Образ врага - Полина Дашкова

Несколько секунд Алиса молчала. Они с Сережей росли вместе, но расстались подростками. Теперь взрослые, совершенно чужие люди. Она представила: глубокой ночью телефонный звонок: привет, Серега, это Алиса Воротынцева. Слушай, у меня самолет через час, ты не можешь за меня поручиться, меня не выпускают из страны, мне не хватает ста долларов, ваши гадкие полицейские дерут такие штрафы… Впрочем, если было бы наоборот, если бы вдруг позвонил Серега в Москве, в такой же вот ситуации, для нее бы никаких вопросов не возникло, даже спросонья, в два часа ночи.

— Да, — кивнула она полицейскому, — давайте попробуем. Бренер Сергей Натанович, родился 17 мая 1963 года в Москве. В Израиле живет с 1978-го.

— Подождите, пожалуйста, здесь, — Кантор быстро поднялся и вышел, прихватив с собой зачем-то Алисин паспорт и билеты.

— Ну что, мамочка, молодец я у тебя? — спросил Максимка. — Я чувствую, мы все-таки улетим сегодня домой.

— Вот когда сядем в самолет, тогда будем радоваться.

Кантора не было минут десять. А время шло. Электронные минутки прыгали очень быстро.

— А вдруг твой Сережа Бренер куда-то уехал? — спросил Максимка тревожно. Мамочка, что мы будем делать? Слушай, а может, бабушке в Москву позвоним, чтобы она выслала?

— Я уже думала об этом. В принципе — можно, но получится ужасно долго. Этот самолет мы в любом случае пропустим.

— Ну куда он задевался, этот гад? — проворчал ребенок, и тут дверь открылась.

— Все нормально, госпожа Воротынцева, — полицейский протянул Алисе ее паспорт и билеты, — вы можете лететь. Мы приносим вам свои извинения. Счастливого пути.

— То есть как? — опешила Алиса. — Вы что, уже связались с Бренером?! Так быстро?

— Нет. Мы не связывались с Бренером. Только что поступило сообщение, что определитель скорости в машине дорожной полиции был неисправен. Вас задержали по ошибке. Еще раз приносим вам свои извинения.

Не задавая больше вопросов, совершенно ошалевшие, Алиса и Максим рванули прочь, промчались через зал отлета к стойке регистрации; у которой уже не было никакой очереди, прошли пограничный контроль и отдышались только в салоне лайнера, на своих законных местах.

* * *

Яхта стояла. В круглых иллюминаторах сверкало утреннее солнце. Карла в каюте не было. Сквозь громкие крики чаек приглушенно звучали голоса и смех, то ли с палубы, то ли из кают-компании. Натан Ефимович сел на кровати и прислушался.

— Ну и вот, он говорит: мужик, а мужик, почем продаешь собаку? А тот ему отвечает: десять кусков, блин, «зелеными». А этот спрашивает: чего ж так круто, блин? А тот отвечает: это не собака, это крокодил, блин. Три куска негру в Африке заплатил, блин, чтоб мне его поймали, два куска за транспортировку, и пять — пластическая операция, блин.

— Эдик, откуда у вас взялась эта мода — повторять «блин» через слово? спросил Карл. — Раньше просто матерились, а теперь еще и блины пекут. Кстати, у старых уголовников «печь блины» обозначало «делать фальшивые деньги».

— Ну это, в натуре, блин, вместо мата используется, — стал важно объяснять Эдик, — вроде как ругнулся, но по-приличному.

— Карл, вы, я вижу, специалист по уголовному сленгу, — произнес незнакомый мужской голос, высокий, глуховатый, без всякого акцента, — откуда такие познания?

— От любопытства. У меня вообще в голове много всякого мусора, — хохотнул Карл. — Ну, Эдик, давай еще.

— Значит, стоит «мере» «шестисотый» на светофоре, а рядом «Запорожец», блин, серенький, облезлый. Ну и это, из «Запорожца» дед выглядывает и говорит: мужик, а мужик, у тебя бумаги нет для факса? У меня, блин, кончилась… монотонно забубнил охранник.

Бренер оделся, умылся, поднялся на палубу. Утро было ясным, безветренным, очень холодным. Яхта одиноко стояла на якоре у какого-то совершенно пустого, дикого каменистого пляжа. Ярко-голубое небо, редкие пушистые облака. Холод продирал до костей. Натан Ефимович застегнул куртку, поднял воротник, огляделся.

В нескольких метрах от кромки воды стоял белый сверкающий вертолет. Рядом на камнях сидели и задумчиво курили два молодых амбала в коротких дубленках. Над вертолетом кружили крикливые жирные чайки.

За пляжем начинались пологие розовато-бежевые холмы, утыканные вдоль извилистого шоссе столбами электропередачи.

