Завтра наступит вчера - Татьяна Лунина

двадцать минут, тысячу двести секунд.

— Все. Теперь тебе действительно пора. Опоздаешь.

— Да, мне пора. Я хочу тебя видеть в Москве. Это возможно?

— Ты уезжаешь.

— Я буду еще десять дней. Пожалуйста, позвони мне, как только приедешь. Ты позвонишь?

— Хорошо, я позвоню.

— Вот телефон. На столе. Я оставил свою визитку. И еще записал отдельно на листке, вдруг потеряешь визитку. Или листок.

— Хорошо, не волнуйся. Я не потеряю.

— Не потеряй, пожалуйста. Я буду ждать твоего звонка.

— Хорошо, я позвоню.

— А можно я тебе позвоню?

— Я оставлю тебе телефон. Но ты не звони. Я сама позвоню. Правда.

— Обещаешь?

— Честное слово.

— Хорошо, я буду ждать. Я не буду звонить. Напиши своей рукой телефон.

Он протянул ей блокнот, обтянутый мягкой коричневой кожей, и она написала номер. Семь цифр, за которыми — ее дом. И ее жизнь.

— Я не буду звонить. Не волнуйся. Но мне нужен твой телефон.

— Я не волнуюсь. Иди.

— Да. Я иду. Ты приезжаешь послезавтра?

— Да.

— Хочешь, я тебя встречу? Я на машине. Без проблем.

— Спасибо. Нет.

— Ладно. Не буду. Я буду ждать твоего звонка.

— Я позвоню. Пожалуйста, иди.

— Да. Я пошел. — Он неловко развернулся и стукнулся лбом о шкаф. — О ч-черт! Опять врезался в этот проклятый шкаф! Как ты умудряешься здесь двигаться?!

— Нормально, — улыбнулась она, — иди.

Он осторожно закрыл за собой дверь. Лара обхватила шкаф руками и прислонилась щекой к прохладной полированной поверхности. Где-то в лесу, на большой поляне, а может быть, в чаще росло дерево, много деревьев. Березы или осины — все равно. Пришли люди и срубили эти деревья. Потом на больших машинах их отвезли в город и распилили на доски. Из этих досок сбили шкаф. Зачистили шероховатости и неровности. Отполировали. Продали. И поставили сюда, в эту комнату направо от лестницы. Чтобы он перевернул ее мир. Голова звенела пустотой и слегка кружилась. И по-прежнему ни о чем не хотелось думать. Все нормально. Как обычно. Как и прежде. Только — пусто почему-то очень. И знобит — от холода, наверное. И еще — очень хочется есть. Лара подошла к холодильнику и открыла дверцу. Яблоко, два забытых апельсина, плитка шоколада — прекрасно! В дверь осторожно постучали. Она замерла, прижав к груди холодную добычу.

— Ларик, это я, Нина. Ты в порядке? У тебя все нормально?

— У меня все хорошо, Нина. Я сплю. Завтра увидимся.

— Ты же завтра уезжаешь?

— Я вечером уезжаю. Утром увидимся. За завтраком. Извини, я спать хочу.

— Конечно, прости, что разбудила. Я просто хотела узнать, как ты.

— Спасибо, хорошо. До завтра, Нинуля.

— До завтра, мой хороший.

Шаги удалились, и стало тихо. В последней фразе ей послышались сочувственные нотки. Или показалось? Глаз не видно, лица не видно, — может, и показалось. Она неслышно повернула ключ и вздохнула с облегчением: все, теперь сюда точно никто не войдет! И она будет в полном покое, под защитой металлического обрубка с маленьким веером на одном конце и изогнутыми бороздками на другом. Она. села за стол и принялась старательно чистить апельсин, тщательно снимая с него душистую рябую кожуру и прилипшие к сочной мякоти рвущиеся нити. Затем, вооружившись ножом, на время позаимствованным Никитой из столовой (не забыть вернуть), принялась за яблоко — разрезала на равные дольки и усердно вырезала сердцевину с мелкими темно-коричневыми семечками, слегка напоминавшими клопов. Лара впервые увидела этих мерзких насекомых в Питере, когда они гостили у свекрови. Через полгода после свадьбы Игорь повез ее к матери — похвалиться женой перед родней и друзьями. Хотя тогда он ее любил, и поэтому точнее будет сказать: погордиться. Как давно это было! Она прилежно принялась выкладывать яблочно-апельсиновые дольки, пытаясь создать на тарелке фруктовый натюрморт. Увлеклась и поэтому не сразу почувствовала, что за дверью кто-то есть. Просто гулко стукнуло сердце, и похолодела в руках апельсиновая плоть. Она на цыпочках подошла к двери и уставилась на металлический веерок с круглым стержнем, торчащим в замочной щели, как сигарета — в губной. За дверью явно кто-то был. И ей казалось, она знала кто. Послышалось тихое «черт», потом — нерешительное потаптывание, потом — единственный, очень легкий, стук, и снова — топтание. Издалека донесся чей-то беззаботный смех, затем снова стало тихо, совсем тихо. Только тяжело протопали легкие шаги, удаляясь от ее двери. После этого грохота наступила полная, абсолютная, немыслимая тишина. «Не Дом творчества, а какой-то заколдованный спящий замок. Вымерли все, что ли?» Она отошла от двери и, прихватив по пути тарелку с затейливо выложенными бело-желтыми дольками, уселась на кровать, поджав под себя ноги. «Хорошо, что не постучал в дверь. — Подумала и неспешно положила в рот яблочную дольку. — Лучше обрубать хвост сразу, чем по частям». Лучше было не устраиваться так удобно — теперь опять приходится вставать! Встала с кровати вместе со своим натюрмортом, подошла к столу и в раздумье уставилась на две, почти нетронутые бутылки. «Выпить ликер? Или вино? И того и другого много. Лучше — и то и другое. Вино — под апельсин, ликер — под яблоко. Или наоборот? Ладно, разберемся! — И разлила по стаканам оба напитка. — Поехали!» Лара взяла белую дольку, чокнулась ликером с вином и отпила сладкую густую жидкость. «Вкусный! Хорошо живет испанский народ». Задумчиво похрустывая яблоком, она решила пойти на эксперимент и следующий ликерный глоток закусить апельсином. Результат пришелся по вкусу. «Неплохо! Теперь посмотрим, что нам подарили грузинские холмы. — И сделала глоток из второго стакана. — Тьфу ты, черт, забыла! Надо же пить маленькими глотками, иначе будет не букет, а веник». Лара пригубила вино и, задержав во рту, медленно впитывала в себя его терпкий кисловатый вкус. В ушах зазвучал низкий хрипловатый голос: «Чтобы почувствовать букет, вино нужно пить медленно, мелкими глотками. Целуй вино языком — только тогда ты поймаешь его вкус и аромат». Она надкусила сочную апельсиновую дольку и продолжила познание букета, откинувшись на спинку стула и прикрыв глаза. После их поездки в Ригу прошло неполных три дня, и больше не то что Ригу — порог Дома творчества не видела. Все это время они провели в ее номере, расставаясь только на обед. Нет, неправда! Один раз, пока она принимала душ, Никита выскочил в магазин и вернулся минут через двадцать, нагруженный пакетами с яблоками, апельсинами, сыром, парой бутылок вина и шоколадом. Как они смеялись тогда, собирая рассыпавшиеся фрукты — он зацепился локтем за шкаф и выронил пакет, золотисто-зеленые шары покатились по полу.

— Этот чертов шкаф явно ненавидит меня, —