13 ведьм (сборник) - Елена Щетинина

– Ты дурак?! – Женщина затряслась и коротко оглянулась. – Он третий секретарь, заместитель Романова!

– Чего-чего? – ошалело спросил Шурик.

– Того, идиоты…

Она со стоном втянула воздух и нарочито громко сказала – с убежденностью хорошо напуганного человека, которому вдобавок заплатили:

– Надо войти в положение, мальчики, такое горе.

Из обкома, ожгло Шурика. А я тут с его дочерью… Это конец, понял он, проваливаясь в невесомость.

Узкий холл между тем наполнился непонятными молчаливыми людьми – в строгих костюмах и словно без лиц. Они, как вода, заняли собой все пространство: углы, щели, оконный проем, – а следом в морг ворвался Сам.

Один из невидимых хозяев города… Странное дело, этот гость единственный среди прибывших не очень-то был похож на высокопоставленного функционера: костюм без галстука, пиджак распахнут, рубашка застегнута криво. Или ничего странного? Трагические вести не способствуют аккуратности… А еще товарищ Плаксин внезапно оказался приличным человеком – не грозил громами небесными, не тряс маузером, не кричал своей своре «фас». Оттеснив медработников, он подошел к застывшим стражам морга, сунул каждому по сотне и сказал, сдерживая чувства:

– Такие дела, мужики.

Рядом с ним семенила пожилая женщина – миниатюрная седая старушка. Тоже родственница, видать.

– Конечно, конечно, – покивал Шурик, изображая, как умел, скорбь. – Пойдемте.

Костян Закатов, мудила пьяный, принялся смотреть сотенную на просвет и потому промолчал.

Товарищ третий секретарь, не глядя на свиту, распорядился:

– Ждать здесь, без вас разберусь.

И Шурик повел ночных гостей по коридору. Их было всего двое: партийный бонза да старушка – больше никого. Ну еще дежурный врач, вынужденный их сопровождать, – на него жалко было смотреть. Медсестра исчезла, хитрая баба. Костян, закрыв морг, пошел замыкающим…

Миновали несколько лампочек и поперечных дверей, которыми был перебит коридор. Тусклое пространство, разделенное на зоны, чем-то напоминало систему шлюзов. «Осторожно, ступенька», – не уставал повторять Шурик перед каждой из переборок, однако это слабо помогало: сзади раз за разом спотыкались, чертыхаясь. Старое здание после бесконечных переделок превратилось в полосу препятствий с кучей всяких неудобств. Мимо тянулись служебные помещения (Плаксин все порывался в них заглянуть), а на другом конце размещался бокс, через который ввозили трупы.

– Пригнитесь, а то голову зашибете, – предупредил Шурик.

Вход в секционную был низковат.

– Заботливый, – пробормотала бабуля. – Хорошим мужем будешь…

Несчастный отец более сдерживать чувства не смог – вбежал в «салон», безошибочно нашел тележку, приподнял простыню… хорошо хоть успели прикрыть тело, чтоб не отсвечивало.

– Танюшка! Танюшка! – прорыдал он.

Там и правда лежала его дочь. Ошибки не случилось…

Ничего особенного в подобном визите не было – родственники мертвецов как только не чудили. Непокатигроб, откровенно говоря, считал их всех чокнутыми и мирился с любыми фортелями, лишь бы платили. Однако нынешняя ситуация, ясное дело, была не вполне обычной. Ну откуда знать, что это дочь третьего человека в городе?! Лицо товарища Плаксина, кстати, оказалось смутно знакомым, регулярно мелькало по телевизору: то при спуске на воду очередного ледокола, то при вводе в действие новой станции метро. А также на трибунах, украшающих Дворцовую площадь во время парадов и демонстраций. Или по другим торжественным поводам. Скажем, повязывает Григорий Васильевич[5] счастливым детишкам красные пионерские галстуки, а товарищ Плаксин непременно рядом, в первом ряду свиты. И вот такой человек лично посетил занюханный морг простой городской больницы… где пьяные санитары внаглую отымели и даже избили труп его единственной дочери…

«Нет-нет-нет, я девчонку не бил! – мысленно восстал Шурик, словно оправдываясь перед кем-то. – Это все Кощей, зверюг бешеный! Наоборот, я ее защищал!»

Как будто это имело значение.

– Почему она… – товарищ Плаксин оглядел собравшихся и звучно сглотнул, – умерла?

Доктор, откашлявшись, произнес:

– Последствия электротравмы, Иван Прокофьевич. Нарушения в работе сердца оказались слишком серьезными. Несчастный случай.

– Это понятно. Мне доложили, что при ней нет ни студенческого билета, ни кошелька!!! – закричал представитель обкома. – Ваши коновалы обшмонали? Как вы мне этот «несчастный случай» объясните?!

Лицо дежурного врача, больше похожее на маску, стало белым, как свежий гипс.

– В таком виде и доставили, есть опись. Надо скорую спрашивать… Но они вроде такими вещами не балуются…

– Спросим, еще как спросим! Ты мне скажи, Айболит, чего сам думаешь? Может, ее – того? Помогли? Насильно к проводам подключили? Кто тут, в конце концов, спец!

– Я же не судмедэксперт, я терапевт, – взмолился дежурный. – Внешне – на теле нет ничего подозрительного, никаких повреждений. Если девочка и боролась, то… Вскры… вскрытие покажет… Иван Прокофьевич.

– Вскрытие! – всхлипнул сановный отец. – Говорил ей, говорил, не шляйся где попало! Вся в мать!

И вдруг зарычал – громко и страшно.

Врач пошел с перепугу сыпать терминами, обкладывая ими, как ватой, хозяйский гнев; Плаксин тоже выкрикивал разные слова; и стало наконец ясно, что произошло. Девушка Таня была дочерью своевольной и строптивой, знакомилась и дружила с кем хотела. Мало того, категорически отказывалась от машины с шофером, ездила по городу как все люди. Объясняла папе, мол, не желаю перед друзьями позориться. Вот и в дом на углу Майорова и канала Грибоедова (это метрах в трехстах от морга) пришла своим ходом. Она регулярно здесь бывала – в гостях у подруги. Подруга не из ее круга, дочь простого университетского профессора. А в подъезде какая-то сволочь раскрутила выключатель: оголенные провода торчали наружу. Свет, соответственно, не горел, темень стояла, диверсию сразу не заметишь. И дом – старый фонд в исторической части Ленинграда; подъезды в таких называются парадными. Высоченные потолки, а от входной двери до лестницы – маленький зальчик. Вдобавок на улице дождь, обувь мокрая, на полу в парадной – вода. Попыталась Таня нащупать выключатель, взялась за фазу – и уже не смогла отдернуть руку. Не повезло… Вопрос, правда, куда подевалась ее сумочка. Вернее, объяснение лежало на поверхности: какой-то моральный урод, наткнувшись на лежащее тело, поживился и бросил девчонку умирать. Возможно, тот самый, что раскрутил выключатель. Банальный мелкий грабеж, классика. Но Плаксину больше нравилась версия заговора, что по-человечески так понятно…

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});