Завещание фараона (СИ) - Митюгина Ольга

Он не успел договорить. Из-за валуна выскочили двое. Короткий удар рукоятью мечей по затылку — и незадачливые сторожа повалились на песок без сознания.

Один из напавших — по одежде и внешности в нем можно было признать эллина — тихо свистнул.

Ответный свист прозвучал откуда-то издали, а через какое-то время в ущелье раздался топот копыт, и вскоре у валуна остановился отряд всадников.

— Она здесь, царь, — послышался тихий голос.

Один из них, на белом жеребце, подъехал к телу девушки и остановился. Стоявший рядом воин бережно поднял мертвую и протянул своему повелителю. Атрид осторожно принял ее.

В этот момент луна, словно дождавшись, вышла из-за Пика, и ее лучи упали на лицо Агниппы — мертвые на мертвом. Безжалостно осветили восковую кожу, фиолетовые губы. И только волосы блестели по-прежнему…

Свешивались почти до земли.

Лишь две длинных пряди змеились по неподвижной груди.

Атрид продолжал вглядываться в лицо жены, словно пытался разъять глазами опустившуюся на него тень Аида и сквозь нее вновь увидеть живую возлюбленную.

Глаза спокойно закрыты, и тень длинных ресниц неестественно резко темнеет на бледных щеках…

Вот-вот… Неужели эти веки никогда не поднимутся?..

Никогда еще Агниппа не лежала так безучастно у него на руках. Всегда ответом был ласковый взгляд, нежное слово, легкое прикосновение…

Теперь она ничего не замечала.

Не видела тоски в его глазах, не чувствовала тепла его рук — и сердца. Лежала, запрокинув голову, безучастная ко всему, глухая и немая.

А лицо так спокойно и чисто…

Если бы можно было поверить, что она просто спит!

Если бы не окровавленная одежда и рана в груди…

Вычеркнуть из реальности, не видеть, не понимать!

Не желать знать!..

— Агниппа! Агниппа, очнись! — нагнулся к ней Атрид, поддаваясь ужасному самообману. — Открой глаза. Очнись! Я приехал. Приехал за тобой! Агниппа… пожалуйста! Не наказывай меня больше. Так жестоко! Взгляни, я приехал! Я тут! Агниппа!

Всадники вокруг молчали, опустив головы. Только ветер выл между скал — и разносились глухие рыдания Атрида.

— Царь, — наконец решился Мена. — Боги с тобой… Она мертва.

Агамемнон только молча закивал, прижимая к себе тело любимой, не в силах более говорить.

А потом поцеловал холодные губы Агниппы.

Так холоден не мог быть даже мрамор.

Так безответна могла быть лишь статуя.

«Крепка, как смерть, любовь», — сказал мудрец?

Нет, смерть крепче.

Если есть что-нибудь в этом мире сильнее любви, то это — смерть.

Все горячие волны этого чувства, что горело в душе Агамемнона, разбивались о холодность и безучастность смерти. Агниппа, когда-то вся пронизанная любовью, теперь позабыла все. Смерть, оградившая ее от всех тревог и забот жизни, оградила и от этого. Царица Эллады переступила ту незримую, близко лежащую грань — и теперь пребывала в невозмутимости…

Какой она некогда была! Милая, легкая, веселая… Воспоминания так жестоко контрастировали с реальностью, что хотелось в них затеряться — и остаться навсегда…

Смерть так невозмутимо лежала на его руках. Сама смерть…

Ей она дала покой, а ему?

Ему — терзания до следующего своего визита…

Безжалостно.

Беззлобно.

Смерть, как и высшая мудрость, стоит над Добром и Злом — и не ведает мучений, выбирая, права или нет.

Решения смерти окончательны и обжалованию не подлежат.

Как пахли губы Агниппы тогда, в роще, во время их тайных свиданий… Теплые… Трепетные… От них пахло пронизанной солнцем летней земляникой.

Теперь — холодные. Твердые. Навечно сомкнутые. С запахом песка и крови.

Боги, сколько бы он дал, чтобы это молчание было обидой, презрением… а не вот этим… Высшим отсутствием души и разума.

Пустая оболочка.

Куколка, покинутая бабочкой.

Просто мертвое тело.

Никогда больше не откроет она глаза, не зазвенит ее голос, не поднимется в страстном порыве грудь. Никогда больше не будет она рядом, никогда не приласкает сына, никогда…

Теперь ее нет на этой земле!

