Общая психопатология - Карл Ясперс

Один из больных Кандинского называл эту «невольную речь» «самоболтовней» или «самоболтанием» («Seibstparlieren» или «Seibstparlage»). Даже прося о чем-то, он вынужден был выражаться в такой своеобычной форме: «Самоболтовня. самоболтаю, простите меня… самоболтовня, самоболтаю, простите меня, самоболтовня… простите меня папироску… не для того, чтобы курить самому… я хочу курить сам… но самоболтовней… самоболтанием… я самоболтаю вам… дайте курева».

Эти, судя по всему, автоматические вербигерации следует отличать от тех феноменов, которые характеризуются определенной аффективной окраской и обусловлены в особенности чувством страха. Находясь в состоянии особенно сильного, непреодолимого страха, больные беспомощно и бессмысленно повторяют одно и то же: «Боже, Боже. какое несчастье… Боже. Боже, какое несчастье…", и так далее.

(3 (Непродуктивные больные, не способные извлечь материал для реализации своего «речевого напора» из автоматизма собственного речевого аппарата или из явления персеверации, могут извлечь его из внешних чувственных cmu-m. ioe. При этом просто повторяются слуховые впечатления (эхолалия), предметам даются бессмысленные имена и т. д.

(4) От всех перечисленных выше источников материала следует отличать такой высокопродуктивный источник, как скачка идей. Обусловленный этим источником речевой напор бывает отмечен богатым содержанием и исключительным разнообразием ассоциаций, иногда остроумием, меткими речевыми оборотами. Без речевого напора невозможна объективация таких феноменов, как скачка идей и неспособность субъекта сосредоточить свое внимание на чем-то определенном; при отсутствии речевого напора они так и останутся чисто субъективными, интериоризированными явлениями (внутренняя скачка идей. внутренняя неспособность сосредоточиться). С другой стороны, скачка идей вовсе не является условием для возникновения речевого напора. Последний часто выступает одновременно с заторможенностью мышления; в отсутствие скачки идей он особенно обычен у больных шизофренией.

(5) Термином «спутанность речи» (или «речевая путаница») обозначается целый ряд разновидностей речи, для которых характерна внешне связная форма отдельных фраз или обрывков фраз — при том, что никакого смысла из них извлечь не удается. Некоторые из таких конструкций, несомненно, бессмысленны и для самих больных: другие же бессмысленны только с точки зрения наблюдателя. Следующий отрывок из письма кататоника. страдающего этой «речевой путаницей», выказывает относительно высокую степень внятности:

«В силу аналогичных и естественных причин я открываю тебе, что я сдал различные экзамены, основывающиеся на последних достижениях нашего времени и соотносимые со всеми естественными правами свободы. Помощь самому себе всегда самая лучшая и дешевая. Мы знаем, что такое национальная гордость, и я знаю, о какой чести идет речь, а что такое знание в узком смысле — это моя тайна. Будь внимателен к моему делу, связанному с вышеизложенным. Глаз и руку — за Родину. Таким образом, мое дело следует воспринимать округло. Этим я хочу сообщить тебе. что здесь я уже известен как первый прокурор» и т. д. (Otto).

С подобного рода речевой путаницей можно сопоставить инкогеречтные (бессвязные) вербальные продукты, в которых вообще отсутствует членение на фразы. Именно данному типу соответствует следующий (частично доступный пониманию) отрывок из письма больного ка-татонией жене:

<В том доме не лежит ли он больной» да. непритязательный невтомбывае-мый от где что пришел? II что да ухарило на того? Я. мюллер. Ночью неспокойн оыв. Голоса слышать мрачное. Да шурин там фа мажор. Мы строит короткий подзембунк из Ахмрики. Жена дети хлоровы. да сечас алин там. как дла. хорошо мене тоже очень хорошо, ето меня радует».

