Цену жизни спроси у смерти - Сергей Донской

Что за чертовщина! Джугу сильно встряхнуло, качнуло в сторону, а потом понесло обратно, сильно ударив коленом об угол бетонной плиты. От боли все мысли разом вылетели из его головы, и она сделалась пустой, как опрокинутый кувшин. Запрокинув эту гудящую пустотой голову вверх, Джуга увидел метрах в четырех над собой мужской силуэт, вцепившийся в трос обеими руками. Никакой стрелы у него между глаз не наблюдалось, а сами глаза показались Джуге неправдоподобно светлыми, словно они раскалились добела и светились изнутри.

Потом Джугу закрутило, как елочную игрушку на перекрученной ниточке. Мир стремительно вращался перед его ошеломленным взглядом: темнота… далекие огни… близкая стена здания… опять темнота… Каким-то чудом ему удалось поймать ногами твердую опору и приостановить это безумное кружение, от которого желудочный сок вперемешку с желчью устремился в глотку Джуги, наполняя ее кислотой и горечью.

Стоило ему опять оттолкнуться ногами, чтобы продолжить спуск, как трос неумолимо повлекло в сторону, вынуждая повисшего на нем Джугу описать в воздухе плавную дугу, завершившуюся зубодробительным ударом об стену.

Не воспользоваться наступившей передышкой означало погибнуть. Воскресший Громов не кричал, не грозил сверху. Он молчал и действовал, а такие противники самые опасные.

Выронив из руки незаряженный арбалет, который в данной ситуации являлся лишь обузой, Джуга ослабил зажим «карабина», торопясь как можно скорее достичь земли. Вися на тонком нейлоновом тросе, который раскачивали чужие руки, он вдруг понял, что чувствует рыба, которую вытаскивают из воды.

Добрый десяток метров Джуга почти пролетел и уже благодарил бога за счастливое спасение, когда очередной яростный рывок заставил его вскрикнуть. Его буквально подбросило вверх, и шлея между ногами, которая прежде казалась вполне комфортной, врезалась в промежность Джуги, норовя располовинить его надвое. Мохнатые яички, которыми он так дорожил, смялись, а может быть, и вообще сплющились. Но хуже всего, что «карабин» заклинило намертво. До земли оставалось не более полутора метров, а беспомощный Джуга мог лишь болтать ногами и дожидаться, когда проклятый Громов размажет его по стене гостиницы. За него надо было брать не десять тысяч, а все сто, запоздало понял Джуга. А умнее всего – вообще ничего не брать. Потому что… Мысль снова оборвалась. Попробуй размышлять связно, когда тебя мотает из стороны в сторону, как слепня на коровьем хвосте!

Туда-сюда, туда-сюда. Амплитуда раскачивания становилась все сильнее и сильнее.

«Надо срочно расстегнуть пояс», – сообразил Джуга, когда его в очередной раз повлекло в ночь. Намерение Громова стало очевидным. Его, Джугу, собирались с размаху ударить о высоченную стеклянную перегородку холла, и воспрепятствовать этому он не мог.

Он несся на нее, как на гигантских качелях, выставив вперед ноги, чтобы сокрушить стекло подошвами, а не собственным телом. Ногти ломались о заколдованную пряжку пояса, не желавшую поддаваться ни на миллиметр, а Джуга орал во весь голос что-то совершенно бессмысленное, то ли «вай», то ли «уй», как будто надеясь отпугнуть этим приближающуюся смерть.

Швейцар, проснувшийся от непонятного шума снаружи, открыл глаза и тупо уставился на человека за стеклянной стеной, вылетевшего из темноты с отчаянным воплем. Его ноги не касались земли. И своими вылезшими из орбит глазами он смотрел прямо на швейцара.

– Ну, ты! – предостерегающе крикнул отставной полковник милиции, который с избытком навидался на своем веку всего, кроме чертовщины.

Летающий человек с грохотом ворвался в гостиничный холл, неся перед собой тысячи маленьких и больших осколков. Некоторые сверкали в неоновом свете, как льдинки.

Швейцар вскинул руки, прикрывая глаза. Потом, придя в себя, он насчитал на них ровно одиннадцать порезов и порадовался своей расторопности. Но это произошло значительно позже.

Принимая град осколков ладонями, швейцар увидел сквозь растопыренные пальцы, как хулигана повлекло обратно, в ту самую ночь, откуда он прилетел. Одновременно с этим от алюминиевого каркаса оконной рамы отделилось несколько громадных пластов стекла, грозно сверкающих всеми своими зазубринами. Ими и накрыло подоспевшую человеческую фигуру с головы до ног.

