Шевалье (Рыцари). Книги 1-3 - Жюльетта Бенцони

ни одна семья, даже семья правителя, не может уберечься от этой болезни, — вздохнул он, не вдаваясь в подробности, а Тибо не стал его расспрашивать, поскольку он уже заговорил снова: — Так вот, ты уедешь завтра. Перемирие заключено, и я, со своей стороны, намерен его соблюдать: Египет нуждается во мне, и я собираюсь туда вернуться. Но я бы хотел, чтобы ты... оказал мне одну услугу.

— Услугу? Я — тебе? Я служу только двум господам: Богу и моему королю!

— Одно другому не мешает. Если ты сумеешь примести мне то, что я разыскиваю уже много лет, и, разумеется, если твои сограждане будут сидеть тихо и не нарушат перемирия, я позволю твоему королю спокойно править и спокойно умереть. А может быть, позволю и вырасти ребенку его сестры.

— Чего ты хочешь?

— Чтобы ты нашел для меня Печать Пророка — будь навеки благословенно его имя! Не смотри на меня так растерянно, сейчас я все объясню! В сороковом году хиджры[54] умер Отман ибн Аффан, третий халиф после Омара и Магомета — будь благословенно его имя во

веки веков! Он родился в Мекке, был первым значительным человеком в этом городе, обращенным в ислам, и принадлежал к могущественному роду Омейядов. Он поочередно женился на двух дочерях Пророка — будь благословенно его священное имя!

Затем султан рассказал, каким образом Отмана, предпочтя его Али, другому зятю Пророка, избрали преемником великого халифа Омара, который, победив персов и византийцев, завоевал Месопотамию, Сирию, Палестину и Египет, обратил свою империю в ислам, а потом был убит в мединской мечети рабом-персом по имени Фируз. Его преемник, Отман, сделался мишенью для нападок и обвинений Айши, жены Али и дочери Абу-Бакра, ближайшего сподвижника Пророка. Она утверждала, что он покровительствует своим людям и оставил себе часть огромной добычи, захваченной в Персии, в Африке и в Малой Азии. В конце концов она подослала к нему убийцу, одного из своих подручных. Главной бедой для Отмана — именно потому он и не смог ответить обвинителям — стала утрата кольца, Печати Мухаммеда, полученной от архангела Гавриила во время одного из его ночных посещений.

— Ее у него украли? — спросил Тибо.

— Нет. Перед смертью он собрал достаточно сил, чтобы передать кольцо одному из своих людей, а тот уронил его в колодец...

— В колодец? Почему же он не велел его достать?

Высокомерное лицо султана озарила сдержанная улыбка, совершенно его изменившая и сделавшая на удивление приятным.

— Трудно бывает отдать иной приказ, и еще труднее бывает его исполнить, если дело происходит во время боя. Убийство, должно быть, совершилось вскоре после того, и он не успел вернуться на то место с достаточным количеством рабов, которых можно было бы заставить спуститься в колодец.

— Но успел ли он, по крайней мере, сказать, где находится этот колодец? Ведь территория его империи была огромна. Он может находиться в...

— Он в Иерусалиме. Это все, что Отман успел сказать тому, кому доверился в надежде, что этот человек когда-нибудь сможет передать это его сыну. Тот вскоре покинул Медину и добрался до берегов Тигра, до Такрита, где я появился на свет. Он — один из моих предков, и секрет, ставший легендой, передавался в нашем роду от отца к сыну. Но мой отец не жаждал могущества. Перебравшись в Багдад, он поступил на службу к халифу, а впоследствии стал наместником в Баальбеке, где основал суфийский монастырь — суфии, эти набожные мусульмане, отстаивают аскетические принципы ислама. Вот потому я, воспитанник этой школы, стремлюсь к тому же идеалу совершенствования человеческой души...

— Отчего же ты не стал имамом, а предпочел быть султаном? — усмехнулся Тибо.

— Я куда лучше смогу проповедовать суфизм, находясь на высоком посту повелителя верующих. Но сейчас этот пост занят человеком, который больше заботится о своих садах и поэтах, чем о славе ислама. Вот потому я и хочу стать халифом! Поэтому мне и понадобилось это кольцо. Принеси мне его, — и для франкского королевства надолго наступят мирные времена, как было до того, как Сельджукиды[55] в 1071 году разгромили византийцев и завладели Иерусалимом.

— И ты дашь клятву, что, если получишь это кольцо, никогда больше не будешь пытаться снова захватить город Царя Христа?

— Никогда? Конечно, только запомни: рано или поздно Иерусалим все равно будет нам возвращен, ибо Пророк — сто раз будь благословенно имя его! — написал: «Слава тому, кто пошлет ночью в путь своего слугу из священной Мечети в очень далекую Мечеть, чьи стены мы благословили». Очень далекая Мечеть — Аль Акса! — та, которую выстроил некогда халиф Омар и которую первый король-крестоносец превратил в свой дворец, а потом ею завладели тамплиеры и устроили там конюшню! — закончил Саладин с внезапным гневным презрением. — Если ты не принесешь мне кольца с подписью Мухаммеда, я снова возьму Иерусалим!

Тибо печально усмехнулся.

— Почему бы тебе прямо сейчас не двинуть к нему свои войска? Тебе известно, сколько колодцев в Иерусалиме? А о некоторых из них говорят, будто они бездонны. Может быть, побросав в эти колодцы сотни рабов, ты и смог бы заполучить свою Печать, но я один...

— Быстро ты падаешь духом! А ведь ты молод, и мое предложение должно было бы раззадорить тебя...

— Я не сказал, что отказываюсь от твоего предложения, и я действительно сделаю все, чтобы найти Печать, хотя это и кажется мне невозможным. Как знать, может быть, с Божией помощью мне это удастся? Как оно выглядит, это кольцо? Я предполагаю, оно из золота?

— Твое предположение неверно, — презрительно ответил Саладин. — То, что идет от Аллаха — Великого, Милосердного, Всемогущего, да будет его имя почитаемо до конца времен! — не может быть обычной вещью, такой, как у земных царей: кольцо это вырезано из цельного изумруда, и небесный огонь запечатлел на нем Имя. Весь исламский мир — сунниты, шииты и все прочие — не может не склониться перед тем, кто его носит. И я хочу быть этим человеком, потому что тогда никто, от границ Персии и до Магриба, больше не оспорит моей власти!

Продолжая говорить, Саладин распрямился, и его взгляд, обратившись за пределы дворца и за стены Дамаска, полетел далеко-далеко, через моря, горы и пустыни и устремился к сияющему торжеству, которое он уже предвкушал. Тибо молчал, не желая разрушать