Избранное - Грэм Грин

— Какая невероятная затея.

— Она, однако, удалась. Переехав в пятнадцатую комнату, Джо сказал мне — я в ту самую неделю вернулась в Милан на гастроли и в свой выходной день пришла проведать его вместе с мистером Висконти, — что у него чувство, будто он живет здесь не меньше года. На следующий день он собирался перебраться в шестнадцатую комнату, этажом выше, и все чемоданы были заранее упакованы. Он требовал, чтобы вещи переносили в чемоданах, и я нашла в комиссионном подержанный чемодан, весь в наклейках самых известных отелей — «Георг V» в Париже, «Квисисана» на Капри, «Эксельсиор» в Риме, «Рафлз» в Сингапуре, «Шеппард» в Каире, «Пера палас» в Стамбуле. Бедный Джо! Я не видела человека счастливее. Он был уверен, что смерть не настигнет его раньше, чем он доберется до пятьдесят второй комнаты. Если путешествие до пятнадцатой растянулось, как ему казалось, почти на год, впереди оставалось еще несколько лет пути. Сиделка говорила мне, что в каждой из комнат примерно на четвертый день его охватывало какое-то беспокойство, дорожная лихорадка, и весь первый день в новой комнате он спал больше обычного, истомленный путешествием. Он начал с погреба и неуклонно двигался наверх, пока наконец не добрался до последнего этажа, после чего стал говорить о том, что пора ему снова посетить приют прежних дней. «Мы теперь будем двигаться в иной последовательности и подойдем с другой стороны», — говорил он. Он охотно согласился оставить уборную на самый конец. «После всей этой роскоши забавно пожить в простой обстановке. Лишения сохраняют молодость. Не хочу походить на этих старых мумий, что плавают на теплоходах Кьюнарда в каютах первого класса и жалуются на плохое качество паюсной икры». Второй удар настиг его в пятьдесят первой комнате. Одну сторону ему парализовало, и нарушилась речь. Я в это время жила в Венеции, но меня отпустили на пару дней. Мистер Висконти отвез меня в palazzo Джо. Там очень намучились с ним. До того как случился удар, он уже прожил в пятьдесят первой комнате семь дней, однако доктор считал, что ему надо еще по крайней мере десять дней пролежать неподвижно в той же кровати, и очень на этом настаивал. «Любой нормальный человек, — сказал он, — согласился бы без разговоров полежать спокойно некоторое время». — «Он хочет прожить как можно дольше», — сказала я. «В таком случае пусть так и лежит. Тогда у него впереди верных два-три года, даже при самом неблагоприятном стечении обстоятельств».

Я передала Джо слова доктора, и в ответ он беззвучно пошевелил губами, но мне показалось, что я разобрала слово «недостаточно».

Он пролежал спокойно всю ночь и следующее утро, и поэтому сиделка решила, что он смирился и не будет больше никуда стремиться. Пока он спал, она потихоньку вышла и спустилась ко мне в комнату выпить чаю. В Милане мистер Висконти купил свежайшие пирожные с кремом в кондитерской возле собора. Неожиданно сверху донесся странный скрежет. «Mamma mia! [80] — воскликнула сиделка. — Что это?» Звук был такой, будто двигали мебель. Мы бросились наверх, и, как ты думаешь, что мы застали? Джо выбрался из постели и каким-то образом ухитрился привязать галстук клуба своей молодости — то ли «Любителей пива», то ли «Горчичного», то ли еще какого-то — к ручке чемодана. У него не хватило сил встать на ноги, и он полз по коридору прямо к башне, где находилась уборная, волоча за собой чемодан. Я крикнула, чтобы остановить его, но он не обратил на крик никакого внимания. Смотреть на него было мучительно — он полз очень медленно, с огромным напряжением. Пол в коридоре был выложен плиткой, и каждый квадрат стоил ему невероятных усилий. Он рухнул до того, как мы успели подбежать, и лежал, ловя ртом воздух, но меня больше всего огорчило то, что он сделал лужу прямо на плитках. Мы боялись тронуть его с места до прихода доктора. Мы принесли подушку и подложили ему под голову, а сиделка дала ему одну из предписанных пилюль. «Cattivo», — сказала она ему по-итальянски, что означает «несносный старик». Он улыбнулся нам обеим и произнес последнюю свою фразу, не очень отчетливо, но я сразу поняла. «Будто прожил целую жизнь», — сказал он и умер еще до прихода доктора. По-своему он был прав, пустившись в этот последний путь вопреки указаниям доктора. Доктор ведь обещал ему всего несколько лет.

