Партия. Тайный мир коммунистических властителей Китая - Ричард МакГрегор

При коммунистах функция единственной официально признанной в Китае профсоюзной организации — а именно, Всекитайской Федерации профсоюзов — всегда заключалась в недопущении независимого тред-юнионистского движения. Вместо того чтобы представлять интересы рабочих внутри госпредприятий, профсоюз работал на партию. Приветственные возгласы, которыми иностранные профсоюзы встретили кампанию ВФП против «Уол-Март», были сделаны не по адресу. Когда Пекин в 2006 г. принял новое трудовое законодательство (обусловленное многолетними жалобами на плохие условия труда), ВФП держалась в первых рядах этой инициативы. Сейчас, однако, активисты-застрельщики старательно равняли шаг согласно интересам КПК. Как выразился Брюс Диксон из Института Джорджа Вашингтона, «в последние годы КПК позволяет ВФП активно выступать в интересах трудящихся, когда речь идет о законотворчестве и выработке политики, однако сажает за решетку всех, кто ратует за создание независимых профсоюзов».

Кампания против «Уол-Март» во многом напоминала политическую панику вокруг «дамы из «Эйвон»», и предназначалась для утверждения позиции партии на иностранных предприятиях, которые успели стать важной частью новой китайской экономики. По словам двух экспертов, занимающихся трудовым законодательством Китая, «фундаментальная цель [профсоюзной кампании] заключается в том, чтобы заново внедрить утраченный механизм контроля над большим числом работников, ныне занятых не на госпредприятиях, а в иностранных фирмах». И действительно, на иностранных фирмах трудится порядка 28 миллионов китайцев, что составляет почти ю% трудовых ресурсов городского населения страны. К концу этой трехлетней кампании ВФП расширила охват: если в 2003 в Федерацию входило порядка 30 % предприятий с иностранным капиталом, то в марте 2008 этот показатель составлял уже 73 %. Кампания не только увеличила объем профсоюзных взносов, собираемых в принудительном порядке: КПК получила новый комплект глаз и ушей внутри зарубежных фирм. В том же году один из магазинов «Уол-Март» на северо-востоке Китая без особой помпы учредил и партячейку. Весьма своеобразный момент в истории символа ультракапитализма, но при этом и свидетельство того, насколько изощренной стала официальная идеология КПК.

Усилия партии по внедрению в иностранные фирмы — лишь небольшая часть куда более масштабной стратегии. Конечная цель заключается в том, чтобы КПК постоянно присутствовала на любом крупном частном предприятии страны. Пожалуй, ярче всего маниакальное стремление партии быть вездесущей можно проиллюстрировать на примере частных компаний Вэньчжоу, куда КПК решила проникнуть в 2007 г.

Приморский Вэньчжоу, спрятанный за горным хребтом в часе лета к югу от Шанхая, славен тем, что именно здесь зародился неукротимый китайский капитализм. Хороших дорог к городу не было, сельскохозяйственной земли не хватало, да еще в опасной близи лежал Тайвань — словом, после 1949 г. Вэньчжоу оказался предоставлен самому себе. Раз уж государство почти не вкладывало в него средств, пустоту стали заполнять мелкие, в основном семейные предприятия. Специализируясь на производстве башмаков, пуговиц, зажигалок и пластиковых чехольчиков для визиток, кустари из Вэньчжоу успешно завоевали местный рынок сбыта, тем более что в этих товарах ощущался дефицит. Прибыль они инвестировали затем в другие направления, как внутри страны, так и за границей. Было время, когда на долю местных предприятий приходилось до 80 % глобального рынка зажигалок и чуть ли не треть общемирового производства замков.

Когда начал приоткрываться рынок недвижимости, именно предприниматели-вэньчжоусцы оказались в первой волне риелторских спекуляций, которые захлестнули затем Шанхай и прочие мегаполисы. Они же стали первыми частными инвесторами в угольные шахты Шаньси, причем как раз перед ценовым бумом 2002 г. Мало того — они доминировали среди зарубежных бизнес-ассоциаций китайской диаспоры и рекрутинговых фирм, которые, как грибы, повыскакивали по всей Европе в 1990-е гг. В Китае ходят легенды о коммерческой хватке торговцев из Вэньчжоу. Бизнес-секция любого книжного магазина в КНР полна изданий с такими, например, заголовками: «Жителям Вэньчжоу благоволит Господь Бог», «Эти кошмарные вэньчжоусцы», «Богатые сестры Вэньчжоу» и даже «Бизнес-талмуд вэньчжоусцев, китайских евреев».