Кто-то протяжно закричал – то ли несчастный, то ли сам швейцар, который при даче свидетельских показаний путался так, словно его самого проволокло через лавину осколков и слегка оглушило.

Чтобы выскочить на улицу, ему не было никакой необходимости бежать к двери – в стеклянной стене зияло отверстие, сквозь которое могли бы пройти одновременно человек пять мужчин его комплекции. Но отставной полковник смог заставить себя действовать не раньше, чем сердце принялось колотиться там, где ему полагается, а не в мозолистых старческих пятках.

Когда, хрустя битым стеклом, он выбрался на улицу и увидел, во что превратилось тело, повисшее на тонком канате, с ним впервые за долгие годы повторился тот самый конфуз, который однажды приключился в самом начале службы на месте особо тяжкого преступления с расчленением трупа.

Швейцара еще долго выворачивало наизнанку, но это не помешало ему сделать вывод, что человек – создание еще более хрупкое, чем стекло. К примеру, веревка, на которой раскачивалось мужское тело, уцелела. А вот само тело…

Перед тем, как швейцара опять скрутило в три погибели, он твердо решил, что никогда, ни при каких обстоятельствах не станет заниматься мойкой окон и не позволит делать это своим близким.

* * *

Громов взглянул вниз, а потом на веревку, раскачивающуюся перед его глазами. «Вот уж, действительно, жизнь человеческая висит на волоске», – подумал он, возвращаясь в комнату.

Выяснять, кто спустился по этому тросу и откуда, не было времени. Этим займется доблестная сочинская милиция. Если, конечно, у следователя не возникнет желание списать все на несчастный случай. Упражнялся горе-скалолаз в спуске по отвесной стене да и гикнулся по собственной глупости. Обидно, досадно, да ладно.

Что касается женского трупа, то и тут, при наличии хорошо развитого воображения, можно будет придумать что-нибудь неординарное. Например, неосторожное обращение с холодным оружием. Вздумалось гражданке Бородиной подурачиться на рассвете в чужом номере, вот и приключилась с ней беда. Где тут состав преступления? Нетути никакого состава преступления, отсутствует он напрочь.

А вот присутствие сотрудника ФСБ на месте происшествия в деле отражено не будет, в этом Громов не сомневался. Ни один здравомыслящий следователь не отважится упомянуть его в своем протоколе. Это все равно что черта поминать. Очень глупо и небезопасно.

Он присел возле Любы и приложил пальцы к ее шее – там, где у живых людей ощущается пульсация крови. Это было все равно что пытаться отыскать пульс у мраморной статуи. Никаких признаков жизни, зато первичных признаков смерти хоть отбавляй. И в этом не было ничего удивительного.

Пришлось повернуть Любину голову на бок, чтобы ее не приподнимала над полом стрела, засевшая в глазнице так глубоко, что почти вся торчала наружу из затылка. Громов слышал о том, что профессиональные убийцы стали частенько пользоваться арбалетами, но с этим видом оружия столкнулся впервые. Вернее, с жертвой этого оружия. Простыня, которой майор накрыл тело, моментально окрасилась в красное. Широкие разводы по краям и маленькая точка посередине, там – где угадывалась голова. Та самая, которая еще недавно доверчиво покоилась на груди Громова.

Отвернувшись, он взял трубку мобильного телефона и по памяти набрал номер информационной службы своего управления. Как всегда, на другом конце провода сначала сработал определитель номера, а затем уже автоответчик.

– Здравствуйте, – отозвался не слишком приветливый женский голос. – В настоящее время никто не может подойти к телефону. Оставьте, пожалуйста, ваше сообщение. Вам перезвонят.

Представившись, Громов продиктовал свой код доступа к информации и тотчас услышал в трубке совсем другой голос, мужской:

– Вас слушают.

– Мне срочно нужны координаты всех сочинских больниц, в которых есть отделения пластической хирургии, – отчетливо произнес Громов. – Хотя, скорее всего, в Сочи должна быть частная клиника такого профиля, специализированная. Что касается ее официальной вывески, то она может быть любой.

– Запрос принят, – бесстрастно откликнулся невидимый собеседник. – Что-нибудь еще?

Громов подавил искушение выяснить, не поступил ли на днях в клинику пациент, оплативший пластическую операцию по безналичному расчету из заграничного банка. Все равно Сурин зарегистрировался в больнице под чужой фамилией. А получение подробных сведений заняло бы слишком много времени.

– Это все, – сказал он.

– Вам перезвонят, – пообещал мужчина.