Под ударением - Сьюзен Зонтаг

женщины, за исключением представительниц исполнительских профессий, по-прежнему воспринимаются как аномалия. Поэтому представляется целесообразным, по многим причинам, издавать антологии женщин-писателей или демонстрировать фотографии, сделанные женщинами-фотографами; но было бы весьма странно предложить к изданию антологию писателей или провести выставку фотохудожников, которых объединяет только принадлежность к мужскому полу.

Нам хочется, чтобы фотография была не мифологичной, а наделенной полнотой информации. Нам удобнее с фотографиями, которые ироничны, не склонны к идеализации. Декорум теперь понимается как сокрытие. Мы ожидаем, что фотограф будет смелым, даже наглым. Мы надеемся, что модели будут откровенными или наивно откровенными.

Конечно, модели, привыкшие позировать – женщины успешные, женщины, познавшие славу, – предложат нечто более сдержанное или, наоборот, вызывающее.

То, как женщины и мужчины на самом деле выглядят (или какими они позволяют себе появляться), не всегда тождественно внешнему виду, который кажется приличествующим для фотокадра. То, что выглядит правильным или привлекательным на фотографии, часто не более чем иллюстрация «естественности» неравного распределения полномочий, традиционно предоставляемых женщинам и мужчинам.

Фотография, которая так много сделала для утверждения указанных стереотипов, может также способствовать их нивелированию и разрушению. В Женщинах Энни Лейбовиц мы видим тех, кто стремится соответствовать нормам зрительной привлекательности. Мы видим женщин, для которых – по причине возраста или из-за того, что они заняты воспитанием детей, – правила показного соответствия «женственному облику» не имеют значения. Множество портретов определяются новыми видами деятельности, которые теперь открыты для женщин. Здесь присутствуют и сильные женщины: одни делают «мужскую работу», другие – танцовщицы и спортсменки с развитой мускулатурой; такие фотографии стали появляться относительно недавно, когда возникла мода фотографировать женщин-чемпионов.

Одна из задач фотографии состоит в раскрытии и формировании нашего чувства разнообразия мира. Цель не в представлении идеалов. В наших днях нет иной повестки, кроме разнообразия и интереса. Нет никаких суждений, хотя эта фраза, конечно, сама по себе – суждение.

Разнообразие само по себе есть идеал. Нам хочется знать, что для каждой «а» существует своя «б». Мы желаем множества образцов.

Фотография служит этосу, противоположному миру пристрастных суждений, получающему распространение в обществах, нормы которых почерпнуты из практики потребительства. Фотокамера показывает нам много миров, и дело в том, что все эти изображения действительны. Женщина может быть полицейским, королевой красоты, архитектором, домохозяйкой или физиком. Разнообразие – самоцель, широко прославляемая в современной Америке. Существует американская, очень современная вера в возможности непрерывного личностного развития. Жизнь, в конце концов, обычно называют образом жизни. Образы способны меняться. Торжество разнообразия, индивидуальности как стиля подрывает авторитет гендерных стереотипов и становится неумолимым противодействием ханжеству, которое по-прежнему лишает женщин фактического доступа ко многим профессиям и формам опыта.

Возможности для реализации женщинами своей индивидуальности наравне с мужчинами – это, конечно, радикальная идея. Именно в этой форме, к лучшему или к худшему, звучит наиболее правдоподобно традиционный феминистский призыв к справедливости для женщин.

Альбом фотографий, книга о женщинах. Весьма американский замысел – щедрый, страстный, изобретательный, открытый. Нам самим предоставлено решать, что делать с этими фотографиями. В конце концов, фотография – это не мнение. Или всё же мнение?

1999

Там и здесь

Оммаж Халибёртону

Прежде путешествий – по крайней мере, в моей жизни – были книги о путешествиях. Книги, в которых говорилось, что мир огромен, но что его возможно объездить! Мир, полный точек назначения.

Первыми книгами о путешествиях, которые я прочла, и, конечно же, одними из самых важных в моей жизни были вещи Ричарда Халибёртона. В 1940 году, когда я прочитала его Книгу чудес, мне было семь. Халибёртон, красивый, изысканно-светский американский юноша родом из Браунсвиля, штат Теннесси, придумавший для себя судьбу вечной молодости и странствий, открыл мне глаза на жизнь, которая казалась сáмой привилегированной на свете, – жизнь писателя, исполненную бесконечного любопытства, энергии и безграничного энтузиазма. Быть путешественником, быть писателем – в детском сознании два этих понятия смыкались.

Конечно, многое в моем детском сознании подготовляло меня к тому, чтобы влюбиться в идею беспрестанных путешествий. Мои родители прожили за границей большую часть первых шести лет моей жизни – у отца был меховой бизнес на севере Китая, – в то время как мы с сестрой оставались на попечении родственников в Штатах. Насколько я помню, во мне всегда жила мечта о путешествиях в экзотические земли. Невообразимое существование моих родителей на другой стороне земного шара питало во мне совершенно определенное, хотя и безнадежное стремление путешествовать. Книги Халибёртона сообщали мне, что в мире множество замечательных вещей. А не только Великая Китайская стена.

Да, он гулял по Великой стене, а также взошел на Маттерхорн, на Этну, на Попокатепетль, на Фудзияму и на Олимп; он посетил Большой Каньон и мост Золотые Ворота (в 1938 году, когда была издана книга, мост считался самым новым из мировых чудес); он вплыл на лодке в Голубой грот и проплыл вдоль Панамского канала; он посетил Каркасон и Баальбек, и Петру, и Лхасу, и Шартр, и Дельфы, и Альгамбру, и Тимбукту, и Тадж-Махал, и Помпеи, и водопад Виктория, и залив Рио-де-Жанейро, и Чичен-Ицу, и Голубую мечеть в Исфахане, и Ангкор-Ват, и… и… и. Халибёртон называл их «чудесами», и разве не открыли для меня его книги значение «шедевра»? Далекий мир был полон удивительных мест и зданий, и я тоже могла бы однажды увидеть и узнать истории, с ними связанные. Оглядываясь назад, я понимаю, что именно Книга чудес пробудила во мне пыл и жажду – творчества и странствий.

За год до того, как я прочитала Книгу чудес, Халибёртон рискнул отправиться под парусом на классической китайской джонке из Гонконга в Сан-Франциско и бесследно исчез в середине Тихого океана. Ему было тридцать девять. Знала ли я, что он погиб, когда читала книгу? Наверное, нет. Но вот еще что. Тогда я еще не до конца осознала и смерть моего тридцатитрехлетнего отца в Тяньцзине, о которой узнала в 1939 году, через несколько месяцев после того, как моя мать окончательно вернулась из Китая в Америку.

Гибель Халибёртона не бросила тени на уроки отваги и жажды странствий, которые я черпала из его книг. Те книги – от Царской дороги к романтике, его первой хроники путешествий, вышедшей в 1925 году, до Книги чудеc, его последней изданной вещи, – я прочитала все: для меня они таили идею чистого счастья. И успешного акта воли. У вас что-то на уме. Вы себе это представляете. Вы готовитесь. Вы путешествуете к назначенной цели. Затем вы ее видите. Разочарования нет в помине. Действительность оказывается еще более захватывающей, чем вы думали.

Книги Халибёртона передают самым откровенным – то есть «немодным» – образом «романтику» путешествий. Сегодня энтузиазм к путешествиям, пожалуй, выражен не так интенсивно, но я уверена, что поиски мест странных или