Чем он заслужил это — держать на руках труп любимой женщины?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Атрид вскинул голову, пытаясь проглотить слезы. Мена, подъехав, положил руку ему на плечо.

— Мы должны ехать, царь…

— Мена, — сквозь спазмы в горле произнес Атрид. — А она… дождется меня… там? Ведь тени в Аиде теряют память…

— Дождется, Атрид! — твердо ответил Мена. — Обязательно! Ты же слышал, что она сказала на площади. Она говорила это для тебя. Она будет ждать на берегах Ахеронта. Да и подумай сам, разве Агниппа сможет тебя забыть?.. Она еще в Греции крикнула тебе на прощание — помнишь? — «Я буду ждать тебя, Атрид!». Ну вот. Она будет ждать тебя, Атрид.

— Тогда, может, не заставлять ее ждать долго? Лучше мне сразу уйти за ней в царство Аида, чем…

— У тебя есть сын, Агамемнон, — сурово ответил Мена. — Единственное, что осталось у тебя от Агниппы. Ты должен воспитать его, хотя бы ради нее. Ты должен передать ему сильную и процветающую Элладу. Ты должен жить. Она хотела, чтобы ты жил. Тебе держать ответ перед ней на берегах Ахеронта. И ты сможешь взглянуть ей в глаза, бросив сына? Не верю! Ты лучше, Атрид. Просто горе помрачило твой разум. Едем.

— Да, едем, Мена, едем! Мы должны сложить ей погребальный костер, а прах привезти в Грецию.

Советник на миг опустил голову.

— У меня… есть знакомый парасхит… человек, что бальзамирует тела, — с заминкой произнес египтянин. — Он многим мне обязан и умеет держать язык за зубами. За определенное вознаграждение он извлечет в канопы ее органы и проделает все необходимые первичные процедуры. Не полный процесс бальзамирования, конечно, но тот минимум, что убережет ее тело от разложения, пока мы добираемся до Афин. Он сделает это без обрядов, так быстро, как только возможно. И тогда дома, в Элладе, ты сможешь предать ее огню как подобает, со всеми необходимыми жертвами и церемониями в честь подземных богов — чтобы они были добры к ее тени, когда Агниппа пересечет Ахеронт. Если ты согласен, то сейчас нам стоит поехать к этому человеку — чем быстрее, тем лучше.

— Нас там не обнаружат? — быстро повернул к советнику голову царь.

Мена вздохнул.

— К парасхитам вообще лишний раз предпочитают не приближаться, дабы избежать скверны, а уж войти в их хижины и что-то там искать… Риск, конечно, остается, скажу прямо. И именно поэтому мы должны проделать все быстро. К счастью, мой человек — не единственный мастер бальзамирования в Фивах, и пока до него еще доберутся… К тому времени, надеюсь, мы будем уже далеко отсюда.

— Они не отыщут нас по следам?

Старик грустно улыбнулся.

— Я умею запутывать погоню, недаром же я был лучшим лазутчиком фараона.

— Тогда едем. Быстрее, Мена!

* * *

На следующее утро в царском дворце разразился скандал. Начальник стражи, не пожелавший брать на себя вину своих подчиненных, лично приволок их пред грозные очи взбешенной солнцеподобной, дабы они могли сами объяснить произошедшее.

Трясущиеся служивые, переглядываясь и мямля, лепетали:

— Мы сидим, наблюдаем… все честь по чести! Потом… потом да, был какой-то шорох… а потом… Потом перед глазами все вспыхнуло. Ничего не помним. Очнулись уже днем, голова болит, а ее тела… Тела нет.

— Наверное, сами боги ее забрали к себе! — ляпнул один из них.

— Законченные болваны!.. — не сдержавшись, рявкнула Нефертити, вскакивая. — Вас по пустой башке бьют, у вас искры из глаз, а вы — «яркий свет»?! Какие же недоумки!.. Где теперь искать тело?! Кто его похитил?! Бегать с проверками по парасхитам? Мерзость какая… Кто ее к ним потащит?! Верно, ее уже похоронили где-нибудь, а вы!.. Вон с глаз моих!.. Десять палок по пяткам обоим!

Но — ничего не поделаешь — ей перед всем народом пришлось признать жертву угодной богам и даже объявить праздник в честь этого события.

А тело Агниппы лежало за ширмой в ванне со специальным составом в одной из неприметных парасхитских хижин в Городе Мертвых…