Источник счастья - Полина Дашкова

«Слишком быстро сделали паспорт и визу, — думала Соня, — сейчас окажется, что все фальшивое. Мама все удивлялась, что сразу дали годовую визу, да ещё без всякого собеседования. Так не бывает. Кулик — проходимец, Зубов — авантюрист, я идиотка, я хочу домой, на свой диван!»

— Цель поездки? — спросила девушка.

— Меня пригласили участвовать в исследованиях по апоптозу.

— По чему? — девушка недоуменно подняла брови.

— Апоптоз — это запрограммированная гибель живой клетки, — потея и ненавидя себя, пробормотала Соня.

— Цель поездки деловая, — девушка хлопнула печать и протянула паспорт, — счастливого пути.

«Я успокоилась. У меня всё в порядке. Нет никакого гилозоического синдрома. Такой болезни не существует. Я сама её себе придумала. Просто я впервые в жизни лечу за границу и волнуюсь. Это нормально. Господи, куда я положила паспорт и посадочный талон?»

На плече у неё висел папин портфель, перед отъездом она нашла и прицепила к нему длинный ремень. Он оказался слишком длинным, к тому же постоянно сползал с плеча и цеплялся за концы шарфа. Шарф был новый, и куртка новая, и джинсы, и свитер. Все это они с мамой купили перед отъездом, и все это Соне теперь не нравилось, хотя вчера казалось таким красивым и удобным.

В портфеле лежал ноутбук и ещё куча всего. Мама купила ей кожаную косметичку, какую-то особенную щётку для волос, заставила взять отдельную сумочку с лекарствами, если вдруг в самолёте заболит голова, живот, горло, ухо, начнётся насморк и кашель.

Паспорт и посадочный талон торчали из наружного кармана.

«Прекрати беситься!» — зло скомандовала себе Соня и медленным шагом направилась к парфюмерным витринам, рассеянно нюхала разные духи, пока не перестала чувствовать запахи, хотела выпить кофе в баре на втором этаже, но объявили, что посадка на её рейс заканчивается. Она вдруг пожалела, что не купила духи. Побежала назад, промчалась мимо парфюмерных витрин, не заметив их, испугалась, обнаружила, что бегает по кругу, и нашла ворота под нужным номером, когда там осталось не больше пяти человек.

— Пожалуйста, побыстрей, посадка заканчивается.

— Девушка, сапоги снимите. Не надо босиком, там есть бахилы. Это у вас компьютер? Будьте добры, откройте и включите.

Всё было безупречно вежливо и слегка унизительно. Пока Соня включала и выключала компьютер, портфель выехал на ленте и, задетый лотком с чьей-то шубой, упал. Содержимое вывалилось на ленту и на пол.

— Если можно, пожалуйста, быстрей.

— Извините, я сейчас.

Чтобы все собрать, надо было куда-то поставить компьютер. На ленте появился лоток с её сапогами.

— Девушка, вы всех задерживаете!

Чьи-то руки помогли ей сложить барахлишко в портфель, подняли книгу, которую она взяла читать в самолёт.

— «РИЭМБ в воспоминаниях и документах», — произнёс мягкий мужской голос возле её уха, — что такое РИЭМБ?

— Российский институт экспериментальной медицины, — расшифровала Соня, положила компьютер в портфель, села, чтобы обуться, и подняла наконец глаза.

— Спасибо большое!

— На здоровье. Давайте я подержу вашу куртку.

Перед ней был Иван Анатольевич Зубов собственной персоной.

— Есть возможность выкурить последнюю сигаретку, — сказал он, подмигнул и протянул Соне её пачку, только что поднятую с пола.

Пока они шли, пока курили в стеклянном загоне, он смотрел на неё и улыбался.

— Я должен был вылететь позже, но в последний момент моё руководство все переиграло. Вот, лечу с вами. Чуть не опоздал на самолёт, даже собраться толком не успел.

— Иван Анатольевич, я хотела спросить, кто-нибудь ещё из русских биологов входит в группу?

— Должно быть, ещё двое или трое, но их кандидатуры пока не утвердили. Вы первая.

— Почему вы не пригласили Бориса Ивановича?

— Я уже говорил вам, проект засекречен, а Борис Иванович, как вы знаете, фигура публичная, много выступает по телевизору, по радио, даёт интервью и не всегда себя контролирует.

Это было правдой. Соне стало немного обидно за Бима, но ничего возразить она не могла и спросила:

— Я должна буду дать подписку о неразглашении?

Зубов одарил её очередной неотразимой улыбкой.

— Софья Дмитриевна, я ужасно не люблю говорить о делах в дороге. Знаете, иногда аэропорт, самолёт оказываются единственным местом, где можно отдохнуть и расслабиться. Потерпите. Скоро все узнаете. А сейчас нам уже пора.

