Закон Тайга - Эльмира Нетесова

—  А сам? - вырвалось удивленное.

—  Умер он, Тимофей. Неделю назад.

Тимка стоял молча, недвижно. Потом, словно опомнившись, снял шапку с головы. Медленно пошел в шалаш, выво­лок оттуда рюкзак.      

—  Тут вот всякая мелочь. Забыл. Возьмите, - сыпанул из него на брезент шкурки лис, зайцев, норок. И, не дожидаясь подсчета, ушел в тайгу.

Фартовые не поняли, что случилось с бригадиром. Ну, умер дед. Так все не вечны. Чужой старик. Пожил прилично. Экая невидаль. В делах, случалось, кенты гибли. Молодыми. А сколько их по зонам полегло? Не счесть. Жалеть было не­кому. Разве по бухой вспоминали иногда. Так это были за­конники! Свои! С кем и пайки хлеба, и затяжка папиросы, как общак, - на всех поровну. Иных и теперь помнят. А тут... ну кто такой?

А Тимка ушел подальше от людей. К самому горлу Мертвой головы. Никого не хочется видеть и слышать.

Неделю назад... Именно тогда он ставил капканы за Мерт­вой головой у Сухого ручья. И отчетливо увидел Притыкина. Прямо перед собой. Метрах в двадцати. Еще обрадовался. Мол, навестить решил дед. Значит, не обижается, простил, беспоко­ится за Тимку, коль на своей заимке не усидел.

И пошел навстречу. А старик в облако превращался. Таял на глазах. Но прежде чем исчезнуть, перекрестил Тимку. Уве­ренно, размашисто, как всегда это делал.

Тимофей тогда ничего не понял. Не сказал фартовым о слу­чившемся. Знал: не поверят, осмеют, скажут, чифира глотнул втихаря. Иначе с чего дед привиделся? Мол, если бы баба - другое дело. Это жизнь. А старик - только с дури...

«Видно, в тот час умирал. Может, вспомнил меня. Хотя кто я ему? Что хорошего он от меня видел? Мне все отдал, что знал и умел. От смерти уберег дурака...»

И вдруг странное беспокойство подняло его, толкнуло вер­нуться к условникам, к шалашам. Еще издали он услышал брань. Грязную, горластую. Орал Филин:

—  Не для всякой падлы я навар свой брал. Чем я обязан- ник? Может, харчили иль одели меня? Иль пушку какую дали? Ни хрена с вас не снял. Никакого понта не имел! Почему с меня мое как положняк сымаете? Иль я налог вам должен? Идите в транду, покуда калганы целы. Ни хрена не дам! Я взял, вы при чем? Отваливай! Пока катушки не вырвал!

И в это время к шалашу подоспел Тимофей.

—  Чего духаришься? Остынь, бугор! Иван Степанович, иди­те в мой шалаш. Мы сами разберемся.

—  Нет, Тимофей, мы посылали в тайгу охотников, промыс­ловиков. Но не воров, не грабителей! - побледнел охотовед.

—  Я тебе, падла, повоняю, крысиная хварья! - кинулся к нему Филин. Но Тимофей перехватил. Заломил руку, повалил в снег. И, навалившись всей тяжестью на Филина, рявкнул в раскрасневшееся лицо:

—  Захлопнись, гад! Самому дышать паскудно, кентов за со­бой на вышку не тяни. Пальцем их тронешь, сам на кентель короче станешь. Не тяни грабли туда, где катушками накро­ешься! Не рыпайся! Сдай! Все сдай! Не доводи, падла, до греха!

—  Хиляй, сука! Размажу козла! - сучил ногами Филин, пы­таясь вырваться.

—  Идите в шалаш! Чего тут стали? - прикрикнул Тимка на приезжих. _

Иван Степанович, покачав головой, позвал за собой осталь­ных.

Бугор, воспользовавшись секундой, вырвал руку, влепил ку­лаком в лицо Тимофея. Тот свалился в снег.

Филин вскочил разъяренный. Кинулся к шалашу Тимки, но тут же словно из-под земли перед ним вырос Кот.

—  Кончай, бугор! Не твой общак!

Филин со всего размаха ударил его головой в лицо.

—  Западло, Филин! Трамбуй его! - завопил Цыбуля и, ки­нувшись на Филина, сшиб с ног, прихватил за горло. - Зенки вышибу! Пасть порву! Замокрю паскуду! - всадил кулак в рот бугра.

—  Дави его, козла!

—  Мори фраера!

—  Отпустите бугра! - носился вокруг законников рыхлый лысый кент Баржа.

Кто-то из своих врезал ему сапогом в зад. Толстяк взвыл визгливо, слинял в шалаш канать.

—  Скентовались, мандавошки! Ожмурить меня вздумали? - орал Филин.

—  Заткнись!

Но бугор вырвался. Вскочил, озверело озираясь, кинулся к топору. Тимка ухватил за рубаху, рванул Филина на себя резко, сильно. Тот с маху - топором по плечу. Тимофей выпустил Филина, схватился за руку.

—  Я вам, падлы, покажу, как на меня хвост поднимать!..

