Люблю и ненавижу - Георгий Викторович Баженов

Да он был уверен, что все равно это ничем не кончится, застольный разговор, обычный треп, которому и значения-то придавать не нужно.) Вот, пожалуйста. — Петров вытащил из кармана авторучку и на салфетке размашистым почерком написал свой домашний адрес — Присылай деньги в любой момент — и шуба у тебя в кармане.

— Я думаю, — сказал Юрик Устьянцев, — надо это дело отметить. Торжественно, конечно.

Саша с Натальей переглянулись: обманывают их или нет?

— В конце концов, — добавил Юрик, — можете уехать и позже.

— Осталась всего одна электричка. Через час. Последняя.

— Можно и последней. Какая разница?

— Да, — первой кивнула именно Наталья, а не Саша. — Можно и последней… — И Саша кивнула в поддержку: можно, конечно, о чем разговор.

…Позже, когда ушла и последняя электричка, выхода не оставалось никакого: брать такси и ехать всем вместе к Юрику Устьянцеву в гости. Его «Анна на шее» была в очередных бегах, так что ехать можно было смело. Да и то сказать — на этот раз девушек уговаривать долго не пришлось. У них словно открылись глаза: они полностью доверились Петрову с Устьянцевым. Да и что может случиться с ними? Ничего, конечно.

Все, что нужно, взяли с собой из ресторана.

Да и не в этом главное. Главное — были вместе. Сидели на квартире у Юрика Устьянцева. Музыка. Разговоры. Свет уютной настольной лампы. Что еще нужно… Саша танцевала то с Юриком, то с Петровым. Заглядывала ему в глаза. Собственные ее глаза блистали золотом. Наталья не танцевала. Отказывалась. Она сидела в самом углу, прижавшись к серванту, откинув голову на подушку дивана. Кажется, исподволь наблюдала за Петровым. Любовалась им?

Потом, когда Петров с Сашей вышли из комнаты, взгляд у нее потух. Посерел лицом и Юрик Устьянцев. Устало провел ладонью по глазам.

— Почему ты не танцуешь? — спросил просто так, потому что не мог представить себя танцующим с Натальей: она чуть не на две головы была выше его ростом.

— Помолчим, ладно? — попросила она, закрыв глаза.

«Может, поцеловать ее? О господи, не могу…» — думал Юрик. Он злился на Петрова.

А на кухне Саша говорила Петрову:

— Я хочу быть с тобой.

— Детка, я тоже этого хочу. Но — нельзя.

Они целовались.

— Я не хочу с Устьянцевым. И потом — запомни: тебе будет плохо с Натальей. Я знаю…

— По-другому нельзя. Юрик мой друг.

И снова целовались.

— Я тебе нравлюсь?

— Ты всем нравишься.

— А тебе?

— И мне.

— Я хочу быть с тобой.

— Нет. Ты будешь с Устьянцевым. Я буду с Натальей.

— Ты ничего не знаешь. Это невозможно.

И опять целовались.

— Пойдем, — сказал Петров. — Без нас им плохо. Мы не должны их бросать. Мы же люди…

— Какой ты противный!

Петров рассмеялся.

— Ну, чего ты смеешься? — спросила Саша, и в глазах ее нешуточно заблестели слезы.

— Пойдем, пойдем, — потянул ее за собой Петров.

Когда они вернулись, Юрик Устьянцев, мастер фотопортрета, цепким взглядом окинул их с ног до головы. Он как бы оценивал натуру. Прикидывал, в каком ракурсе запечатлеть ее на пленке, чтобы раз и навсегда высветить сущность человека. Что такое сущность человека? Это правда о нем. Вот правду и нужно создавать.

Наталья, наоборот, даже не взглянула на них. Сидела, откинувшись на подушки, полуприкрыв глаза и слушая музыку.

— Старик, ты бы хоть щелкнул нас, что ли, — потирая руки, весело проговорил Петров.

— Щелкают орехи, — мрачно ответил Юрик. — Иногда их бьют молотком. Для верности.

— Девочки, а не перетащить ли нам грязную посуду на кухню? — не меняя веселой интонации, предложил Петров. — Честное слово, время позднее, пора и отдыхать…

В который раз за этот вечер Наталья с Сашей переглянулись, но за посуду все-таки взялись. Потом на кухне зазвенела тугая струя воды…

— Старик, — сказал Петров Юрику, когда они остались одни, — стели постели. Если честно, я устал. Мне все это до смерти надоело.

— А баб у меня не надоело отбивать?

Петров подошел к Юрику Устьянцеву, усмехнулся, наклонился над ним, погладил его по маленькой, начинающей лысеть голове:

— Юрик, стели постели. Не нужно мне твое сокровище. Дарю. На память.

— Врешь? — Под рукой Петрова Юрик почувствовал себя мышонком, с которым играет не кошка — тигр. Отчего и голос его прозвучал хрипловато, когда он произнес это нагловатое: «Врешь?»

— Я сказал, она будет с тобой. Иди стели постель в другой комнате. А нам с Натальей здесь.

— Она что, отшила тебя? — Юрик Устьянцев с трудом прятал в этом саркастическом вопросе радостные нотки.

— Да, Юрик, отшила. Она сказала: «Ах, Владик, мне так нравится товарищ Устьянцев. Мне хочется взять его на руки и побаюкать. Он такой маленький, но такой великий. Я хочу стать его Музой. Отдайте мне великого Устьянцева! «Хорошо, отдаю. Передаю по рукам.

Юрик Устьянцев вывернулся из-под ладони Петрова.

— Идти стелить?

— Иди стели, Юрик, — устало кивнул Петров.

…Сидели с Натальей за столом. Молчали. Как все это надоело Петрову. Эта изначальная предопределенность. Он положил руку на плечо Натальи.

— Не надо, — передернулась она.

Как будто ее током ударило.

Петров знал и это. Усмехнулся.

— Ну, тогда я буду ложиться спать, — полусказал, полуспросил он.

— Как хотите, — ответила Наталья.

Горела настольная лампа. Не стесняясь Натальи, Петров разделся, повесил одежду на стул, лег. Лежал, закрыв глаза. Молчали.

— Ты что, так и будешь сидеть?

— А что?

— Отдыхать надо. Время позднее.

— Я могу выключить свет.

— Вот, сделай милость. Выключи, пожалуйста.

Она нажала на кнопку настольной лампы. Комнату охватил мрак. Слышали дыхание друг друга. В окно светила луна.

— Ну что, так и будешь сидеть в темноте?

— А что?

— Ложись спать.

— Нет, я пока еще до такой низости не дошла.

— Ого! — усмехнулся Петров.

— Неужели так можно? — спросила она. — В первый раз увиделись — и сразу в постель?

— А что здесь такого?

— Я о вас была гораздо лучшего мнения.

— По статьям?

— По статьям. И вообще.

— Ну вот теперь посмотри, какие мы есть. Правде нужно смотреть в глаза. И потом — разве я пристаю к тебе? Насилую?

— Нет, не пристаете. Но вы ведете себя так, как будто в этом нет ничего зазорного. Это ужасно. Это противно.

— А Саша?

— Это ее дело… Она человек легкий. Пустой. Но вы… с вашим умом, эрудицией. С вашей душой.

— Откуда ты о моей душе знаешь?

— А очерки? Сколько в них света, тепла, доброты. Я ведь не знала, что встречусь с вами. Я плакала, когда читала некоторые из них.

— Ой, врешь! — не поверил Петров, но на душе у него стало нехорошо: ему хотелось поверить ее словам, ее правде, но…

— И сегодня, когда я увидела