Ралли Родина. Остров каторги - Максим Привезенцев

потому что я за всех скажу.

– Ну, как обычно… – шутливо проворчал Ребе.

– Я скажу – спасибо, Макс. Спасибо, что вытащил нас в эту поездку. Спасибо, что не позволяешь нам закиснуть в бытовухе, как те люди, которых мы встречали везде, от Чехова до Ярославля. Ты прав: если сидеть на жопе ровно, все быстро приестся, а из-за лени никуда уже не захочется. В общем, я очень рад, что поучаствовал в этой авантюре под названием «Ралли Родина». И вам спасибо – Саша, Дэн, Ваня. За вас… за всех нас!

Он поднял стаканчик с виски, и мы последовали его примеру. Пригубив, я сказал:

– Спасибо за теплые слова, старик. Единственное, жаль, что Сашке Никифорову домой улететь пришлось.

Лама и Ребе закивали, Иван и Денис просто промолчали. Кашлянув в кулак, я снова поднял стакан и предложил помянуть Сашиного папу.

– Светлая память, Анатолий Леонидович!

– Светлая память, – нестройным эхом ответила наша команда.

Потом были разговоры на самые разные темы, в основном – про города, где нам довелось побывать. Вспомнили Байкал, дацан с его неувядающим ламой, музей Шестакова и гараж Кобмата, вымирающий Чехов и мой дом в Южно-Сахалинске. Впечатлений было множество, и осмыслить все до конца, вероятно, мы могли только по прошествии определенного времени.

Впрочем, некоторые посчитали, что эмоции лучше выплеснуть сразу, пока они не утихли.

– Какого хрена ты ко мне все время цепляешься? – донесся до моих ушей нетрезвый голос Ивана.

Обернувшись, я увидел, что Ребе, Камов и Денис стоят в нескольких метрах от нашего лагеря. Нахманович что-то говорил – с такого расстояния слышно не было – но Иван с режиссером его явно не слушали: казалось, весь мир для них перестал существовать – они волками смотрели друг на друга, и воздух вокруг буквально трещал, как раскаленное масло на сковородке.

– Вот, блин… – пробормотал я и, поставив стаканчик на землю, бросился к товарищам.

– А ты веди себя нормально, тогда и цепляться не буду! – рявкнул Денис. – А то ноешь вечно, как баба!

Даже в полумраке вечера было видно, как покраснело лицо Ивана. Он бросился было к обидчику, но на пути вырос Ребе и воскликнул:

– Так, все, брейк!

Подбежав к Нахмановичу, я встал рядом с ним.

– Вы чего творите? – спросил я, посмотрев сначала на Дениса, потом – на Ивана. – Завтра все, финиш, родные будут встречать, жены, дети… а вы морды друг другу бить собрались?

– Ну а чего он, Макс? – бросил Камов.

Ноздри его раздувались, точно паруса.

– Вы как дети, блин, – вдруг сказал Лама.

Мы все повернулись на голос: Боря стоял в паре метров от нас, держа в одной руке сигару, а в другой – стакан с виски. Затянувшись, он сквозь дым изрек:

– Нет ничего беспечней глупой ссоры из-за собственных амбиций. Бесполезней тратить время только на любование собой. При этом заниматься самопознанием считается занятием весьма достойным, даже поощряемым. Хрен поймешь этих мудрецов буддизма…

Качая головой, он развернулся вокруг своей оси и побрел обратно к костру. Мы смотрели ему вслед, ожидая продолжения.

И Боря, конечно же, не подвел – отойдя метра на три, бросил через плечо:

– Хватит херней страдать, пошли уху есть, пока не остыла… Вы уху ели? Нет? Вот, займитесь…

Выйдя из некоего подобия ступора, мы вслед за Ламой медленно устремились к костру. Иван, буркнув: «Я спать», скрылся в одной из палаток. Денис сказал: «Я тоже» и полез в другую. В итоге у костра остался лишь трое – я, Ребе и Лама.

«Три мушкетера… без Атоса только».

– Чего они сцепились? – спросил я у Саши.

– Дэн его опять поучать начал, Ваня под градусом рассвирепел, – пожал плечами Нахманович. – Ну и вот.

– Дэн и вправду на него чересчур взъелся, – признался Боря, неторопливо зачерпывая уху из котелка и разливая ее по тарелкам. – Я с ним уже пытался говорить, но он только отмахивается. Хотя понятно же, что Ваню не исправить, так какой смысл конфликтовать?

– Нашла коса на камень, короче… – подытожил я.

Мы помолчали. Несколько минут тишину нарушали только звуки природы да треск огня, пожирающего хворост.

«Этот конфликт между Ваней и Дэном – тоже туда же, к негативу от путешествия… Два взрослых мужика, а чуть не подрались, как мальчишки-первоклассники…»

– Твои-то как впечатления? – вдруг спросил Боря.

– А?

– Как твои впечатления? – терпеливо повторил Лама. – Ты про наши спросил, а про свои толком и не рассказал ничего. Так, повспоминали одно, другое…

– Ну, вот это и есть мои впечатления, – неуверенно усмехнулся я.

– Ну, а если суммировать все? Ты больше доволен? Или сон с хмурым дедом не зря тебе приснился?

– Что за сон? – не понял Ребе.

– Дворцовая площадь мне снилась ночью, как нас встречают уже, – нехотя ответил я. – И среди встречающих – дед мой, Владимир Андреевич, хмуро так на меня смотрит. Боря считает, что этот сон из-за какой-то моей внутренней неудовлетворенности от путешествия.

– Вот как… – пробормотал Саша. – Надо же, как все сложно… Ну а ты сам что думаешь?

– А что я думаю? – пожал я плечами. – Чувство, что совершил что-то важное, еще придет, не сомневаюсь. Но позитива, как после кругосветки, нет, потому что страна наша, конечно, по большей части негативное впечатление произвела. Везде есть хорошие люди, но вокруг такая разруха царит…

– Так, может, оттого и дед в твоем сне хмурится? – вдруг сказал Ребе. – Из-за того, что страна стала еще хуже, чем в его эпоху?

Эта мысль мне в голову не приходила, но сейчас, когда ее озвучил Саша, показалось, что более логичного объяснения моим сновидениям и быть не может. Дед всегда мечтал, что проблемы, которые в СССР просто умалчиваются, в будущем разрешатся – благодаря той самой свободе слова, гласности и возможности говорить открыто, которые приобретет народ.

«Как же ты был бы разочарован…»

Желание говорить открыто привело к развалу Союза и воскрешению России. Мы радовались, ожидая, что вздохнем свободно… но, увы, свобода слова по сей день существовала только на бумаге. Точней, говорить могли все – в сети, в квартирах, на улицах, на работе, критиковать власть, дороги и дураков, которые ими не занимаются, хоть и должны… Сейчас за это уже не расстреливают всех подряд – только тех, кто представляет наибольшую опасность. Главный вывод, который вынесли нынешние политики – надо создать иллюзию свободы, чтобы человек не чувствовал гнета власти, чтобы искренне верил, что его слово может на что-то повлиять.

«На деле же мы просто сотрясаем воздух».

Новое правительство очень быстро уяснило, что гоняться за каждой мелкой мошкой совершенно бессмысленно – достаточно покупать или сажать самых сильных и влиятельных, тех, чье слово имеет вес.

«Например, Урлашова».

– Прав ты, Саш, – пробормотал я. – Это и расстраивает больше всего – всем плевать, что с каждым годом выживать в стране все трудней и трудней. И деда бы расстроило, будь он сейчас здесь.

Сказав