Происхождение личности и интеллекта человека - Александр Невзоров

В результате всех этих процессов возникла концентрированная, физиологически обеспеченная, анатомически оформленная и защищенная группа нейрональных структур, которая стала интегративной — сперва для более слабых и рассеянных по организму частей нервной системы, а затем и для всех позднеэволюционных образований головного мозга.

CAPUT XII

Личность организма. Стереотип. Моральная мутация.Возраст личности. Терапсиды. Всевластие среды.Прогностизм. Труд, мастурбация и ложь.Эксперимент Дж. Олдса. Межножковое ядро.«Дудочка крысолова». Намек белой крысы. Боль.Атавизмы разума. Иприт. Рука. Безразличие нейронов.Этапность цереброгенеза и локализация функций.

Puto, понятие «личность» сложно воспринимается в том качестве, в каком я употребляю его в данном исследовании.

Ессе rem, что религия, философия и литература наделяют «личностью» исключительно представителей вида homo и декларируют, что именно ее наличие обособляет человека от всего остального животного мира.

Этому есть простое объяснение: религия, философия и литература формировались со значительным опережением естественнонаучных знаний, находясь под сильным влиянием абсолютного антропоцентризма, в т.ч. представлений о «высшести» человека, «центральности» его роли в мироздании et cetera.

Напомню, что в тот период, когда создавалась религиознофилософская легенда о «личности», не было знаний о реальной продолжительности истории homo. О том, что (circiter) 100 (на тот момент) поколениям людей, зафиксированной истории — предшествовали (примерно) 80000 поколений людей, бывших обычными животными.

Не существовало никаких хотя бы приблизительных представлений о функциях мозга и нервной системы, о сравнительной нейрофизиологии и эволюции. Разумеется, не было даже догадок о том, что «личность», или «биологическая индивидуальность», есть обязательная функция мозга на любом уровне его развития, которая и позволяет существу самоосознавать себя и выстраивать отношения со своим организмом как с безусловной собственностью.

Sed рожденная в ту мифотворческую пору трактовка «личности» дожила в неприкосновенности и до наших дней.

К XIX веку религия, литература и философия окончательно «раскрасили» ее в пафосно-драматические цвета и, сакрализировав, передали XXI столетию как уникальную ценность и стержень всей земной истории и культуры.

Любопытно, что и сейчас «личность» предполагается не у вида homo во всей его естественноисторической полноте, а только у тех особей, что появились на свет, когда человек из дикого животного преобразился в существо, живущее по правилам социализации. (А этот период, как мы помним, составляет лишь 0,23-0,25% от общей продолжительности истории того homo, что перешел «рубикон Валлуа»).

У данного факта есть своя причина: мифологизированное понятие «личность», со всей ее атрибутикой, вроде «свободы воли»52, «греха», «стыда», «совести», «подвига» et cetera, никак не увязывается с образом обычного стайного животного, промышлявшего поиском падали и съедобных кореньев, хотя, как мы знаем, головной мозг у примерно 80000 «диких поколений» homo не имел существенных отличий от мозга последующих им 200 «социальных» поколений.

Е supra dicto ordiri человек и не мог унаследовать иную «личность», кроме той, что формировалась у всей его предковой цепочки за 500000000 лет и почти 2000000 лет демонстрировалась ранними homo.

Социальные игры и ритуалы, язык и интеллект могли лишь декорировать «личность» в соответствии с модами и тенденциями столетий, упорно научая животное homo играть «человека»; potius играть тот образ, который из ограничений, грез и традиций «вылепили» мифология и законы.

Прекрасно понимаю, до какой степени некорректно противопоставлять друг другу мифологию и биологическую реальность. Победитель в этой схватке предопределен, но у меня не было ни малейшего желания устраивать plangor infantium; я же не виноват, что подходящий мне емкий термин (личность) столь плотно оброс культурологическими ассоциациями и фантазиями.

Классическая эволюционная нейрофизиология на данную тему высказалась аккуратно, но твердо еще в середине XX века: «Те формы поведения, которыми отличались наши предки, жившие миллионы лет назад, все в нас гнездятся и при определенных условиях проявляются» {Орбели Л. А. Об эволюционном принципе в физиологии, 1961).