Стюардесса указала им места в первом салоне, забрала верхнюю одежду, повесила на плечики в специальный шкаф.

— Хотите сесть у окошка? — спросил Зубов.

— Да, спасибо.

Соня села, вытянула ноги.

Теперь можно отдохнуть. В ближайшие три часа она точно ничего не потеряет и нигде не заблудится. Наверное, Зубов прав. В дороге лучше о делах не говорить и не думать.

Он уселся рядом, пристегнул ремень, достал глянцевый аэрофлотовский журнал, принялся листать.

У Сони в портфеле защебетал телефон. Она долго искала его, наконец нашла.

«Софи! Софи! Софи!!!»

Это было послание не от шоколадного Пети. От Нолика.

— Пожалуйста, не забудьте пристегнуться и отключить телефон, — сказала стюардесса.

— Да, конечно.

«Нолик, я правда тоже тебя люблю! Не скучай».

Телефон пискнул и выключился.

То, что случилось в аэропорту, когда Нолик обнял её, и это отчаянное тройное «Софи» с пятью восклицательными знаками не были для неё сюрпризом. Она понимала, многие годы Нолик её любит, потихоньку страдает и ждёт, ждёт. Но она слишком хорошо его знала. Влюбиться в Нолика было совсем уж странно, даже неприлично, всё равно что в близкого родственника.

Каждый раз, когда у Сони начинался роман, он переставал пить, стригся, брился, худел, однажды даже поставил себе фарфоровую коронку на почерневший клык. Во время самой серьёзной Сониной истории, когда она чуть не выскочила замуж за милого Петю, Нолик взял и женился, как сам потом сказал, на первой встречной. Жена его оказалась смиренным, тихим, терпеливым существом, готовым преданно обслуживать Нолика. Она не собиралась от него сбегать. Он сам с ней развёлся, как только узнал, что у Сони всё разладилось, что милый Петя женился на шоколаде.

Все Сонины романы развивались медленно, неопределённо, и каждый раз у Нолика оставалась надежда.

— У тебя такой отвратительный характер, ты такая пофигистка и разгильдяйка, что вытерпеть тебя всё равно, кроме меня, никто не сможет, — говорил Нолик.

Он был прав. Ни с кем у неё ничего не получалось. Сначала ей было тяжело подпустить к себе кого-то ближе расстояния вытянутой руки, она мучилась, сомневалась: а стоит ли? А зачем? Потом становилось скучно. Отношения превращались в рутину. Конечно, ей хотелось выйти замуж, родить ребёнка, но выбор был невелик. Мальчики её поколения, одноклассники, сокурсники, коллеги, не были мужчинами в том смысле, что умели только снисходить, дарить себя, ничего не давая взамен.

Рано или поздно возникал такой подлый подтекст: вас много, я один, так что ты, учёная киска, не особенно выпендривайся. Не ты, так другая. Меня же с руками оторвут, вон, сколько женщин кругом, красивее тебя, моложе.

Возможно, Соне просто не везло, или слишком высокие у неё были требования, или правда в её поколении родилось девочек раз в десять больше, чем мальчиков.

Бабло, тачка, тусня, блин, короче, мат, кокаин, спа, горные лыжи, тренажёры, ботинки из крокодила. Эта категория тридцатилетних менеджеров, для кого-то симпатичная, желанная, для Сони просто не имела пола. Они её иногда замечали, бывало, что волочились, но что толку?

Другая категория — так называемые интеллигентные мальчики. Рубашка в клеточку, порезы от бритья, постмодернистская литература, депрессии, амбиции, пафосные обиды из-за пустяка и вязкие выяснения отношений («Ты сказала… я сказал… не считай меня идиотом…»). Мамины котлетки, хронический гайморит и язва желудка с подробным описанием симптомов, подсчёт копеек за исходящие звонки, мимоза на Восьмое марта. Эти годились лишь для усыновления.

Милый Петя вначале казался ей другим, особенным. На самом деле он просто гибрид менеджера и маменькиного сынка. Но теперь какая разница?

Нолик не казался, а был другим. Как Соня болела биологией, так он военной историей. Но для неё это была профессия, а для него — странное, бесплатное хобби. В Щукинское театральное училище, на актёрский, он поступил когда-то просто так, из куража, на спор, закончил со скрипом, теперь занимался всякой ерундой, за копейки, а мог бы стать историком, защититься, преподавать. Тоже копейки, но всё-таки достойное, а главное, любимое дело.

Принесли напитки. Зубов поднял свой стакан с соком, опять улыбнулся Соне:

— Ваше здоровье!

Соня машинально улыбнулась в ответ и выпила свою воду. Самолёт развернулся на взлётной полосе и стал набирать скорость.

— Нолик, Нолик, — пробормотала Соня, — нет, это невозможно.

— Что, простите? — удивлённо спросил Зубов.