Крестьянство России в Гражданской войне: к вопросу об истоках сталинизма - Виктор Кондрашин

1 июля. Саратовская губерния. Бандсводка № 89: «По сведениям от 20 июня, отношение крестьян к серовским бандам враждебное. Крестьяне принимают активное участие в борьбе с бандитами».

22 августа. Саратовская губерния. Госинфсводка № 145 (419): «Телеграмма РОСТА № 150. Сдался главарь банды, оперировавшей в Заволжье больше двух лет, Серов. Сдача Серова произошла главным образом вследствие враждебного отношения крестьян к бандитизму»{708}.

1922 г. стал годом выхода поволжской деревни из голодного кризиса и хозяйственной разрухи, первых успехов новой экономической политики. Как свидетельствуют информационные материалы ГПУ, преодоление кризиса сопровождалось огромными трудностями. Главной задачей крестьян была подготовка к весеннему севу Семенного зерна катастрофически недоставало; обеспечить деревню семенами — это стало основным требованием крестьян к властям. Из госинфсводок ГПУ хорошо видно, как менялось настроение крестьян по отношению к Коммунистической партии и советской власти (от враждебного к лояльному) по мере поступления в деревню семенной ссуды и успешного проведения основных полевых работ. Именно хозяйственные результаты года стали решающим фактором политической стабилизации в регионе и прекращения там крестьянского движения. Сводки ГПУ демонстрируют динамику настроения крестьянства в 1922 г.

7–10 января 1922 г. Самарская губерния. Сводка ПП ВЧК № 3: «Настроение населения возбужденное. Отношение масс к коммунистам недоброжелательное вследствие того, что населению совершенно не дают помощи».

30 марта. Саратовская губерния. Госинфсводка № 26: «Настроение крестьян в связи с поступлением семматериалов несколько улучшается».

26 апреля. Марксштадская область. Госинфсводка № 302: «Настроение крестьян улучшается в связи с выдачей им яровых семян и фуража. Приступлено к полевым работам. За отсутствием лошадей запрягают коров, даже сами крестьяне, их жены и дети запрягаются в плуги, бороны».

28 апреля. Чувашская область. Госинфсводка № 34: «Посевкампания протекает успешно. По 24 апреля получены 918 763 пуд. семян, распределены 605 763 пуд.».

23 мая. Татреспублика. Госинфсводка № 1421: «Настроение крестьян улучшается вследствие получения семматериала, хороших всходов и снабжения продовольствием. Отношение крестьян к советской власти и РКП улучшается».

14 июня. Царицынская губерния. Госинфсводка № 47: «Настроение крестьян и отношение к советской власти и РКП удовлетворительное. Все внимание крестьян сосредоточено на сборе урожая».

4–20 июля. Область Немкоммуны. Госинфсводки № 64, 65, 66: «Настроение крестьян улучшается вследствие помощи, оказываемой компомголом и удовлетворительных видов на урожай… Отмечается стремление среди крестьян к увеличению посевплощади».

8 августа. Чувашская область. Госинфсводка № 53: «Настроение крестьян хорошее. Крестьяне заняты уборкой хлеба и подготовительной работой к засеву озимых полей».

8–11 августа. Саратовская губерния. Госинфсводка № 67,68: «Настроение крестьян и отношение их к советской власти и РКП удовлетворительное».

15–31 августа. Самарская губерния. Госинфсводка № 64: «Отношение крестьян к советской власти удовлетворительное. Материальное положение крестьян в связи со снятием урожая улучшилось».

26 сентября. Саратовская губерния. Госинфсводка № 67: «Отношение крестьян к советской власти хорошее»{709}.

Таким образом, 1922 г. стал временем завершения в Поволжье крестьянского движения в силу принципиальных изменений политических настроений крестьян, обусловленных новой экономической политикой и поддержкой государства крестьянских хозяйств в период посевной кампании.

* * *

Завершая характеристику основных этапов крестьянского движения в Поволжье в 1918–1922 гг., можно заключить, что оно прошло эволюцию от простейших форм стихийного протеста, ограниченного территориальными рамками одного или нескольких селений, до высших его проявлений: массовых восстаний в регионе в 1919–1920 гг. и вооруженного повстанчества 1921 г. В основе движения лежало недовольство крестьян политикой советской власти, прежде всего продовольственной.

