Том II: Отряд - Мэри Джентл

— Ату! — кричала Флора гончим, скача стремя в стремя с Аш. От холодного воздуха она стала пунцовой. Аш видела, как она вонзает шпоры в тощие бока серой, забыв всякую осторожность, все забыто в дикой скачке охоты. — Олень! Олень!

Ноги Аш были вытянуты во всю длину от седла до стремян, и она ничего не могла сделать, только вцепиться в луку седла. Она перегнала Гийома Арнизо. Резкий ход коня заставлял ее подпрыгивать в седле. Доспехи бренчали. Обученный для боя, гнедой позабыл, чему его учили: кинулся вперед полным галопом, и Аш отпрянула назад, когда ветка хлестнула ее по лицу.

От боли она мгновенно ослепла. Сплюнула кровь. Шлем с нее слетел, упал с луки седла. Выпрямившись, натянула поводья изо всех сил, почувствовала, как конь их закусил, и была готова тянуть, пока его морда не покроется кровавой пеной.

Он снова насторожился, когда утих шум охоты. И замедлил бег.

— Черт тебя побери, — с чувством сказала Аш. Оглянулась, не надеясь найти, поискала глазами шлем. Нет шлема.

— Все, в этом лесу полно солдат. Шлема я больше не увижу.

Светлый гнедой покрылся пеной под своим чепраком. Темные пятна выступили на выцветшей голубой льняной ткани. Аш позволила ему осторожно ставить копыта, выбирая путь среди извилистых тропок. Впереди них галька сыпалась вниз с гребня холма. Впереди них поднимался осыпающийся меловой утес, он торчал между деревьями, поросший терновником и кустарником. Он был не выше вершин окружающих его деревьев.

Слабо светило солнце. Аш подняла глаза, ожидая, что через верхушки деревьев увидит облако. Но над голыми ветвями не увидела ничего, только ясное осеннее небо и белое солнце прямо над деревьями. Раскачивающаяся под сильными ветром масса голых сучков и ветвей заслоняла поле зрения. Она подняла руки к лицу и осторожно потерла глаза пальцами в металлических рукавицах.

Солнечный свет стал еще слабее, не то чтобы угас, а стал как-то менее интенсивным.

От страха у нее сжалось сердце. Она была тут одна, охота умчалась Бог знает куда, и она поскакала вниз по откосу. Высокое боевое седло скрипело, когда она откидывалась на него, от раскачивающегося шага лошади у нее заболело в промежности. Набедренники уже немного изменили цвет — были покрыты легким налетом ржавчины, латные рукавицы — тоже. И она с улыбкой представила себе, как в Дижоне Рикард будет гонять полдюжины младших пажей, чтобы они вычистили доспехи.

«Если доберусь назад в Дижон. Если еще что-то осталось от Бургундии».

— Э-ге-гей! — прокричала Аш, глубоким, исходящим прямо из живота голосом. Голос был звучным, хоть ей было страшно. — Ал-ло, Лев! Ко мне! Лев!

Странно, от ее голоса не было эха.

Свет опять изменил свою интенсивность.

«Мы слишком опоздали. Он умирает; делает последние вздохи…»

Теперь между деревьями поднялся холодный ветер, все верхние голые ветви закачались, кора терлась о кору, треща и издавая такой шум, как морской прибой. Поверхность мелового утеса блестела, как блестят бастионы белых облаков перед бурей, когда солнце еще чуть-чуть пробивается и отсвечивает от них.

— Ко мне! — снова прокричала она. И далеко где-то отозвался женский голос:

— Иду!

Неумолчно лаяли собаки. Аш выпрямилась в седле и поглядела как можно дальше в каждую сторону. Невозможно было определить, с какой стороны доносится лай, тявканье и крики. Гнедой, как бы почувствовав ее замешательство, опустил голову и вцепился зубами в пучок травы у подножия утеса.

— Ал-ло! — голосовые связки Аш уже саднило. Она сглотнула, ощутив боль в горле, была слишком испугана, чтобы как следует модулировать звук голоса. — Лев!

— Здесь!

Ей помешал хруст травы, разгрызаемой гнедым. И она не смогла определить, откуда шел крик. Неуверенно она прикоснулась шпорами к его бокам, съехала по откосу. Пока она ехала, деревья перемещались перед ее глазами и не позволяли увидеть, не движется ли кто за ними.

Над ней заорала птица. Раздался шелест крыльев. Гнедой поднял голову.

— Лев!

В ответ — молчание.

По откосу она спустилась под березами к другому ручью, берега которого обросли густым и высоким вереском. Гнедой учуял воду. Аш позволила ему напиться, и заметила, что на берегу ручья не было ни следов копыт, ни отпечатков сапог, вода текла сверху незамутненной; по всем признакам, человек тут не проходил. В воздухе вокруг чувствовалась близость дождя: сияющий полумрак в пастельных тонах. Инстинктивно она пересекла ручеек и повернула гнедого, погнала наверх по холму: лучше скакать туда, где светлее всего.

