Ночь на хуторе Межажи. Смерть под зонтом. Тень - Виктор Лагздиньш

Как только мы вошли, на нас обрушились волны невообразимого шума. В начале я даже и не сообразил, что это музыка. Немного погодя, все же узнал одно из произведений Ральфа Герштейна, чье воспроизведение настолько искажалось бесчисленными усилителями, что саксофоны звучали как иерихонские трубы.

– Разве мы не могли поговорить в другом месте? – возмутился я, пытаясь перекричать шум. – Здесь можно лишиться барабанных перепонок!

– Что? – крикнул Луис, отряхиваясь, как вынырнувший из плавательного бассейна пудель.

– Ничего не слышу!

Мы уселись в нише в дальнем углу зала, где шум не был таким ужасным. Заказав официанту три кружки пива, Луис принялся рассказывать про дискотеку примерно в таком тоне, в каком гид демонстрирует иностранным туристам подпольный игорный дом:

– Это заведение принадлежит самому Винценту Басани, хотя официальным владельцем числится другой.

Свой насквозь промокший плащ Луис перебросил через низкий деревянный барьер, отделявший нашу нишу от соседней. Скопившаяся в карманах вода вытекала из них тонкой струйкой.

– Он также является хозяином местных винных и пивоваренных заводов. Между прочим, ходит молва, что его «Александрийский нектар» – это самый жульнический алкогольный напиток, соперничать с которым может разве что «Понтийский нектар» того же Басани. Одним словом, все здесь совершенно законно: в принадлежащем Винценту Басани заведении продают его продукцию. Официально посетители здесь могут получить одно лишь пиво, но осмотритесь внимательнее…

Я осмотрелся. Почти все помещение было отведено под танцплощадку. Ее окружали отгороженные друг от друга кабины – каждая со столиком и полумягким диваном для удобства гостей. Большинство посетителей танцевали, парни и девушки продолжали при этом курить. Обволакиваемые густыми клубами сизого дыма, танцоры, почти не сходя с места, истово топтались в ритме шейка. Посетители были большей частью молоды. Совсем чужеродным казался благостный старичок, в чьи обязанности входило менять пластинки. Луис сказал, что «диск–жокей» является одним из самых ревностных последователей секты третьего пришествия.

После очередного танца последовала короткая пауза. Продолжая дымить сигаретами, парочки вернулись к своим столикам. Сейчас облако дыма сконцентрировалось по бокам зала, давая возможность разобраться в том, что происходит у противоположной стены.

Луис глазами показал на растрепанную девушку, которая только что подсыпала в свою пивную кружку какой–то порошок. Трое подростков после каждой затяжки, как это принято у курильщиков марихуаны, передавали сигарету по кругу. Время от времени кто–то из молодежи подходил к столику, где, не притрагиваясь к пивным кружкам, чопорно сидели двое пожилых мужчин с невыразительными физиономиями.

– Это подручные Винцента Басани, – пояснил Луис, продолжая свой рассказ. – Продают наркотики, к тому же, как вы видите, совершенно открыто. Басани никого не боится… Что касается молодежи, то это в большинстве бывшие рабочие «Посейдона». В дискотеке Басани дает им возможность за небольшие деньги потанцевать, выпить кружку, выкурить сигарету марихуаны. Готов поспорить, что на следующих выборах они проголосуют именно за него.

– Вы раскрываете мне секреты, которые в Александрии, должно быть, известны каждому прохожему, – заметил я с иронией. – По–моему…

Закончить я не успел. Кто–то застучал что есть силы по барьеру, отделявшему нишу от соседней.

– Вы, там, заберите свой плащ! – раздался знакомый голос. – Как будто не хватает потопа на улице!

Говорящий уже стоял у нашего столика. Это был Альберт Герштейн.

– Ах, это ты, Луис? – он засмеялся. – Как это я сразу не догадался? Ты, должно быть, специально отказываешься от зонта и шляпы, чтобы набрать побольше воды. Из вашей ниши натекло столько, что Даниэла…

– Она с тобой?

– Ну да… Так вот, Даниэла уже собиралась послать меня в зоомагазин за золотыми рыбками…

– Насколько мне известно, она уже давно мечтала завести себе аквариум, – в тон ему ответил Луис.

Я стал свидетелем одной из тех характерных для жителей Александрии словесных дуэлей, где уколы рапиры заменяются остротами. Видать, Луис успел усвоить манеру местных жителей – шутить с подчеркнуто серьезным выражением лица.

Я внимательно следил за обоими. В веселости журналиста я снова усмотрел некий подтекст. Взгляд его под полусомкнутыми веками, казалось, так и ощупывал собеседника.

