Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Лишь только ополченцы сами двинулись на нападающих, как остатки их в ужасе побежали обратно; немногим из них удалось скрыться в Кремле.
* * *Темная, непроглядная ночь. Гетман Хоткевич сидит на походной скамье в своем шатре, окруженный офицерами.
— Для первого знакомства, — говорит он, улыбаясь, — мы были достаточно учтивы с москвитянами. Встреча вышла теплой. Тем более ночь должна быть приятной во всех отношениях. Мы — хозяева на правом берегу. Казацкий сброд Трубецкого — не воины, их региментарь не расположен ссориться с нами… Мой приказ — доставить четыреста возов с продовольствием нашим героям-соплеменникам в Кремль… Есть человек — он проводит караван в южные ворота Кремля…
На усатых лицах польских военачальников — усталость. У некоторых на головах повязки. Цветные с позументом кафтаны порваны, на них следы крови. Не того они ждали в Москве. Надеялись на более успешные дела у стен Кремля.
Слово гетмана — закон: четыреста возов в Кремль!
В этом — полное презрение к противнику и твердая уверенность в бездействии соседа Трубецкого. Заскрипели тысяча шестьсот колес. Затопали восемьсот обозных коней. Раздались голоса четырехсот возниц. К этому надо прибавить шестьсот сопровождающих обоз всадников. Караван шумно тронулся в путь.
Князь Трубецкой был глух ко всему этому. Мимо него проходили по Замоскворечью поляки, но он пальцем не шевельнул, чтобы помешать им.
Караван благополучно достиг южных ворот Кремля; все четыреста возов оказались в руках осажденных поляков.
Этим был нанесен большой вред нижегородскому ополчению.
Шестьсот всадников конвоя мирно возвратились мимо казацких таборов опять в гетманский лагерь.
Хоткевич, дождавшись их возвращения, сказал:
— Хорошо! Завтра приведем в Кремль и нижегородского мясника. Пускай рубит мясо для королевских людей.
Засмеялся, отпустил офицеров от себя и в самом бодром состоянии духа расположился на ночлег.
* * *Полученное панами продовольствие подкрепило и ободрило их.
Двадцать третьего августа осажденные сделали вылазку из южных ворот Китай-города, переправились через реку и без труда взяли в Замоскворечье русское укрепление у церкви св. Георгия, тотчас же распустив на ее колокольне польское знамя. Обороняли это укрепление воины прежнего ляпуновского ополчения, начальником которых был теперь Трубецкой, но никто из его лагеря не помешал полякам занять этот острог.
Таковое безразличие князя не могло укрыться от зоркого глаза гетмана Хоткевича.
— Будем считать, ясновельможные паны, что Москва наша, — сказал он, осматривая с вершины Поклонной горы окрестности Кремля. — На правом берегу княжеские люди не мешают нам… Боятся гнева божьего… И мне кажется, я не ошибусь, если скажу, что Пожарский будет благодарен нам за побитие Трубецкого на этом берегу, а Трубецкой не пожалеет, если мы уничтожим Пожарского на том берегу. Московские вельможи умеют ценить нашу поддержку и еще более того умеют не скупиться на жертвы ради своих родословных счетов.
* * *Было хорошее, ясное утро. Кремлевские стены, башни, купола соборов, Иван Великий — все засверкало белизной и золотом в лучах восходящего солнца. Среди зелени садов и кустарников величественно застыла синеватая поверхность Москвы-реки. Медленно плыли кое-где по течению бревна от раскидных мостов и отбившиеся от берега челны. Стрекотали сороки, перелетая с места на место, норовя приблизиться к возам с фуражом. Дышалось легко. Как будто нет никакой войны, никаких кровопролитий: мир и покой на земле.
В то время, когда гетман за трапезой в своем лагере подсмеивался над москвитянами, веселя своих помощников, Пожарский и Минин, узнав о ночном маневре поляков, решили переправить часть ополчения на правый берег реки.
В этот день войско Хоткевича, бросив свое укрепление, двинулось с Поклонной горы к Донскому монастырю, чтобы охватить Кремль и Китай-город с южной и юго-восточной стороны, совершенно не защищенных русскими.
Пожарский быстро перекинул на правобережье два полка отборных воинов, захвативших с собой и пушки.
Трубецкой и в этот раз не помог нижегородцам. Он как бы нарочно, чтобы не мешать польским войскам, отвел казацкие полки в сторону к Лужникам.
Серпуховские ворота оказались незащищенными. Через них свободно прошли эскадроны Хоткевича.
Пожарский видел, что ему предстоит сражаться в неравном бою с превосходными силами противника, однако он решил во что бы то ни стало воспрепятствовать подходу поляков к Кремлю и Китай-городу.
Хоткевич, узнав о дерзкой переправе нижегородцев на правый берег, хозяином которого считал он себя, пришел в бешенство. Спокойствие духа его было нарушено. Он двинул навстречу Пожарскому самые лучшие эскадроны гусаров, стремительно помчавшихся к месту высадки ополченцев. Тут только гетман увидел, как он ошибся в безответности москвитян.
