Север и Юг - Софья Валерьевна Ролдугина

пинками расшвыривая камешки и ветки, а затем сказала с недетской какой-то усталостью:

– Выходит, что когда слишком хорошо – это тоже плохо.

– Выходит, что так.

На привалах он учил её простым манипуляциям с морт: как привлекать силу, как отталкивать, как пропускать сквозь себя… Что-то получалось хорошо, что-то – не очень, что-то не получалось вовсе, но Рейну это не расстраивало, а Алара – тем более: всему своё время.

По вечерам, когда девочка, утомлённая очередным переходом, ложилась спать, у пригасшего костра начинались другие беседы.

– Мы сегодня деревеньку мимо прошли, что с ней не так? Я думал, завернём, припасы обновим.

– Головы сложим, – охотно откликалась Тайра и делала вид, что она страшно недовольна: – Ничего-то от тебя не скроешь. Может, скажешь ещё, стоит ли в той деревеньке дружина или нет?

– Без окулюса не скажу, за горой не видать, – отвечал Алар невозмутимо. – Но с каких пор нам надо дружины бояться? Мы не хадары, чай – старик, ребёнок да женщина.

Тайра хохотнула:

– Это ты-то старик? Давно в зеркало-то гляделся? Если давно, так не стесняйся, попроси, я одолжу. Что, жалко мне, что ли?

Всласть позубоскалив, она отвечала наконец без увёрток. Алар слушал – и пытался отгадать, что стоит за слухами; иногда всплывали воспоминания из прежней, забытой жизни, но зачастую приходилось полагаться лишь на собственную рассудительность.

– Есть у лорги два сына, – говорила Тайра нараспев, точно древнее предание сказывала, а не новостями делилась. – Старший в отца пошёл, смелый да стройный, а младший – в мать, красавец и хитрец. Старший, Кальв, стал наместником на востоке, а младший, Мирра, на юге. И вот, люди молвят, в том году приехали они к отцу с богатыми дарами, сыновье почтение выразить, отец пир закатил... А место-то по правую руку одно, на двоих его никак не поделить! Ух, и сцепились тогда братья. Так с тех пор и воюют, знай, дружинников шлют друг к другу и лазутчиков ищут. А в детстве были не разлей вода...

Алар слушал, кивая; откуда-то он знал, что братья они только наполовину – по отцу, а старший лишь на два дня раньше родился; что лорга уже немолод и слаб, но властью делиться пока не хочет: он сам её от отца получил, когда годы ему голову посеребрили.

– А дружина нынче не та, что прежде, – продолжала Тайра. – Раньше колдовские клинки только у командиров были, а теперь каждый второй, почитай, носит. Если не каждый первый.

– Колдовские клинки? Морт-мечи, что ли?

– Кто так говорит, кто эдак, а по-нашему всё колдовство…

Новость была странная. Подспудно Алар знал, что морт-мечи дороги, и не всякий мастер может их сделать. Нужен хороший мирцит, чтоб со сталью сплавить, талант кузнеца – придать заготовке форму, а вдобавок драгоценный камень в рукоять – копить в себе морт. Неоткуда было множеству таких мечей взяться, однако же взялись.

«Чудеса».

– Один морт-меч на отряд – не беда, – вслух произнёс он и потянулся к костру – плеснуть себе травяного отвара в кружку. – Сокровище, последнее действенное средство не станут пускать в ход против бродяги, поберегут. А когда такая сила под рукой и у скорого на расправу юнца, и у пугливого старика – быть беде. В столицу-то не опасно соваться? Там дружинники точно есть.

– Не опасно, – быстро сказала Тайра и отвела взгляд. – Бера – не маленькая деревушка, где каждый чужак как на ладони. Через столицу каждый день караваны из пустыни идут, купцы из Ишмирата, любопытные, путешественники, мошенники всех мастей – кого только нет, и война Юга с Востоком им не помеха. Глядишь, и мы среди них затеряемся.

Алар с ней согласился, но с тех пор стал упражняться с морт усерднее, чем Рейна; справиться с вооружённым дружинником, конечно, пока не рассчитывал, но надеялся, что сможет после тренировки хотя бы сбежать.

А весна в горах раскручивалась во всю мощь, словно и не было ни войны, ни других опасностей. По верхнему краю хребтов, извивающихся подобно исполинским змеям, снег сошёл лишь недавно, и сквозь верхний, прогретый слой почвы пробивались тонкие, нежные ниточки молодой травы, а ветви низкорослого кустарника только-только укутывались в зеленоватую дымку листвы. Здесь пахло остро, свежо, как подтаявший ледок на сломе, и голова слегка кружилась от просторов – казалось, ещё немного, и ухнешь, опрокинешься в небо.

Долины же между хребтами отличались друг от друга сильнее, чем неродные браться. Там, где преобладал лиственный лес, ветер смягчался и принимался шептать, блуждая между вершинами. Здесь весеннее тепло давно уже вступило в свои права, первые цветы облетели и стали зреть первые ягоды; трава на полянах и вдоль тропы стелилась плотно, как ковёр, но знающий человек мог отыскать и съедобные луковицы, и грибы, и крепкие ещё прошлогодние орехи – словом, постаравшись днём, порядочно разнообразить ужин… В долинах, занятых хвойниками-гигантами, царила тишина. Ветра здесь словно бы и вовсе не было, а воздух, разогретый солнцем, пропитывался ароматными смолами и густел, как взвар.

Вечерами в низинах собирался туман; в одну из ночей пошёл дождь, но тихий, робкий, не чета давешней грозе.

На рассвете небо розовело, затем огневело – и наконец над хребтом появлялось солнце.

Туман прятался в расщелины; заполошно пели птицы.

Несмотря на гнетущую неизвестность впереди и тревожные знаки, Алар чувствовал себя беспричинно счастливым, словно впервые за много-много лет вырвался из заточения.

На десятый день они выбрались на большой тракт. Тайра