Между ней и покрытым дерном утесом белела тихая дымка. Мелькнула сова, но тут же исчезла. Аш наклонилась вперед, побуждая боевого коня подняться наверх и обойти утес вокруг.

Она поднялась на уступ утеса и смогла окинуть взглядом расстояние донизу и на запад, и вперед. Перед глазами была бледная дымка черно-серых сучков, тут и там прерываемая густыми зарослями остролиста и вечнозеленых деревьев. Вокруг — только макушки деревьев тянутся на целые лиги. Она поднялась на вершину утеса — зрелище то же самое: и на восток — тоже одни деревья: древняя чаща христианского мира.

Ни голосов, ни лая не слышно.

У подножия утеса мелькнуло что-то белое, в том месте, где склон становился пологим и входил в лес. «Опять сова, что ли?» — подумала она. Но пятнышко исчезло прежде, чем она успела рассмотреть. Пробегая взглядом вдоль опушки, она увидела, как мелькнуло пятно другого цвета — бледно-соломенного, золотого, — и она рванула вперед, не раздумывая, отреагировав на то, что ей показалось непокрытой головой то ли мужчины, то ли женщины.

Воздух затрепетал.

Скача верхом с непокрытой головой, без шлема, замерзшая в холодном ветре с востока, совсем одна, она обрадовалась бы, увидев даже солдат-визиготов. Небольшая прогалинка опять перешла в лес, и она снова оказалась в чаще. Она высматривала красно-синие ливреи бургундцев, не блеснет охотничий рог, напрягала слух, чтобы услышать сигнал окончания охоты. «Кто-то, где-то, — думала она, — должен же отвечать за главную свору. Если они выследили оленя, они должны были уже спустить с поводков последнюю смену собак, чтобы его загнать.

Ветер загудел в ветвях.

— Харо! — воскликнула она.

Краешком глаза она заметила движение.

Прямо в глаза ей смотрели влажные карие глаза. Гнедой зафыркал. Аш замерла.

Золотисто-коричневые глаза зверя следили за ней, глядя с удлиненной морды оленя. Над его лбом в воздух вздымались короткие отростки рогов цвета коричневого и слоновой кости. Олень годов двенадцати замер, подняв одну ногу, v него была шкура цвета парного молока.

Аш сжала кулаки. Гнедой отреагировал, попятился, подняв в воздух с подстилки из листьев оба передние копыта. Она выругалась, хлопнула его по шее, и белый олень исчез, пока она не отрывала глаз от земли, устланной опавшими листьями.

— Харо! — заорала она, пришпоривая коня и рванувшись вперед. По ней хлестнули сучки, царапая кирасу, нагрудник и ее обнаженный подбородок. Капля крови упала на нагрудник. Она знала только одно — что единственный олень во всем этом лесу должен был, если охотники правильно послали собак, привести охоту прямо сюда, за ним. Аш изо всех сил пришпоривала коня и мчалась сквозь деревья — и по открытым лужайкам, где углежоги замусорили участки земли своими отходами производства, — мчалась вслед за убегающим оленем.

Ей преградили путь заросли темного остролиста. Пока она его объехала, олень исчез. Она не шевелясь сидела в седле, напряженно вслушивалась и ничего не слышала; и ее вдруг охватила паника — может, она осталась последним живым человеком на земле.

Залаяла гончая. Аш рывком повернула голову и успела увидеть позади себя собаку: та мчалась вдоль того, что могло бы быть проселочной дорогой из лагеря углежогов; из-под лапы собаки грязь из глубоких выбоин летела во все стороны. И через долю секунды собака исчезла, убежала по дороге. Гулкий стук копыт по грязи прозвучал там, куда убежала собака: Аш на миг увидела всадника — капюшон опущен, скачет не разбирая пути — и за ним еще шесть-семь собак, летящих длинной шеренгой, и охотник в запачканном капюшоне, приложив к губам свой кривой рог; и тут же вся эта компания исчезла с глаз.

— Провались ты! — она вонзила шпоры в бока коня и поскакала на дорогу.

Никаких следов.

Несколько минут она безрезультатно металась туда-сюда. Она осадила коня и спешилась, повела его за повод, но ее ищущему взгляду представились только следы ее коня.

— Но ведь они пересекли эту проклятую тропу! — она злобно уставилась на гнедого. Он заморгал длинными палевыми ресницами, в безразличии и усталости. — Христос и все Его святые, помогите мне!

Через несколько сотен ярдов по проселочной дороге старые выбоины от колес оказались заросшими бурой травой. Она шла, ведя коня, и тишину нарушали только топот его копыт и бряцание ее доспеха. Через еще одну сотню ярдов сама дорога перешла в кусты, вереск и поваленные стволы берез.