В противовес ему, Альберт Герштейн излучал беззаботную браваду. Возможно, она была несколько преувеличенной, но ни в коей мере не искусственной. Он выглядел человеком, который, стряхнув с плеч тяжкую ношу, глядит на еще возможные подвохи судьбы оптимистично.

Меня он нарочно не замечал. Лишь встретившись с моим испытующим взглядом, как будто сгорбился, но сразу же взял себя в руки и с пренебрежительной гримасой заявил:

– А, господин Латорп! Честное слово, не узнал. Как поживает ваш друг Грегор Абуш? Передайте ему мой привет и скажите, если для упрочения его карьеры ему необходим объект для ареста, то я к его услугам!

Не дождавшись моего ответа, Альберт Герштейн уже снова повернулся к Луису:

– Слыхал? Менестрель наглотался на сей раз до того, что находится при смерти.

– Поздравляю! – торжественно заявил Луис. – Ты освободился от опасного соперника. Не зная его пристрастия к наркотикам, я бы решил, что это ты его отравил.

Певец, известный под именем Безумного Менестреля, был любимцем телевизионной компании «Эй–Пи–Ти–Си». Каждую вторую неделю ему выделялся целый час – к большому огорчению моей жены, считавшей, что таким образом у нее крадут серию какого–нибудь увлекательного фильма. Менестрель сочинял свои песни под воздействием гашиша и исполнял их, находясь в состоянии столь сильного наркотического опьянения, что после окончания передачи напоминал настоящего сумасшедшего. Рассказывали, что несколько раз его пришлось прямиком из студии везти в больницу. Это, естественно, вредило его здоровью, но только увеличивало популярность.

– Отравлять не моя специальность. Тогда я уже, скорее, отправил бы на тот свет знаменитого уголовного репортера Александра Луиса. Но ты не заслуживаешь и такого внимания, – Альберт Герштейн не остался в долгу.

Луис и Герштейн продолжали обмениваться александрийскими остротами. Я пришел к заключению, что эта свойственная местным жителям тенденция к юмору в любой ситуации – своеобразная терапия, с помощью которой они лечат провинциальную скуку.

– Альберт относится с почтением лишь к трем вещам, – сказал Луис. – Это его голос, его дядя Ральф Герштейн и чужие любовницы. В свое время, когда Альберт еще не знал, что будет партнером Теи, он прямо–таки из кожи лез вон, чтобы познакомиться с ней. Прослышав, что Tea придет в бар. «Прекрасная Елена», он немедля помчался туда. Весь вечер истязал свои го/юсовые связки исключительно для нее.

—. Почему только для нее? – Альберт Герштейн притворился возмущенным. – Там ведь были и другие посетители, например, Винцент Басани да и ты сам.

– Это еще не означает, что мы тебя слушали, – возразил Луис. – Возможно, мы были заняты столь важной беседой, что твое пение нам скорее мешало… Но как бы там ни было, тебе администрация в тот вечер не платила за выступление. Получается, ты пел специально для Теи. Может быть, именно в тот раз вы с ней договорились ограбить банк?

– Юмор на уровне третьего пришествия! – Альберт Герштейн на этот раз рассердился по–настоящему. – Между прочим, если уж говорить о банке: Даниэла видела тебя в ту минуту, когда еще никто не знал, что в действительности случилось. Когда она наклонилась, чтобы поднять выпавшие из сумки ассигнации, ты пробежал мимо… Подумать только, какая наивность! Даниэла собиралась отдать эти деньги Ричарду Бейдевану, пока я ей не втолковал, что это ее законная доля награбленного.

– Чепуха! – Луис рассмеялся. – Сегодня я случайно подслушал телефонный разговор Даниэлы с режиссером. Она спросила его, что делать с деньгами. Ричард Бейдеван от злости чуть не лопнул. Сказал, чтобы она засунула их… Одним словом, в одно место. Мол, в момент, когда судьба фильма висит на волоске и грозят убытки, просто смешно навязываться ему с какой–то тысчонкой.

– Честно говоря, мое участие ограничилось тем, что я помогаю Даниэле спустить эти шальные деньги. – Альберт Герштейн усмехнулся. – А ты–то никогда не привираешь? Как там все–таки было с банком? Не станешь ведь утверждать, что Даниэла видела не тебя, а загримированного под тебя члена банды?

– О чем это ты? – Луис пытался уйти от разговора.

– Даниэла рассказывает, будто ты спустился в подземный этаж, туда, где находится деньгохранилище. Спустя несколько минут ты вернулся и, не сказав никому не слова, вышел из банка. Если ты действительно был внизу, то наверняка видел, что произошло.