Сахарские новеллы - Сань-мао

нас, своих гостей, он предоставил Али.

Рассмотрев обложки прекрасной коллекции книг хозяина, я учтиво спросила Али, можно ли мне пройти во внутренние покои и познакомиться с прекрасными женами хозяина.

– Конечно, пожалуйста! Они тоже хотели познакомиться с тобой, но им неудобно к нам выходить.

Я в одиночестве пошла бродить по комнатам в задней части дома, заглядывая то в одну, то в другую пышную спальню с огромными зеркалами в пол, красивыми женщинами, фирменными кроватями, изобилием парчовых одеяний, шитых золотом и серебром, какие не часто увидишь в пустыне.

Как жаль, что Хосе не мог поглядеть на четырех юных и прелестных жен хозяина! Они были чрезвычайно застенчивы и ни за что не желали выходить к гостям.

Я облачилась в скрывающее лицо розовое одеяние и степенно вышла в гостиную. Сидевшие там мужчины немедленно вскочили, решив, что перед ними – пятая жена богача. Мне же казалось, что мой наряд идеально соответствует атмосфере дома, и я решила оставаться в нем, сняв только покрывало с лица в ожидании местных сахарских яств.

Вскоре появилась раскаленная докрасна угольная жаровня. Ее внес мальчик лет восьми-девяти, ростом не выше стула, со смиренной улыбкой на лице.

Он осторожно поставил жаровню в угол, затем вышел и тут же вернулся обратно с огромным серебряным подносом в руках. Покачиваясь, он подошел к нам и поставил поднос на красный узорчатый ковер. На подносе располагались серебряный чайник, серебряная сахарница, ярко-зеленые листья свежей мяты, сосуд с ароматной водой и маленькая печка для подогрева чайника.

Восхищению моему не было предела. Изысканная чайная сервировка привела меня в полный восторг.

Мальчик опустился перед нами на колени, затем встал, взял серебристую бутыль с душистой водой и побрызгал из нее на волосы каждого из нас. Это один из важных ритуалов в пустыне.

Я наклонила голову, чтобы дать ему сбрызнуть мои волосы, и он брызгал до тех пор, пока они совершенно не намокли. Аромат воды тут же распространился по всему арабскому дворцу. Это был волнующий и торжественный момент. Исчез даже исходивший от сахрави тяжелый телесный запах.

Вскоре все тот же мальчик поставил перед нами блюдо с сырой верблюжатиной и установил над жаровней железную сетку. Гости в это время громко беседовали; две испанки рассказывали о том, как они рожали. Одна я молчала и внимательно следила за каждым движением мальчика.

Действовал он сноровисто и методично. Нанизывал мясо на шампуры, выкладывал их на огонь, одновременно поглядывая на гревшийся на другой жаровне чайник. Когда вода в чайнике закипела, он бросил в нее листья мяты и несколько твердых кусков сахара. Разливая чай, он поднимал чайник выше уровня собственной головы, направляя струю так, что она метко попадала в маленькие чашки. Движения его были точны и грациозны.

Разлив чай по чашкам, он снова опустился перед нами на колени и стал подавать чай, высоко поднимая двумя руками каждую чашку. И какой это был густой, ароматный и вкусный чай!

Наконец поджарились кебабы. Мальчик выложил первую порцию мяса на большое блюдо и поднес нам.

Я не знала, что горб верблюда полностью состоит из жира. Мы заставили себя проглотить верблюжью печенку и прочую верблюжатину. Я и мужчины взяли по одному шампуру с мясом. Мальчик смотрел, как мы едим, и я улыбнулась ему и подмигнула, давая понять, что все очень вкусно.

Когда я доедала второй шампур, две дурно воспитанные испанки начали бестактно бранить еду.

– Боже милостивый, да ведь это есть невозможно! Меня сейчас вырвет! Дайте скорей газировки!

Мне стало стыдно за их неприличное поведение. Для нас приготовили столько угощений, и я была единственной из женщин, кто не гнушался их есть. Я подумала: как неудобно, что этот мальчик прислуживает нам, а мы расселись тут и едим, как какие-то бессмысленные невежи. Я подошла к мальчику, села с ним рядом и стала помогать ему нанизывать мясо на шампуры и жарить для себя. Побольше соли, и запах верблюжатины не покажется таким резким.

Мальчик работал молча, опустив голову; в уголках его губ пряталась улыбка. Он выглядел очень смышленым.

– Берем кусок мяса, кусок горба и кусок печенки, нанизываем вместе и солим, верно? – спросила я.

– Хак, – тихо ответил он. Это означает «верно, правильно».

Я из вежливости спрашивала его, не пора ли поддуть огонь или перевернуть мясо, потому что мальчик явно знал свое дело. Я видела, что его лицо заливает краска смущения – наверняка ему редко удавалось почувствовать свою значимость.

Люди, сидевшие по ту сторону жаровни, не проявляли ни малейшего энтузиазма по поводу приготовленных для них яств. Али предложил нам попробовать местных сахарских закусок; две надоедливые гостьи без конца на что-то жаловались. Чаю не хотим, подайте газировки; сидеть на полу неудобно, несите стулья.

Каждый раз, когда они чего-то требовали, Али громко кричал на мальчика и гнал его исполнять их капризы. Он должен был следить за жаровней, а его посылали немедленно мчаться за газировкой; купив газировку, он бежал за стулом; принеся стул, снова бросался жарить мясо. От этой беготни он пришел в полное смятение.

– Али, ни ты, ни эти дамы ничем не заняты. Разве справедливо взваливать столько работы на самого маленького?

Али проглотил кусок мяса и, тыча шампуром в сторону ребенка, сказал:

– Это далеко не вся его работа. Сегодня ему, считай, еще повезло.

– Но кто он? Почему он вынужден все это делать?

Хосе мгновенно перевел разговор на другую тему.

Когда он закончил говорить, я, сидя с другой стороны жаровни, вновь приступила к расспросам.

– Кто он? Скажи мне, Али!

– Он не из этой семьи, – сказал Али, несколько стушевавшись.

– Если он не из этой семьи, тогда почему он здесь? Это соседский мальчик?

– Нет.

В комнате повисла неловкая тишина, все замолчали. Я поселилась в пустыне сравнительно недавно и искренне не понимала, отчего все так смутились. Даже Хосе не подавал голоса, словно воды в рот набрал.

– Да кто же он? – спросила я, теряя терпение. Сколько можно тянуть эту резину?

– Сань-мао, поди сюда, – поманил меня Хосе. Я положила мясо и подошла к нему.

– Этот мальчик – раб, – шепнул Хосе, боясь, что тот услышит.

Закрыв рот рукой, я уставилась на Али, затем медленно перевела взгляд на опустившего голову паренька.

– Откуда здесь рабы? – спросила я с застывшим лицом.

– Они рождаются рабами и передаются из поколения в поколение.

– Что же, у каждого чернокожего на лбу при рождении написано: «Я раб»?

Я смотрела в светло-коричневое лицо Али, не желая прекращать расспросы.

– Конечно, нет. Рабов захватывают. Когда-то