Экзистенциализм. Возраст зрелости - Петр Владимирович Рябов

есть и другие книги о хасидах, еще не переведенные на русский. Хасидизм Бубер выражал так: суть хасидизма – в том, что Бога можно встретить в каждой вещи и достичь его каждым чистым поступком.

То есть мысль о присутствии Бога, о встрече человека с Богом – центральная мысль хасидизма, и она станет центральной мыслью философии Бубера.

Прежде чем я начну говорить о его философии, я позволю себе еще одно отступление. Это очень глубокая тема – давайте вспомним о том, что я говорил в самом начале нашего курса, на лекции о романтизме, – тема Другого, тема диалога и его возможности. И у нас все время неизбежно присутствует образ Сократа. Он присутствовал в связи с Кьеркегором и в связи с Марселем, когда мы говорили о неосократизме, и он появляется в связи с Бубером.

Если мы с вами одинаковые, диалог невозможен и не нужен. Диалог между тождественным невозможен. Если мы с вами абсолютно разные, то диалог тоже не нужен и невозможен, потому что у нас нет ничего общего. Давайте еще раз вспомним мысль Ореги-и-Гассета: нельзя смотреть на мир анонимным зрачком. Каждый из нас неповторим, но есть что-то глубинное, что нас связывает, делает близкими и интересными друг для друга.

Смотрите, в чем во многом маразм современного мира. В том, что есть две стратегии, и обе они отвратительные. Первая – нетерпимость, вторая – терпимость. Нетерпимость, основанная на фанатизме и ненависти, догматизме и партийности, говорит: у меня вся истина! «У меня» – не важно у кого, у большевика, фашиста, мусульманина, христианина, немца или китайца. Вся истина у меня в кармане. А вы все будете, как я, ходить по пятницам в мечеть или по воскресеньям в костел, читать «Капитал» Маркса или Mein Kampf Гитлера. Это монолог, это нетерпимость.

Есть и вторая позиция. Основанная не на фанатизме и ненависти, а на безразличии и отчужденном высокомерном эгоцентризме. Ее любят либералы. Она кажется лучше, но мне она почти так же отвратительна, как первая. Это либеральная терпимость, которая говорит, ну черт с тобой, ладно. Ты – китаец, я – немец, ладно, будь китайцем. Я – христианин, ты – мусульманин, ладно, будь мусульманином. Но мне до тебя нет дела! В первом случае один ведет подавляющий монолог, который всех стремится подвести под один знаменатель. Во втором случае – множество изолированных монологов. Мое христианство в том, что я хожу по воскресеньям смотреть на распятие, твой ислам в том, что ты по пятницам совершаешь соответствующие процедуры в мечети. И мне до тебя нет дела. Когда я слышу слово «терпимость», мне сразу, естественно, приходит в голову – дом терпимости и всякие другие соответствующие ассоциации и коннотации. Вместо одного все-подавляющего тоталитарного диалога – тысячи монологов тысяч одиноких и чужих людей. Немец с немцами, мусульманин с мусульманами, христианин с христианами, еврей с евреями, большевик с большевиками.

Но ведь есть третья позиция. Сократовская позиция, романтическая позиция, буберовская позиция. Это позиция диалога! Я очень люблю эту историю, и я, может, уже приводил ее в рамках нашего спецкурса. Я так ее люблю, что еще раз приведу. Вот небезызвестный Франц Кафка. У него было сложно с разными идентичностями. Он был еврей, жил в Праге, в Австро-Венгерской империи, одно время увлекался анархизмом, интересовался сионизмом. Его спросили: «Как ты относишься к сионизму, к анархизму?» На что Кафка ответил парадоксально. Как, помните историю с Христом, «побить камнями или не побить?», а Христос дал ответ неожиданный, не в логике побить – не побить. Как, помните, «кто без греха, пусть бросит в нее камень». Так же глубоко и остроумно, как Иисус, и даже глубже ответил и Кафка. Его спрашивают: «Как ты относишься к сионизму, к анархизму?» (В смысле: скажи нам свое credo. Чьих ты будешь?) А он отвечал: «Я не знаю, как я отношусь к сионизму, к анархизму; я не знаю, как я отношусь сам к себе». То есть смотрите, ответ – не на уровне поверхностных и партийных «-измов», не на уровне Буквы, а на уровне Духа.

То есть подлинный диалог может состояться только на уровне Духа. Не на уровне готовых, безличных, штампованных и догматичных ответов, а на уровне переживания общих вопросов и вечных тайн! Подлинный диалог возможен только между различными, но у которых в глубине мы обнаруживаем нечто созвучное. Это очень важно. Пока мы на поверхности – мечеть, костел, русский, немецкий, вся истина у меня, вся истина у тебя, – мы никогда не договоримся. Мы даже не услышим и не увидим друг друга! Мы будем или терпимыми, или нетерпимыми. Подлинный диалог возможен на каком-то другом уровне – на уровне сократовском. Ты – это ты, я – это я, ты мне интересен, а в конечном счете все об одном. Об одном, но по-разному. Вот что такое диалог. Это очень важно. Это некая третья логика. Она отрицает как нетерпимость, так и терпимость. Это крайне ценно.

И Бубер идет именно по этому пути. Он не говорит: Я еврей, и вся истина у меня, у моих хасидов, а вы – христиане, вы мне чужие, вы мне враждебны и неинтересны! Нет, он говорит: Вы мне интересны! Вы христиане, но мне христианство интересно именно потому, что оно другое. Мы с вами не можем договориться на поверхности, но мы можем договориться в глубине. Не на уровне Буквы, а на уровне Духа. Не на уровне экуменической эклектики, где десять религий свалены в кучу и получено что-то среднее, постмодернистское, а на каком-то более глубоком уровне встречи и понимания.

Вот такое вступление я хочу позволить себе, чтобы было понятно, что то, о чем говорит Бубер, бесконечно важно.

Теперь давайте я два слова скажу о его книге «Проблема человека», используя ее как введение, и еще три слова на тему «Я и Ты».

Итак, начнем с «Проблемы человека». Это курс лекций, который Бубер читал в Иерусалимском университете в тридцатые годы; издано в сороковые. Здесь, понятно, речь идет о проблеме человека, взгляд на него с древности до современности.

И первая важная мысль, которую Бубер здесь высказывает, очень дорогая мне мысль, с которой я начал наш курс и логично будет ею же закончить. Я на первой лекции уже приводил ее и сейчас позволю себе ее напомнить. Бубер говорит, что самопознание человека развивается не поступательно, не линейно, не непрерывно, а рывками, дискретно. То есть, как он говорит, есть периоды обустроенности, есть периоды бездомности. То есть