Посещая частные компании как в Вэньчжоу, так и в других городах, я всегда задаю один и тот же вопрос: есть ли у них парткомы и чем конкретно они заняты. Отдельные управленцы (и почти всегда не для печати) пренебрежительно сравнивают их с политкорректным пусканием пыли в глаза. «Чистая формальность, как бы политическое шоу», — сказал старший руководитель одной шанхайской компании, которая в тот год (2001) получила грамоту, войдя в десятку призеров конкурса на звание лучшей низовой парторганизации. Лю Юнхао, выходец из сельской Сычуани, который в 1990-е гг. сколотил состояние на продаже свиного корма, принадлежит к тем немногочисленным людям, которые открыто отрицают влияние КПК на работу их предприятия; в случае Лю речь идет о группе компаний «Надежда». Это его заявление я слышал дважды: в 1996 г. и десятилетие спустя. «Думаю, неплохо, что партком организует какие-то учебные кружки и занятия, — сказал он. — Но их секретарь не входит в руководящий состав нашей компании».

А в остальном ответы были на удивление схожи. Подобно тому как все чиновники заучивают призывы вождей (даже если не следуют им на практике), все предприниматели наизусть запомнили текст, объясняющий присутствие партии в их компаниях. Итак, партком существует для разбора жалоб сотрудников, прямо как профсоюз, а также для «морально- этического» и «духовного» наставничества. «Это очень важно с точки зрения морального духа предприятия, — говорит Ли Жучэн, глава «Янгор» из города Нинбо, крупнейшей частной фирмы во всей швейной промышленности Китая. — Надо иметь духовный центр. В противном случае станешь пустой скорлупой». Ли вещал торжественным, уважительным тоном, которым так часто пользуются люди, обсуждая КПК с аутсайдерами: безошибочный признак, что он «попугайничал», повторяя официальные лозунги, а не выражал свое собственное, самостоятельное мнение.

Однако никто из предпринимателей ни словом не упомянул фундаментальную причину интереса КПК к частному сектору. Партийное присутствие, взятое прямиком из ленинского сценария, служит не только для надзора: это своего рода политический страховой полис, «спящая» агентурная ячейка, которую полагается активировать в минуту кризиса. Цель КПК в том и состоит, чтобы каждый значительный институт страны оснастить партийным активистом. Партия не скрывает своей позиции. «В опасные моменты, подобно тому как это было с движением «Фалуньгун», мы можем [посредством парткомов] мобилизовать все каналы для локализации кризиса», — говорит Чжан Дахун, замначальника отдела низовых парторганизаций шанхайского горкома.

Существует и предпочтительная модель проникновения в иностранные совместные предприятия, которую преподают в партшколах на примере СП с участием японского «Ниссана» и китайского автомобилестроителя «Дунфэн». Это самое крупное китайско-японское совместное предприятие было шансом трансформировать «Дунфэн», который оказался в сложном положении. Впрочем, сей факт не помешал китайской стороне на целый год затянуть переговоры по вопросу роли КПК в новой компании. «Дунфэн» не устраивало символическое учреждение парткома. Китайцы хотели, чтобы новое предприятие дало парторгу высший управленческий пост, платило ему зарплату и покрывало административные издержки. Отдельным соглашением «Дунфэн» выторговал право повесить партийную табличку при входе в партком. «Смысл в том, чтобы при сотрудничестве с «Ниссаном» парторганизация ни в коем случае не превратилась в некую полуподпольную ячейку на птичьих правах», — гласил меморандум Орготдела, разбиравшего этот случай.

Внутренний отчет Орготдела, составленный в 2005 г. по вопросу его работы в негосударственных компаниях, полон унылых ссылок на докладные записки низовых парторганизаций о падении роли КПК на частных и совместных предприятиях. К примеру, доклад цитировал такое высказывание: «По сути, мы оказались без денег и без власти. Стоит только открыть рот, как тебя тут же забрасывают язвительным насмешками». СП «Ниссан-Дунфэн» было ярким исключением на этом фоне, коль скоро у них имелось письменное соглашение о том, что представитель партии займет место в сердцевине процесса принятия решений.

Вэньчжоусцы никогда даже не пытались делать вид, что следуют линии Пекина; поэтому-то партия лишь в 2007 г. попробовала внедриться в местные частные предприятия. Несколькими годами ранее я побывал в этом городе. Один кадровый работник, пригласивший меня на традиционный приветственный банкет, шутливо прошелся по недавней политической кампании Цзян Цзэминя с довольно неуклюжим названием «Три олицетворения». «Два первых [олицетворения] я помню. Интересно, хоть кто-нибудь может сказать, как звучит третье?» — смеялся он с набитым ртом. Редко кто из китайских должностных лиц позволяет себе издеваться над партийными тезисами в разговоре с иностранцем, особенно едва знакомым. Парадокс в том, что эта кампания была средством приманивания предпринимателей на коммунистическую орбиту, что, собственно, Цзян и проделал чуть позднее. Хотя вэньчжоуские чиновники не вполне твердо помнили политические наставления Цзяна, они с точностью до доллара знали цены на автомобили представительского класса вроде «БМВ» или «мерседес-бенц».