Церковь Духа Святого - Протопресвитер Николай Афанасьев

После возникновения первосвященнического служения положение пресвитеров оказалось наиболее уязвимым. Изменения в нем сказались очень скоро, хотя и не следовали непосредственно за появлением епископского служения. Продолжая занимать свои места в Евхаристическом собрании, они оставались «prwtokaqedritai», а тем самым могло казаться, что они сохраняют свое служение предстоятельства и все, что с этим связано. Однако, именно здесь лежал невралгический пункт всего дальнейшего развития. Как это ни парадоксально, но тяжесть проблемы церковной иерархии лежит не в епископе, а в пресвитере. Епископ наследовал все, что имел старейший пресвитер, но служение пресвитеров, как оно устанавливается постепенно, начиная с III–го века, не имело прямых точек соприкосновения в предыдущей эпохе. Служение священства пресвитеров не вытекало прямо из Евхаристического собрания, хотя и с ним связано. Поэтому оно было гораздо более новым, чем первоначальное служение епископов.

Первоначальная история развития епископского служения представляет из себя, главным образом, историю потери пресвитерами своего служения в пользу епископа, правда, временной, т. к. сравнительно скоро, они приобретают священническое служение, приобретают его из рук епископа. Занимая центральное место в Евхаристическом собрании, старейший пресвитер как–бы выражал или воплощал все служение пресвитеров, но пресвитеры оставались при своем служении предстоятельства, т. к. только при этом условии старейший пресвитер мог восседать на своем месте. Епископ, как носитель особого служения первосвященства, не нуждался в служении предстоятельства пресвитеров, т. к. его предстоятельство не вытекало из их служения. Перестав быть предстоятелями, пресвитеры сохранили свои места на Евхаристическом собрании по обе стороны епископа, как единственного первосвященника и предстоятеля местной церкви. Эти ближайшие и самые почетные места, которые продолжали занимать пресвитеры, могли принадлежать только сотрудникам епископа, образовавшим пресвитериум. Когда Игнатий Богоносец называет пресвитериум «синедрионом», то это означает не вполне то, чем стал пресвитериум в конце II–го или в начале III–го века. «Старайтесь же иметь одну Евхаристию… ибо один епископ с пресвитерством (ama tw presbuteriw)…» [446]. У Игнатия епископ органически еще связан с пресвитериумом. Эта формула почти напоминает формулу Поликарпа: «Polukarpoj kai oi sun autw presbuteroi» [447]. Поликарп вполне отождествляет себя с пресвитериумом, а Игнатий различает себя от пресвитериума, хотя еще не отделяет себя от него. «Повинуйтесь так же и пресвитерству, как апостолам ( wj toij apostoloij) [448]. «Старайтесь все делать в единомыслии с Богом, под управлением епископа, председательствующего на месте Бога, пресвитеров, занимающих место собора апостолов ( eij topon sunedriou twn apostolwn)» [449]. Пресвитеры составляют по Игнатию синедрион апостолов, в который епископ входит, занимая в нем особое место. Он не может в него не входить, т. к. не может быть синедриона церкви без епископа. Они его сослужители в области управления, но не сослужители в области священнодействия, точнее они его сослужители в этой области в той мере, в какой каждый член Церкви является священником Богу и Отцу [450]. «Боже и Отче Господа нашего Иисуса Христа… призри на раба Твоего сего и даруй ему духа благодати и совета, чтобы он мог восседать в пресвитериуме и управлять Твоим народом в чистоте сердца…» [451]. В этой молитве поставления пресвитеров, которую мы находим у Ипполита Римского, им испрашивается «дух благодати и совета», чтобы они могли управлять народом. «Дух совета» становится харизмой пресвитеров, т. к. все служение пресвитеров, когда старейший пресвитер стал епископом, состояло в том, чтобы быть сотрудниками и советниками епископа, совместно с которым они осуществляли управление церковью. Тем не менее, для всего доникейского периода пресвитериум оставался советом местной церкви, а не советом при епископе.

