Павел II. Книга 3. Пригоршня власти - Евгений Витковский

А тем временем на борту фрегата горько плакали в разных каютах великий князь и великая княгиня. Царь приказал Фотию немедленно их обвенчать — с такой спешкой, что митрополит Опоньский и Китежский вынужден был отложить даже дело о канонизации Петра Екатеринбургского — и уматывать молодым по месту прописки, то есть прохождения государевой службы, а в подмосковную, в древнюю княжью усадьбу Ледовитое, которую невеста принесла за собой в приданое, отнюдь бы до конца века не наведываться. Вместо этого царь подарил им новое дачное место, островок Комино, точку на карте между Мальтой и Аудешем. Как-то там будет? Что там? Уютно ли? Иван подозревал, что отец опять подсунул ему какое-то свинство. Он был недалек от истины.

В Нью-Йорке тем временем привычно задыхался в круговороте мировых потрясений ОНЗОН — Организации Неизвестно Зачем Освободившихся Наций. «Неизвестные зачем» тихонько убирали в дальний чулан мальтийский флаг, поднимали на флагшток гордое знамя Федерации Клиппертон-и-Кергелен, вели консультации с исландцами, которым вот-вот грозила потеря независимости (им очень завидовали), — рассматривали вопрос о нападении Канады и Гренландии на безоружных северных беженцев, триумфально топавших как раз по Баффиновой Земле, — какое счастье, хоть она-то не стала независимой! — основные же страсти буревали в подкомиссиях, особенно экологических, после того как стало известно, что гренландская дрессированная стерлядь намеренно травит угодья выпаса национальных канадских китов-нарвалов, да и намерение Демократической Аделии переименовать себя в Соединенные Штаты Антарктиды вызывало во всем мире бурю протеста, как и попытка этого государства национализировать несколько важных созвездий Южного полушария…

Зато Кремль, пройдя период потрясений, жил теперь размеренной, повседневной, отчасти даже спокойной жизнью.

Лучше всех в нем нынче чувствовал себя, надо полагать, колченогий Толик, одновременно завкадрами и управделами Кремля Анатолий Маркович Ивнинг. Его душа пела, и совсем не про «одинокого мужчину», как прежде, а про то, как виртуозно подсидел он свою прежнюю подругу, Миладу, дожидавшуюся судьбы под следствием где-то на Балчуге. Видать, увядала хризантема, увядала, да и увяла вовсе к едрене фене, провоняла, как старец у Достоевского в известном трехсерийном кинофильме времен советской власти. На прежнем секретарском месте в приемной царя сидели посменно многоязычные старички из бывшего шелковниковского ведомства, все они имели одну и ту же биографию — прошли нацистские лагеря, пострадали при Сталине, получали пенсии как инвалиды, знали четырнадцать языков, — хотя старичков было много, но биография — одна: сочинять разные — нет ни времени, ни фантазии, еще налепишь неправильного, царь голову снимет, — ну а ксерокс всегда под рукой.

В кабинете бывшего Милады Ивнинг мало что изменил, электронику не очень-то выбросишь, даже переставлять трудно, — впрочем, место для аквариума нашлось, выкинул два лишних телефакса, и вышло под окном на Чудов Монастырь в самый раз. Хватит и десяти телефаксов. Суеверный Милада все делал с кратностью «три», слева за плечом рабочего кресла у него стояла специальная плевательница. Ивнинг ее давно выбросил, но вообще-то вместе с огромностью Миладиного звания свалились на колченогие плечи бывшего царева секретаря и новые обязанности. Из телефакса на столе ползла длинная бумажная гармошка, а на ней противным шрифтом появлялись все новые и новые выдержки из зарубежных газет, из статей, из радиопередач, так или иначе связанных с Домом Старших Романовых, с их родственниками и вообще со всем, что могло представлять интерес для Кремля. Ивнинг выстригал наиболее ценные, складывал в папку, а прочее бросал в корзину. На мечты, увы, не оставалось времени. Кремль — не место для мечтателей.

«…объявил, что является только очередной инкарнацией царевича Димитрия Иоанновича, а не его прямым потомком, как сообщалось раньше, поэтому претендовать на престол не собирается. Однако господин Пушечников хотел бы…»

«Ла Стампа», — прочел Ивнинг. В корзину. Пушечников царю давно надоел, царь сказал, что сам знает, у кого просить совета. Дальше.

«…Превращение обширных угодий поместья Ледовитое (бывш. острова Демьяна Бедного) в заповедник всеимперского значения, где чистопородные белые медведи смогут чувствовать себя…»

«Ди Цайт». Тоже в корзину, заповедник император сам же и учредил, и все про медведей знает, что ему нужно. Дальше.