В связи с этим нельзя не остановиться на проблеме иерархии ответственности местной и центральной власти за размах крестьянского движения в Поволжье в 1918–1922 гг. Буквально все документы советских, партийных, военных и чрезвычайных органов, в которых говорится о причинах крестьянских восстаний, содержат указания на вину местной власти. В свою очередь, последние утверждают, что восстания произошли по вине конкретных представителей советских органов власти, превысивших свои полномочия при проведении хозяйственно-политических кампаний. По сути дела, налицо стремление найти «стрелочника». Это подтверждается множеством примеров. В частности, «чапанное восстание», согласно телеграмме завполитотделом Восточного фронта Г.И. Теодоровича и члена РВС фронта С.И. Гусева Ленину и Свердлову от 17 марта 1919 г., «было подготовлено безобразной деятельностью местных организаций, как советских, так и партийных», которые «смотрели сквозь пальцы» на происходившие на местах «безобразия»: «пытки, обливания людей водой, замораживания и т. д.»{710} В свою очередь, губернские власти как будто бы впервые узнавали об этом и всю ответственность за крестьянское движение перекладывали на нижестоящих советских функционеров, обвиняя их во всех смертных грехах. Причем причины противозаконной деятельности искали в скрытом кулачестве и связях с белогвардейцами. Например, председатель Самарского губисполкома Л. Сокольский в своем докладе СНК от 13 мая 1919 г. о причинах крестьянского восстания в губернии писал: «Злоупотребления должностных лиц и насилия, чинимые в деревне, служили другой решающей причиной мартовских восстаний. Кулаки, пробираясь на ответственные должности волостных и сельских Советов, своим поведением сознательно подрывали советскую власть. Ими чинились незаконные поборы и реквизиции»{711}.

Документы свидетельствуют, что конкретные исполнители — «стрелочники» — были вынуждены заниматься очень трудной и «грязной работой». И в большинстве случаев выполняли они ее не из-за своих садистских наклонностей [хотя были среди них и такие типы. — В. К.], а в рамках той политики, которая проводилась государством. На принудительные, насильственные действия по отношению к крестьянству имелись соответствующие полномочия. И то, что многие представители власти переходили грань дозволенного, в большинстве случаев объяснялось безысходностью ситуации. Ну как иначе, без применения насилия, можно было, например, выполнять продразверстку 1919–1920 гг., когда у крестьян просто не было необходимых запасов хлеба! Или как нужно было по-другому бороться с дезертирством, если дезертир в деревне — каждый второй да еще оказывает вооруженное сопротивление! В этой связи весьма показательны показания арестованного за превышение полномочий командира реквизиционно-карательного отряда Н.А. Черемухина, действовавшего в правобережных уездах Саратовской губернии летом 1919 г. Приведем небольшой отрывок из этих показаний, данных следствию 9 октября 1919 г.: «27 июня бой с “зелеными” и восставшими крестьянами под Белой Малиновкой Балашовского уезда, я разбил их и решительными действиями (сжег 283 двора этого села), сразу ликвидировал восстание…Это обстоятельство обратило на меня внимание Центра, и я был назначен начальником укрепленного района Аркадак-Ртищево — Сердобск и командующим отрядами по очистке Саратовской губернии от банд, преимущественно кулаков и дезертиров. Мандат не мог точно и определенно очертить и перечислить цикл репрессий, предоставляя мне право расстрела… За время с 18 июля по 22 сентября расстреляно мною в уездах 130 человек… О расстрелах вообще я доводил до сведения т. Троцкого и т. Калинина, а также т. Крыленко и некоторых товарищей г. Саратова. Келейно ничего мною не делалось, и я считаю огромным преступлением скрывать характер своей работы от ответственных партийных работников»{712}.

По нашему мнению, главную ответственность за методы исполнения государственной политики в деревне несла центральная власть, поскольку именно она определяла ее конкретное содержание и механизмы реализации. Что же касается исполнителей-«стрелочников», то другого «человеческого материала» у нее просто не было. В тех конкретных условиях, которые сложились в деревне, власти на местах не могли действовать иным способом, кроме как насилием и принуждением.

Крестьянское движение в Поволжье в 1918–1922 гг. подавлялось всей мощью Советского государства. Предпринятые при этом властью действия свидетельствуют о том, что по своему размаху и ожесточенности оно не уступало крестьянскому движению в других регионах страны. Тот факт, что только с помощью регулярных частей Красной армии удавалось гасить крестьянский протест, позволяет утверждать, что действительно существовал наряду с основным фронтом Гражданской войны крестьянский фронт, где противостояние сторон имело столь же ожесточенный характер и такие же трагические последствия. Принимая во внимание усилия, направленные большевиками на борьбу с повстанцами, можно констатировать, что у крестьян не было никаких шансов устоять перед натиском репрессивной мощи государства. В то же время предпринятые меры свидетельствуют о прочности советской власти, ее гибкости, способности в полную силу использовать против непокорных крестьян все имеющиеся в ее распоряжении средства. На наш взгляд, выработанная советским военно-политическим руководством тактика борьбы с крестьянским повстанчеством в Поволжье в годы Гражданской войны была оптимальной, применимой в любой аналогичной ситуации, в любой стране мира.