Следует отметить и факт принципиальной невозможности провести отчетливую демаркационную линию меж мозгом «диким» и «социализированным»: «Главная трудность этой проблемы состоит в том, чтобы понять, в какой степени человек отрывается от животного мира. Проблема осложняется необходимостью решить вопрос, который всегда является камнем преткновения — о соотношении биологического и социального факторов в развитии человека... Нам представляется, что этот вопрос также нужно решать с эволюционной точки зрения» (Карамян А. И., акад. И. М. Сеченов и эволюционная нейрофизиология, 1980).

Любая же попытка решения этого вопроса с «эволюционной точки зрения» неминуемо вынудит нас вернуться к простому пониманию того, что «все современные формы жизни являются прямыми потомками тех, которые жили задолго до кембрийской эпохи» {Darwin) и вынудит искать закладные, исходные черты «личности» во времена зарождения органической жизни.

Sed говорить о специфике «докембрийской» личности в высшей степени сложно, так как наши представления о нервной системе организмов той эпохи остаются строго теоретическими. (У нас немало красноречивых компонентов, дающих право на обоснованные догадки и аккуратные выводы, но еще нет и, вероятно, уже не будет связной и целой картины, т.к. нет аутентичного «препарата». Стиль и состояние всех палеозоологических находок как эдиакар- ской, так и предшествующих ей эпох не дают никакого основания предполагать, что такой «препарат» появится.)

Понятно, что магистральные черты «личности» неизменны и обусловлены (в первую очередь) «конфликтными» свойствами нейрона, что первый anfractus в ее истории — это появление прото- конодонтов и, соответственно, «первая кровь», но я бы предпочел руководствоваться более полной, однозначной, а главное — проверяемой сегодня фактурой, пусть даже и отнесенной от вендской эпохи на несколько сотен миллионов лет.

Такая существует.

Мы можем взять за очень (очень!) условный второй anfractus истории «личности» появление терапсид (Therapsida) или пеликозавров (Pelycosauria); рептилий, не только обреченных на достаточно сложное поведение, но и уже способных на него53 (илл. 55).

И пеликозавры (букв, парусные ящеры), и терапсиды относятся к подклассу Synapsida класса Reptilia, их явление свершилось спустя почти 300 миллионов лет после эдиакарской эпохи, в т.н. пермский период (298-251 млн лет назад). Палеозоологи до сих пор дискутируют о границе меж этими двумя разновидностями отряда синапсид (Synapsida), но предлагаю им и оставить эти диспуты.

Нам вполне достаточно того, что это были зверозубые пресмыкающиеся, уже имевшие зрение, обоняние и чудесный череп, прямо свидетельствующий о наличии у них полностью оформленного ствола головного мозга и еще нескольких важнейших структур, включая, secundum naturam, лимбическую систему, i.e. амигдалу, гиппокамп, сосцевидное тело, гипоталамус et cetera.

Илл. 55. Пеликозавр

По черепу лемурозавра, известному как NMQR-1702 и очень характерному для терапсид (на илл. 56), легко «прочитывается», что из оральной части спинного мозга (вполне штатным образом, т.е. под влиянием VIII и X нервов) уже окончательно сложился задний мозг {metencephalon).

Очевидная зрячесть звероящера — гарантирует наличие среднего мозга, а развитая (до полной анатомической оформленности ноздрей) обонятельная рецепторика — предполагает неизбежность наличия развитого переднего мозга.

Понятно, что меж всеми этими отделами мозга установлена функциональная и структурная связь, так как цефализация всегда идет по одной и той же схеме: «При формировании новой части

мозга к ней протягиваются рецепторные пути от всех низлежагцих формаций, а возникающие в ней эффекторные пути тянутся к эф- фекторным путям низлежащих формаций» (Сепп Е. История развития нервной системы позвоночных, 1959).

Явное фактическое наличие этих трех структур, их несомненная развитость и связанность меж собой позволяют сделать вывод о том, что головной мозг Therapsida располагал как сложившейся ретикулярной формацией, выполняющей интегративную роль, так и лимбической системой (или ее крайне существенным зачатком), генерирующей (в том числе) весь необходимый набор агрессий.

Данную точку зрения можно с определенной уверенностью опереть как на параметры черепа терапсиды, так и на ту полноту знаний о строении и специфике мозга современных рептилий, которой мы располагаем ad interim:

«Передний мозг рептилий — это конечное звено многих анализаторных систем» (Сергеев Б. Эволюция ассоциативных временных связей, 1967).