3. Расстройство разговорной речи. До сих пор все наши описания касались явлений, имеющих свой источник в самом больном. Совсем иную картину являет игра в вопросы и ответы между врачом-исследователем и больным. В подобной ситуации часто выявляется симптом, обозначаемый как «говорение невпопад» (паралогия, Vorbeireden). При афазиях (в особенности при сенсорных афазиях) больные спонтанно произносят некие подобия слов, будучи уверены, что последние что-то значат (парафазия). Но при паралогии высказывания бывают наделены осмысленным содержанием и находятся в явной связи с вопросно-ответной ситуацией; тем не менее, даже несмотря на то. что интеллект часто выступает в относительно сохранной форме, ответы оказываются неверными и поставленные задачи не находят решения. Например, больной выполняет умножение, но каждый раз прибавляет еще единицу: 3х3= 10; 6 х7 = 43; на вопрос о том. сколько ног у коровы, он отвечает: «Пять» и т. д. Представляется, что для данного явления не существует единой психологической интерпретации. При истерических состояниях, когда болезнь соответствует желанию самого больного (например, в тюрьме), оно возникает в качестве симптома псевдодеменции; в других случаях оно выступает как форма негативизма или как выражение характерного для гебефрении стремления к глупым, инфантильным шуткам.

4. Психологическая интерпретация. Психотическую речь и, в частности, явление «бессвязной речи» часто пытались объяснить психологически. Для этой цели прибегали к принципу ассоциаций с привлечением сенсорного (проистекающего из апперцепции сенсорных стимулов) и идеогенного (проистекающего из актуализации диспозиций памяти) материала. Возникает вопрос: действительно ли любые вербальные конструкции поддаются объяснению в терминах ассоциаций, или возможно возникновение также и неких «свободно рождающихся» структур? Элементы связываются на основании сходства (как, например, в случае звуковых ассоциаций), пережитого опыта, родственного содержания и т. д.; к ним добавляются элементы, «удержанные» благодаря персеверации. В качестве «элементов» здесь функционируют слоги, слова, обрывки фраз, предполагаемый «смысл» и т. д. Понятие контамиинации относится преимущественно к области психологии ассоциаций: оно служит для классификации аномальных речевых структур. Под ним понимается своего рода сцепление двух словесных элементов, порождающее новый словесный элемент (например: «удивление» из «удивление» и «изумление»). Аналогично, слова и слоги подвергаются пермутациям, вследствие которых одни из них превращаются в приставки. другие — в суффиксы и т. д.

§6. Мышление и суждение

Мышление содержится во всех проявлениях психической деятельности, от акта восприятия до речи. Говорить о расстройстве способности к суждению можно только в том случае, если восприятие, ориентировка. память, движение и речевая деятельность сами по себе не нарушены или если мы в состоянии отличить расстройства, специфичные для всех этих типов способностей, от того, что порождено собственно ложным суждением.

Способность к суждению измеряется в отношении к объективной истине. Если суждение человека отклоняется от того, что, вообще говоря, принято считать истиной, и к тому же этот человек упорно отстаивает содержание своего суждения несмотря на возникающие при этом трудности с адаптацией к окружающему миру, возникает вопрос: нельзя ли. помимо иных возможных обстоятельств, усматривать здесь действие болезненных факторов, непосредственно затрагивающих способность личности к суждению? Сложность состоит в том, что аналогичными признаками могут характеризоваться суждения исключительных, выдающихся творческих личностей, открывающих новые пути для развития человеческой мысли. Поэтому тот факт, что суждение противоречит общепринятым представлениям об истинном и ложном, сам по себе не может свидетельствовать в пользу наличия аномалии; мы обязаны попытаться рассмотреть и оценить ситуацию в каком-либо ином контексте, чтобы удостовериться, что расстройство способности к суждению действительно имеет место. Суждения, не соответствующие общепринятым, выступают в качестве источника объективных данных; до какого-то момента мы можем не обращать внимания на степень их истинности или ложности. Для нас важно прежде всего определить те признаки, на основании которых суждение должно рассматриваться как образец аномальной реализации соответствующей способности. Расстройства рассудка и. мышления следует отличать от бредовых идеи. Начнем с последних.

Бред — это одна из тех великих загадок, которые разрешимы только при условии четкого разграничения имеющихся в нашем распоряжении фактов. Если называть «бредом» любые некорректируемые ложные суждения. то возникает вопрос: кто же тогда не подвержен бредовым идеям? Ведь все мы способны иметь убеждения, а человеку вообще свойственно упорствовать в собственных ошибках. Точно так же нельзя называть «бредом» те иллюзорные представления, которые в изобилии встречаются у отдельных людей и целых народов: ведь тогда мы низведем до уровня болезни одно из фундаментальных свойств человека вообще. Вместо этого нам следует найти ответ на вопрос: что именно порождает некорректируемость и заставляет нас считать некоторые типы ложных суждений не чем иным, как бредом?