Когда внешние обстоятельства церковной жизни продиктовали необходимость раздробления единого Евхаристического собрания местной церкви, то церковное сознание практически легко справилось с этой задачей. Игнатий Богоносец утверждал единство жертвенника и единство епископа в каждой местной церкви, а в результате развития его учения о первосвященстве епископа церковное сознание удержало единство епископа и отказалось от единства жертвенника. Принципом единства местной церкви оказался епископ, как единый первосвященник в своей церкви [452]. Когда какая–нибудь идея усваивается частично, то это не только деформирует идею, но является часто полной ее противоположностью. Так именно произошло в истории с мыслью Игнатия об едином Евхаристическом собрании. В местной церкви должен быть один епископ, но может быть, если это необходимо, несколько Евхаристических собраний. Как в служении пастырства епископ имеет своих сотрудников, так он может иметь их и в области священнодействия. Вполне естественно, что такими сотрудниками стали пресвитеры. В этом выразилось еще раз в истории старое положение пресвитеров, как предстоятелей церкви. Если некоторые колебания имелись в этом вопросе, то они были временными и местными. Епископ оставался совершителем Евхаристии центрального собрания, а в дополнительные литургические центры он посылал пресвитеров. Они оказались «приносящими благодарение», но не самостоятельными, а в зависимости от своего епископа. Совершение Евхаристии было главным содержанием особого служения священства епископа, а потому оно естественно должно было распространиться на пресвитеров, когда они стали возглавлять дополнительные Евхаристические собрания. Когда пресвитерам было усвоено особое священство, то они могли получить только вторую степень, т. к. первосвященство по своей природе едино в каждой церкви. Я бы хотел в связи с этим отметить еще раз позицию Римской церкви. Мы знаем, что она долго колебалась относительно усвоения первосвященства епископу. В силу того же консерватизма она долго стремилась преодолеть множественность Евхаристических собраний в одной церкви. При многочисленности ее членов, ей это гораздо было труднее, чем какой–либо другой церкви. В порядке богословской спекуляции она рассматривала дополнительные центры, как пространственное расширение главного Евхаристического собрания, а потому совершителем Евхаристии в пределах городской церкви оставался епископ. Я имею в виду учение Римской церкви о «fermentum». Мы не имеем сведений, что это учение было знакомо другим церквам, хотя есть некоторые основания это предполагать. Само по себе это учение богословски очень значительно, но практически оно не могло, конечно, преодолеть множественность Евхаристических собраний [453].

IV. АПОСТОЛЬСКОЕ ПРЕЕМСТВО.

1. Учение об апостольском преемстве должно быть предметом особого исследования. Я останавливаюсь на нем только для того, чтобы выяснить связь его с учением о первосвященстве епископа. Говоря о связи этих учений, не следует ее представлять таким образом, что одно является причиной другого. Правильнее говорить, как я уже отмечал, о взаимодействии этих учений. Учение об апостольском преемстве окончательно оформило учение о первосвященстве епископов, но в свою очередь учение о первосвященстве закрепило учение об апостольском преемстве.

Оставаясь верным ранее высказанному мною положению, я не считаю возможным принять взгляд, очень распространенный в настоящее время, что учение об апостольском преемстве возникло в определенный исторический момент под влиянием ряда причин, большею частью лежащих вне церкви. В лучшем случае гностицизм мог дать только толчок к формулированию этого учения. Ядро этого учения содержалось в Церкви с самого начала, но формы этого учения естественно менялись в истории его развития.

2. Идея преемственности служений и лиц, исполняющих их, была очень распространенной в древнем мире, как языческом, так и иудейском [454]. У нас нет никаких оснований считать, что ее не имелось с самого начала в Церкви. Основой жизни первоначальной церкви была традиция. «Ибо я от Господа принял то, что и вам передал…» (1 Кор. 11,23). «Ибо я первоначально преподал вам, что и принял…» (1 Кор. 15,3). Преемство традиции было привычной мыслью для Павла, т. к. он сам до обращения был воспитан у ног Гамалиила (Дн. 22,3). Идея преемства традиции включает в себе идею преемства лиц, которые являются хранителями традиции. И эта идея была привычной для Павла с детства, т. к. он и в ней воспитан был Гамалиилом. Для Павла носителями первоначальной традиции были двенадцать, в частности Петр. Веря, что пришествие Христа застанет его в живых, Павел мог в начале не быть особенно озабоченным, чтобы обеспечить преемство того, что он передал церквам. Это нисколько не подрывает факта преемства традиции при жизни Павла: от двенадцати к Павлу, а от него к основанным им церквам. Когда угроза смерти нависла над Павлом, то преемство традиции стало его больше тревожить. «Посему бодрствуйте, памятуя, что я три года день и ночь непрестанно со слезами учил каждого из вас» (Дн. 20,31). Наиболее ясно идея преемства лиц, носителей традиции, выступает в Пастырских посланиях. «И что слышал от меня при многих свидетелях, то передай верным людям (pistoij anqrwpoij), которые были бы способны и других научить» (II Тим. 2,2). Учение веры передано апостолом церквам, а в них оно должно сохраниться неповрежденно через преемственность и последовательность (diadoch) лиц, которым поручена охрана учения. Таков во всяком случае смысл этого трудного для толкования стиха из II–го послания к Тимофею.