— Он так и умер в коридоре? — спросил я.

— Он умер во время путешествия, — сказала тетушка с укором, — как и хотел.

— «Он хотел отдохнуть — он здесь отдохнет», — процитировал я, чтобы загладить свои слова, хотя я не мог забыть о том, что дядя Джо так и не добрался до двери уборной.

— «Домой, домой пришел мореход, — продолжала тетушка, на ходу переиначивая цитату, — и охотник приплыл домой» [81].

Мы молча доели цыпленка по-королевски. Это были как бы две минуты молчания в День перемирия [82]. Помню, еще в детстве меня занимал вопрос, действительно ли в Кенотафе [83] захоронен труп, так как правительство склонно экономить на чувствах и пытается подогреть их самыми дешевыми средствами. Хорошо составленные громкие лозунги не нуждаются в покойнике, его вполне может заменить ящик с землей. Теперь тот же вопрос я задал себе относительно моего дяди Джо. А может быть, это легкая игра тетушкиного воображения? Кто поручится, что до конца правдивы истории о дяде Джо и о моих отце с матерью?

Не нарушая молчания, я почтительно выпил бокал «шамбертена» в память дяди Джо, независимо от того, жил он на свете или нет. Непривычное вино гудело в голове, настраивая на легкомысленный лад. Какое значение имеет, правда это или вымысел? Если память о людях, которых уже нет, продолжает жить, то они, наравне с литературными персонажами, становятся в какой-то степени плодом вымысла. Гамлет — фигура не менее реальная, чем Уинстон Черчилль, а Джо Пуллинг такая же историческая личность, как Дон Кихот. Я первый нарушил тишину, так как на меня снова напала икота, когда я менял тарелки, а сыр с голубыми прожилками вернул нам ощущение реальных проблем.

— Дяде Джо повезло, он не сталкивался с валютными ограничениями, — сказал я. — Он не мог бы позволить себе умереть таким образом, будь у него только туристский счет.

— Да, счастливое было время, — сказала тетушка.

— А как мы думаем просуществовать на наш туристский паек? — спросил я. — В Стамбуле мы долго не проживем, имея пятьдесят фунтов на каждого.

— Валютные ограничения никогда по-настоящему меня не смущали, — сказала тетушка. — Всегда можно найти выход.

— Надеюсь, вы не затеваете ничего незаконного.

— Я в жизни не затевала ничего незаконного, — сказала тетушка. — Как можно что-то затевать, когда я никогда не читала законов и не имею о них понятия?

Глава 8

Как ни странно, но именно от тетушки исходило предложение лететь до Парижа. Я был слегка удивлен после всего, что она говорила, так как в этом случае у нас был выбор.

Я указал ей на нелогичность ее решений.

— На это есть своя причина, — ответила тетушка. — И весьма убедительная. Я знаю всю кухню аэропорта Хитроу.

Озадачило меня и то, что тетушка настояла на том, чтобы мы ехали на Кенсингтонский аэровокзал, а там пересели на аэропортовский автобус.

— Мне гораздо проще заехать за вами и отвезти вас на машине в Хитроу. И для вас это будет менее утомительно.

— В таком случае тебе придется заплатить непомерную сумму за стоянку машины в аэропорту, — сказала тетушка, но меня почему-то не убедило ее внезапно проснувшееся чувство бережливости.

На следующий день я договорился с моим ближайшим соседом, грубовато-бесцеремонным господином, майором Чарджем, о том, что он будет поливать георгины. Он видел, как сержант сыскной полиции Спарроу вместе с полицейским подошли к моей двери, и теперь сгорал от любопытства. Я сказал ему, что они приходили по поводу транспортного нарушения, и он сразу же проникся ко мне сочувствием.

— Каждую неделю убивают хотя бы одного ребенка. А они только и способны, что преследовать водителей машин.

Я не люблю вранья, и совесть говорила мне, что я должен замолвить слово в защиту сержанта Спарроу, который, как и договаривались, прислал урну срочной заказной бандеролью.

— Сержант Спарроу не расследует убийств. Что же касается автомобилистов, то за год они губят больше людей, чем маньяки-убийцы.

— Только неосторожных пешеходов, их видимо-невидимо. Пушечное мясо, — сказал майор. Тем не менее поливать георгины согласился.

Я встретился с тетушкой в баре «Короны и якоря», где она в ожидании меня допивала прощальный бокал. Мы сели в такси и доехали до Кенсингтонского аэровокзала. У тетушки с собой было два чемодана, один очень большой, однако на мой вопрос о том, сколько мы пробудем в Стамбуле, она ответила: «Ровно сутки».