Нижегородские мужики не только не пожелали быть молчаливыми свидетелями подвигов гетмана, но и осмелились мешать ему, расстраивать его планы.
Вихрем налетела железная польская конница на только что переправившихся через реку ополченцев. Удар был необычайной силы. Громадное чудовище, ощетинившееся лесом пик, налетело на нижегородцев с разбегу по скату берега. И, однако, ополченцы бесстрашно приняли удар, нагромоздив на пути эскадронов бревна, лодки, камни. Нижегородцы слились в плотную стену копьев, самопалов, сабель, о которую с грохотом и звоном разбилась польская конница. Начался жестокий бой.
В тылу у нижегородцев была река, впереди — озверелая вражеская орда. Оставалось: либо победить, либо всем погибнуть.
Пожарский, показывавший ратникам пример бесстрашия, твердил одно:
— Наша правда. Бейтесь до смерти!
Берег быстро покрылся грудами убитых людей и коней. Гусары давно уже спешились и дрались врукопашную. С той и с другой стороны становилось все меньше и меньше бойцов. Казалось, сражающиеся решили начисто уничтожить друг друга.
В это время вдали поднялись облака пыли. То шла польская пехота, высланная гетманом в помощь коннице.
Гусары, ободренные этим, с остервенением накинулись на ополченцев, но тут дали о себе знать и ополченские пушкари. Из двух имевшихся у них пушек они принялись стрелять по пехоте, испугав и остановив ее.
Трубецкой, вместо того чтобы ударить в тыл пехоте и тем решить битву, отвел свои войска еще дальше от места сражения… Он освободил хорошо укрепленный Климентьевский острог. Его немедленно заняли поляки. Получилось: он добровольно предоставил гетману выгодное в военном значении место.
Хоткевичу ясно было видно из острога, как нижегородские пушкари бьют его пехоту. Он окончательно взбесился. По его приказу помчались стоявшие в запасе свирепые немецкие ландскнехты и венгры.
Минин с замиранием сердца следил за ходом сражения. Он видел, что поляки жмут ополченцев к реке. Тогда он собрал толпу ратников и начал готовить переправу в тылу у Пожарского. Затяжка боя, который продолжался уже пять часов, помогла ополченцам устроить мост через реку.
С прибытием немцев и венгров перевес явно оказался на стороне Хоткевича. Отважно отбиваясь от врага, нижегородцы все до единого, даже тяжелораненые, благополучно перебрались опять на левый берег Москвы-реки.
Последним воином, который покинул правобережье, был сам Пожарский.
* * *В лагере Хоткевича вновь зашевелились знамена. Гетманские конники храбро пустились вплавь через реку и снова пошли в атаку на ополчение. Нижегородцы оказали полякам, как и накануне, отчаянное сопротивление. Однако гетману удалось прорвать ополченский фронт, оттеснив правую часть ополчения к Москве-реке. Князю Пожарскому, находившемуся в этом крыле, угрожала опасность быть «втоптанным» в реку и взятым в плен. Положение становилось безвыходным.
Военный успех склонялся на сторону поляков. Князь Трубецкой видел, как под ударами панской конницы падали одно за другим знамена нижегородцев, как тщетно выбивались из сил воеводы и ратники ополчения, стараясь «свались с себя» гетмана, но ни шага не сделал князь для того, чтобы прийти им на помощь.
Кузьма, разгневанный бездействием Трубецкого, послал Мосеева и Пахомова на ту сторону реки пустить слух среди казаков: если они помогут ополчению победить Хоткевича, то весь остальной гетманский обоз будет отдан им, казакам.
Кузьма сказал Пожарскому:
— Келарь Авраамий — друг Трубецкого. Да и боится он теперь короля, ибо обманул он его. Дары от него брал, а ничего не сделал. Пообещаем и мы ему чего-нибудь. Казаки его послушают… Пускай пойдет со «святыми дарами» в таборы, уговорить казаков. Он речист! Он должен! Православие гибнет! Ему ли не помочь?!
- Минин и Пожарский - Валентин Костылев - Историческая проза
- Иван Грозный - Валентин Костылев - Историческая проза
- Иван Грозный. Книга 1. Москва в походе - Валентин Костылев - Историческая проза
- Санкт-Петербургская крепость. Фоторассказ о Петропавловской крепости Петербурга - Валерий Пикулев - Историческая проза
- Песчаные всадники - Леонид Юзефович - Историческая проза
- Переселенцы - Мария Сосновских - Историческая проза
- Рио-де-Жанейро: карнавал в огне - Руй Кастро - Историческая проза
- Крепостной художник - Бэла Прилежаева-Барская - Историческая проза
- Русь изначальная - Валентин Иванов - Историческая проза
- Навсегда, до конца. Повесть об Андрее Бубнове - Валентин Петрович Ерашов - Историческая проза