю я, но он уже бежит вперед с луком и стрелами, собака несется следом за ним.

Брат моей жены уже скрылся из виду, я даже не слышу, как он бежит, хотя до меня доносится лай собаки. Я бегу за ним. Через несколько минут я начинаю задыхаться — быстрее, чем ожидал. Что ж, наверное, старею.

Лес словно охвачен огнем. После вчерашней бури большая часть листьев опала, но больные сосны горят ржавчиной на вершине горы. Дикий виноград, который оплел соседние деревья, стал малинового цвета.

Мы почти подошли к источнику и храму. Тропинка превратилась в выложенную камнями дорожку, усыпанную опавшими листьями. Небо совсем черное. Стало холодно. Сильные порывы ветра срывали листья и иголки с деревьев и швыряли их нам в лица. Я задумался о тенгу-демонах и споткнулся.

Впереди раздался крик: это был ликующий голос брата жены, который вдруг сменился возгласом испуга и удивления. Я выбежал на поляну с маленьким домиком на ней. Лук и стрелы брата у него в руках, но он не целится. Что-то красно-ржавое вспыхивает у ручья и исчезает в зарослях папоротника под деревьями. За ним бежит собака.

Они выследили лису.

Я кричу, но уже слишком поздно. Собака стремительно бежит вперед. Кусты словно взрываются: рыжий мех вперемешку с черно-белым выкатываются на поляну. Сквозь злобное рычание пса слышится звук, похожий на жалобный всхлип, который издает лиса.

— Нет! — Я стреляю, перепрыгиваю через ручей и бегу к лисе. Но уже слишком поздно. Возможно, она и выжила бы, если бы собака не схватила ее за горло и не начала трясти. Она швыряла ее тело из стороны в сторону.

Мы кричим на собаку: она отпускает лису и исчезает в кустах.

Лиса мертва. Старая самка лежит на боку на примятой траве. Я не могу сказать: возможно, это одна из тех лис, которых я видел раньше, когда еще жил с Шикуджо. Нет, это ведь другая долина (я так думаю), и к тому же, это было годы (или всего лишь месяцы?) назад.

Ни одного вздоха, который приподнял бы ее ребра; один открытый золотой глаз придавлен к земле. Из ее пасти течет кровь.

Брат моей жены стоит позади меня: жестокий блеск в глазах исчез, уступив место ужасу и шоку.

— Нет, — произносит он ошеломленно.

Я медленно поворачиваю голову назад, стараясь сдержать слезы. Только что здесь произошло что-то ужасное. Я только не знаю, что именно.

Вспышка сине-белого света, потом гром. Я чувствую остроту вспышки. Даже сквозь звон в моих ушах я слышу, как в лесу падает дерево. Еще одна вспышка — снова грохот. Такое ощущение, будто из моих легких вышел весь воздух. Деревья вокруг поляны зашумели. На меня падает первая градина. Начинает медленно падать хиноки-кедр.

— Град! — кричит один из нас. — Храм! — Я даже не знаю, кто из нас сказал это. Промокшие до костей, с ушибами от градин, ослепленные яростью, мы бежим к храму — нам во что бы то ни стало надо найти убежище.

Новая вспышка молнии освещает храм. От пруда с горячей водой поднимается струйка пара, когда в него падает очередная градина. Мы бежим под своды храма.

В храме нет внутренней комнаты — это лишь стена и два кипарисовых столба, поддерживающие крытую щепой крышу. Я думаю, когда-то здесь был обтесанный камень, или деревянная табличка, или статуя. Теперь под крышей стоим только мы, дрожащие, в промокших шелках. Кожа моего компаньона светится при вспышках молнии, а губы кажутся синими.

А потом вдруг я, к своему собственному удивлению, начинаю смеяться и кричать, чувствуя себя сумасшедшим из-за грозы. Мое тело напряжено, я возбужден. Я чувствую, словно меня омывает дикостью. На мгновение я вспоминаю сказки о том, как лисий дух вселялся в человека, и думаю, не вселилась ли в меня эта мертвая самочка? Я не понимаю, что меня так веселит, но я начинаю смеяться еще сильнее.

Потому что, даже несмотря на то, что лиса мертва (и, несмотря на смех, я чувствую, как по моему лицу текут слезы горя), я жив. И в этот самый момент мне кажется, что я забывал об этом долгие годы.

46. Дневник Шикуджо

Служанки, которых я оставила в деревне, бегут к моей карете, когда она подъезжает к веранде у моих комнат.

— Госпожа! — пронзительно кричат служанки, их голоса дрожат. — Он пропал! Он заблудился в лесу! Наверное, он умер!