«…Факт временного упразднения в России патриаршего престола, разрешение проводить католические службы в помещениях всех российских музеев религии и атеизма, за исключением расположенных в Москве и Санкт-Петербурге, наконец, также введение налога на экспортируемые из России топоры в размере двухсот процентов…»

Так. Это «Оссерваторе Романо», это Ватикан — сразу в папку. Император велел пристально соблюдать интересы католиков, очень уж их много на территориях, которые сейчас временно отделены от России. Дальше.

«…Возведение новой, мемориальной Берлинской стены на месте старой должно будет обойтись Германии…»

Хотя и «Зюддойче Цайтунг», но тоже в корзину. Никому эти сентиментальные траты Германии не интересны, а русскому царю в особенности.

«…скандал, видимо, исчерпан. Помещение бывшего советского посольства, официально открытого в Валетте всего за неделю до коронации Павла Второго, передано сиротскому приюту. Императорский же, губернаторский и губернский флаги подняты над новой резиденцией великого князя, старинной крепостью Мдина в центральной части Мальты, реконструировать которую поручено величайшему архитектору нашего времени, строителю города Боливия…»

Это «Де телеграаф», это важно, пусть пройдет полностью.

«…но супруга генерал-губернатора отказалась от переоборудования древней крепости Читаделла, и на острове Аудеш резиденцией для приема местных дворян станет известный грот Калипсо…»

Не станет — уже объявлен филиалом Эрмитажа. Ивнинг оторвал страницу, положил в папку. Дальше.

«…не будет столь поверхностен. Сопоставив положение Юпитера в Рыбах, Венеры вблизи границы VI дома, Нептуна в зените и знаке Весов, он придет к тому выводу, что именно данный человек является инспиратором всего происходящего, поскольку — хотя мотивы его действий вполне альтруистичны — он всегда готов помочь тому, кто в нем нуждается. А кто же, как не Дом Старших Романовых, заинтересован в его помощи более всех других?»

Это «Нью-Дао» — как всегда содрали, небось, у ван Леннепа. А вот и он сам:

«…Действие теперь уже неизбежно должно закончиться не на Северном полюсе, а в координатах 55° 45 с.ш. и 37° 37'в. д.»

Да, его бюллетень. И то, и другое — государю. Что там еще?

«…Граф Литта подчеркнул, что его прямой предок передал правоприемство главы ордена прямому предку императора Павла Второго, Павлу Первому. Жители Мальты не утратили права на родной язык, зато получили монопольное право на отлов и доставку к государеву столу средиземноморских осетров — по-мальтийски они называются „лампуки“, — а притязания Туниса на воображаемую квоту…»

Это «Таймс» — на всякий случай тоже в папку, про разжалованного в губернаторы Ваньку сейчас много пишут, ну и хорошо, всегда есть оговорка, что права наследования российского престола он лишен. Еще там есть что?..

«…Каким образом для одного уезда назначен генерал-губернатор? Широкие круги одесской общественности…»

К чертовой матери. Это «Дюк», брайтонский листок, все про то же да про то же. Не зря государь из своего титула «барон Брайтонский» вычеркнул и сказал, что это титул чужой. Ивнинг с сомнением, но и с надеждой подумал: не ему ли самому в итоге этот титул перепадет? Он выключил телефакс, потом снял трубку с телефона, ведущего в главный кабинет. Ответил сам царь. Это бывало только тогда, когда секретарь кого-то выпроваживал, и у самодержца оставалась свободная минутка.

— Ваше величество, — скромно сказал Анатолий Маркович, — есть сводка европейских газет на сегодня. Я пошлю?

Павел кашлянул в трубку, потом произнес предельно лениво:

— Николай Васильевич только что ушел, аквариум почистил. Такие хорошие коньки, такие спокойные. Европа… Вот что, милейший, отложите на утро. Когда русский царь глядит в аквариум, Европа может подождать.

Гудки отбоя Анатолий Маркович слушал долго и чувствовал, как растет в нем с каждым гудком благоговение перед этим великим человеком.

11

Брат, ты задаешь вопросы, которые можно задавать только масону тринадцатой степени посвящения, с геморроем и в сандалиях.

РОБЕРТ ШЕКЛИ. И ЭТО НАЗЫВАЕТСЯ РАГУ

Несмотря на жаркий день, оба визитера, которых Эдуард Феликсович заприметил из окна входящими к нему в подъезд, были одеты в темные и длинные плащи, и на головах у них было что-то не летнее. По меньшей мере одну из двух фигур он опознал, хотя не видел этого человека много лет и рад бы еще не видеть втрое дольше. Спутник опознанного был толст и напуган — он семенил такими противными шажками, что в мыслях старый лагерный лепила Корягин немедленно перешел на феню: «Шакальё».