Хрясь - раскололась на спине Филина березовая дубина.

Бугор топор выронил. Упал.

На него кодлой насели. Закрутили руки. По бокам сапога­ми били. Молча. Пятеро. Лишь Баржа и Тимка не подошли.

Когда бугор захрипел, фартовые отошли.

—  Из бугров падлу! Из закона! С заимки под жопу! - долго не могли успокоиться фартовые.

Охотоведы сидели в шалаше. Вход завешан брезентом. Ни­чего не видели. Но слышали все.

Перевязанный Тимка хозяйничал у костра. Фартовые, под­дав огня, сдавали пушнину. И лишь Филин - помятый, в изодранной рубахе - сидел в шалаше, как в дупле.

К нему никто не вошел. Его впервые не позвали на ужин, к костру. Его не видели. Словно и не было тут бугра. Ладно, выг вели из бугров и закона, но жрать ему надо! Ведь целый день по тайге мотался. Как и все. Теперь же, как один на льдине, как обиженник, сидит сычом, заживо похоронен.

Как назло, ни зайца, ни куропатки сегодня не дала тайга. Все соболи да норки. Белка попалась. Но ее хавать не будешь. Она даже на приманку не годится.                                                                                                                    

Филин выглянул из шалаша. Тимофей, все еще держась за плечо, что-то рассказывал гостям, которые смеялись громко.

Довольны и фартовые. Хорошо заработали. Хоть и новички в тайге. Всю пушнину сдали, до последней шкурки. Уж на что Баржа считался невезучим, а и тот полтора куска заработал. Цыбуля даже бригадира обставил - на два с половиной куска. Бугай больше двух получит. У него с Тимкой разница в червонец. Скоморох немного до двух кусков не дотянул.        

Охотоведы сортировали пушняк. Соболь к соболю. Им по- могали фартовые. Разговорам конца нет.             

Законники, сложив пушнину по сортам, приезжих накор­мили. Зайчатиной. Куропатками на вертеле. Чай - от пуза. У Филина от тех запахов под ложечкой заныло.                                                                                                     

А Кот двух куропаток на костре жарил для Тимки.                                                

«Мылишься к фраеру? А понт с того какой будет? Про меня запамятовал, пропадлина?» - заскрипел зубами Филин.       Охотоведы, наевшись, понесли мех к саням. И вспомнили, глянув на укрытое брезентом:                        :

— Мы вам тоже кое-что привезли. Спецовку, продукты. За­бирайте.

И понесли фартовые ящики с папиросами, спичками, чаем, галетами, печеньем, макаронами, мешки с мукой, сахаром, гречкой.

— А это тебе, бригадир. Притыкинские подарки, - вручили Тимофею карабин, двухстволку и мелкашку, нарезную «тулку»  и два ножа. Мешки с порохом и дробью. Картечь и капсюли.

Тимка стоял, обвешанный оружием, как чучело среди по­ляны.                     

—  Дед просил тебя не погнушаться и жить в его доме, в Трудовом. Да и заимка его тебе в наследство достанется. Осе­нью туда пойдешь. Сам иль с напарником, это уж дело твое. Лишь бы сиротой не осталась. Там - начало твое. Ну а не захо­чешь, другому ее отдадим, если память тебе помехой будет. Время есть. Подумай, Тимоша, - обнял его за здоровое плечо Иван Степанович.              

Филин думал, что гости ночевать останутся. Но они спешно засобирались, вспомнив о неотложных делах в

селе. И, как ни уговаривали законники, уехали, не глядя на ночь, опустившуюся над тайгой.

«Во, гады, даже не стали меня уламывать, чтоб мех сдал. Побрезговали, туды их в корень! Ни одна зараза не подвалила с треханьем. Вроде ожмурили меня», - злился Филин.

А фартовые и впрямь забыли о нем.

Тимка сидел у костра, держа на коленях карабин Притыкина. Вот ведь как судьба распорядилась. Его, вора, наследником такого человека сделала. Странно, даже вклад, что на книжке имел, заве­щал Николай Федорович не сыновьям, не внукам, ему, Тимке. И вклад немалый. Не всякая «малина» такой общак имеет. И все ж странно: почему не детям? Обиделся на них? Но ведь сумел про­стить чужого. Своему и подавно забыл бы оплошки.

Иван Степанович говорил, что дом Притыкина закрыт на замок до Тимкиного возвращения. И туда никто без его ведома не зайдет. Смешно. Ведь был бездомной собакой. Ночевать не­где. А теперь и дом, и зимовье... Но долго ль хозяйничать ему в них. Нужно ль это наследство?

Тимка знал, как трудно давалась старику каждая копейка. Многое видел сам, немало слышал от деда. Тот вечерами, когда бывал в хорошем настроении, случалось, разговаривался. О тяжком рассказывал со смехом, без грусти. Злое не любил вспоминать. Лиш­него себе не позволял. Живот не перекармливал. Дня чего копил день­ги? Был излишек, много ль одному нужно? Вспомнилось Тимофею, что о детях своих он всегда говорил с гордостью: