Женщина-лиса - Кий Джонсон

— Рассказывай же, — перебивает его Онага. — Что случилось в имении?

Я вижу его расплывчатую фигуру через полупрозрачный шелк ширмы. Он беспомощно развел руками:

— Меня зовут Табибито. Главный слуга моего хозяина Кая-но Йошифуджи Хито послал меня к вам. Я уехал из имения пятнадцать дней назад, я добирался в ужасной спешке. Когда я уезжал, мой господин, муж твоей госпожи, не появлялся в имении десять дней.

— А! — Онага мрачно улыбнулась мне. — Хорошо, что я не потревожила госпожу. Зачем тебе понадобилось тратить драгоценное время моей госпожи? Он просто отправился в очередное паломничество.

— Нет, — возразил мужчина. — Мой господин доверяет Хито, и он не говорил ему ничего о паломничестве.

— Ну, тогда, — сказала она не без удовольствия, — он нашел себе любовницу из крестьянок по соседству.

— Мой господин достойный человек, он занимает слишком высокое положение, чтобы оставаться с такой женщиной больше одной ночи. Им просто не о чем было бы говорить — в этом не может быть сомнений.

— Так, может быть, они не разговаривали?

— Он даже ничего не взял с собой из своих вещей. Только расческу.

— Может, он ушел в монастырь? — спросила Онага.

— Он бы предупредил нас о том, что оставляет этот суетный мир ради жизни с благословенными. Мы очень беспокоимся о нем. Возможно, что-то случилось…

— Или он уже вернулся и жалеет, что ему пришлось оставить свою любовницу низкого происхождения.

— Или нет, — сказал он колко. — Может быть, он уже мертв и его съели волки.

— Ты думаешь, что присутствие моей госпожи как-то поможет? В любой из этих двух ситуаций?

— Возможно, он был немного расстроен ее стремительным отъездом. Может быть, узнав о том, что она приехала, он вернется, если он находится в уединении неподалеку в каком-нибудь монастыре. Если его уже нет в живых, Кая-но Тамадаро его сын. Он должен вернуться, чтобы исполнить церемонии, которые позволили бы душе моего господина успокоиться перед тем, как переродиться.

— Я передам ей твои слова, — сказала Онага. Слуга, не говоря ни слова, поднялся и ушел.

— Моя госпожа? — Онага опускается на колени возле меня. В чашке какое-то лекарство. Я чувствую запах женьшеня и можжевельника.

— Как он мог исчезнуть? — шепчу я, имея в виду: «Как он мог быть таким неосмотрительным?» И меня приводит в ярость одна лишь мысль о том, что он, возможно, не пропал и не умер, а лишь пугает нас всех, пугает меня из-за своего эгоизма и вечной жалости к себе.

Онага молчит даже тогда, когда я начинаю плакать. Мертвая рыба была дурным предзнаменованием, которого я так боялась.

Мы возвращаемся в имение.

40. Дневник Кицунэ

Я родила ребенка легко и безболезненно — если сравнивать с тем, как это обычно бывает. У меня отошли воды и меня перенесли на высокую кровать, накрытую белой тканью. Меня окружал лабиринт ширм, я не видела ничего из того, что происходило у меня в комнате, но слышала голоса мужчин, которые вносили все новые и новые ширмы. Священнослужители, монахи и предсказатели — все святые люди, которых только могла создать лисья магия, — пели и читали какие-то молитвы или сутры, которые, как им казалось, были для меня важны в этот момент. Мужчины играли в су-гороку-триктак на удачу, громко выкрикивая ставки. Я закусила губу, во время очередных схваток, которые разрывали мой живот, чтобы не кричать в присутствии целой толпы незнакомых мне людей. Лиса рожает своих детенышей одна, в тесной темной норе, в которой слышится только ее частое дыхание и редкое царапанье когтей о землю. Я же была окружена людьми, мое тело отчаянно сопротивлялось и держало в себе ребенка, прежде чем вытолкнуть его и расслабиться.

Мать опять куда-то исчезла: наверное, обернулась лисой и убежала в лес, в реальный мир. Джозей держала меня, уговаривая дышать и тужиться. Я едва могла расслышать ее голос через весь этот шум, который издавали мужчины.

После того как родился ребенок, Джозей позволила моему мужу войти ко мне за ширмы. Испачканные простыни, на которых я лежала, были заменены на новые, блестящие шелковые.

— Позволь мне увидеть моего сына! — сказал он. — Ты моя чудесная жена!

Я махнула рукой, и няня принесла ребенка. Он распеленал ребенка:

— Что за ребенок! Жена, ты просто великолепна! Какой здоровый красивый мальчик!

Я ничего не сказала. Сквозь полузакрытые веки я видела тень мужчины, копошащегося в грязи, темноте, в изорванных одеждах, целующего детеныша лисы в слипшиеся глазки.

41. Дневник Шикуджо

Иногда, когда человек знает, что расставание — это к лучшему, прощание может быть довольно простым. Но даже тогда это все равно больно.

Самым трудным прощанием для меня было прощание с принцессой. У меня не было возможности вернуться к ней до того, как я получила это ужасное письмо из деревни. И теперь я вынуждена была уехать, даже не навестив ее. Я написала ей письмо: широкие мазки чернил на белой бумаге в бежевую крапинку, перевязанной травинкой бледно-золотого цвета. Я все ей объяснила и в конце написала стихотворение:

Ночи стали длиннее, чем дни.Они мне кажутся бесконечными,Когда я понимаю, что не увижу вас перед отъездом.

Она написала мне ответ на бумаге шафранового цвета, перевязанной высушенной астрой:

Там, куда я ухожу сейчас, ночи бесконечны.У меня будет время для моей грусти.Мы больше не встретимся в этой жизни.Мы встретимся в Чистой Земле.Будь сильной и живой.

Она написала, что ей становится хуже. Она уедет в монастырь сразу же, как табу на движение на юг позволит ей это сделать. Я подумала о ее длинных волосах, которые придется обрезать, и заплакала — как будто волосы были женщиной, как будто они были ее жизнью. Я молилась восьми миллиардам богов и всем Буддам — всем, о которых я могла вспомнить.

В последнее время у меня было слишком много прощаний. Я думаю, их должно быть меньше.

42. Дневник Кицунэ

Люди постоянно усложняют себе жизнь. Так и время после рождения ребенка было осложнено всевозможными церемониями. У лис все проще: мать спит и ухаживает за детенышами, чистит их, ест пищу, которую ей приносит самец.

У людей все было сложнее. Первые семь дней мы носили белое — не самый удачный выбор цвета, когда сидишь с новорожденным. Мне приходилось думать о каких-то церемониях и ритуалах, когда все, чего я хотела, — это спать и заботиться о ребенке. Первая церемония — перерезание пуповины. Потом — первое купание (и многие последующие купания с обязательными ритуалами дважды в день); чтения, преподнесения пеленок в подарок, подарки священнослужителей и слуг, подарки родственников — все это сопровождалось неизбежными ритуалами.