«Вот сейчас, если тихонько спрыгнуть на берег, прошмыгнуть за вертолетом и бегом по шоссе, до ближайшего поселка, потом на рейсовый автобус, а дальше, в плацкартном вагоне, прямо в Москву. — Бренер мечтательно зажмурился, сладко, с хрустом, потянулся и тут же рассмеялся про себя. — Господи, какой рейсовый автобус? Какой плацкартный вагон? Что за бред в голову лезет? Мы ведь на Кипре. Просто пейзаж напоминает Крым. Кажется, будто там, за холмами, Феодосия или Судак. Правда, ужасно похоже на пляж у поселка Солнечный. Мы с Манечкой и с Сережей отдыхали под Феодосией в семидесятом году. Снимали комнатку у бабки в поселке, ходили на такой же дикий пляж. Когда штормило, гуляли по холмам, которые когда-то были горами. Древние горы, плавные, округлые, облизанные за тысячелетия ветрами…»

Из кают-компании его заметили и окликнули:

— Доброе утро, профессор.

Стол был накрыт к завтраку. Карл курил, раскинувшись в низком кресле, Инга, все такая же мрачная, пила кофе из большой толстобокой кружки и на Бренера не взглянула. Охранник Эдик стоял навытяжку. За столом сидел щуплый, неказистый, лет пятидесяти человечек в белых брюках и толстом белом свитере. Несколько длинных черных прядей, протянутых от виска к виску, прикрывали бледную лысину. Маленькие, глубоко посаженные черные глазки смотрели тревожно и почему-то немного жалобно.

— Здравствуйте, Натан Ефимович. Заходите, присаживайтесь. Меня зовут Геннадий Ильич, — он привстал с кресла и протянул профессору руку.

Бренер машинально ответил на рукопожатие. У Геннадия Ильича была вялая влажная кисть, вкрадчивый, глуховатый голос.

— Здравствуйте. Очень приятно познакомиться. Вы, вероятно, и есть заказчик?

— Он самый, — улыбнулся Геннадий Ильич. «Вот тебе и постсоветский миллиардер, хозяин яхты, вертолета и прочего добра. Ничего особенного. Довольно неприятный тип. Похож на пройдоху-снабженца или на директора большого гастронома», — подумал Бренер, усаживаясь в кресло.

— Чай? Кофе? — любезно предложил Эдик.

— Блин, — тихо сказал профессор.

— Не-е, блинов-то нету, — Эдик тревожно захлопал глазами.

Карл весело рассмеялся.

— Я вижу, вы в полном порядке, Натан Ефимович, — заметил хозяин яхты.

— Знаете, все время хочу удрать, — произнес Бренер задумчиво, — прямо так и подмывает смыться потихоньку. Эдик, налейте мне, пожалуйста, кофе, обратился он к охраннику, — и расскажите еще какой-нибудь анекдот про «новых русских».

— Насчет сбежать — это смешно, но уже не так, как «блин», — заметил хозяин яхты, — давайте сначала позавтракаем, а потом поговорим о делах.

— Если можно, давайте сразу о делах, — Бренер отхлебнул кофе, — мне просто не терпится узнать, кто вы и зачем я вам понадобился.

Карл загасил сигарету, поднялся и, не сказав ни слова, вышел на палубу. Инга продолжала сидеть, ни на кого не глядя и прихлебывая кофе.

— Ну что ж, давайте сразу, — кивнул Геннадий Ильич, — дела у нас с вами такие. Отсюда вы направитесь в Швейцарию. В Берне состоится несколько пресс-конференций, на которых вы подробно расскажете о своей работе.

— Подождите, как в Швейцарию? А Россия? Мне сказали, меня повезут в Россию…

— Нет. Свое заявление вы сделаете в Берне. Вам и семье вашего сына будет гарантирована полная безопасность в том случае, если вы совершенно добровольно покаетесь перед мировой общественностью, расскажете о варварском, бесчеловечном оружии массового уничтожения, которое угрожает гибелью всей нашей планете. Вы скажете, что вас замучила совесть и вы решили прекратить этот биологический кошмар.

— И вы считаете, мне поверят? — тихо спросил Бренер.

— Разумеется, — кивнул Подосинский, — кому же еще верить, если не вам?

— Нет, в том, что касается биологического оружия, мне скорее всего поверят. Но насчет добровольного раскаяния… Вы не похожи на наивного человека. Мое похищение в Израиле было обставлено с такой помпой, что смешно говорить о доброй воле.

— Не волнуйтесь. Мы смоделируем ситуацию таким образом, что никто не усомнится в вашей искренности. Нам предстоит еще оговорить множество деталей, но не здесь и не сейчас. Сейчас наша с вами задача прийти к согласию по общим вопросам. А частности обсудим позже.

— Такую частность, как моя дальнейшая судьба, мы тоже будем обсуждать позже? — усмехнулся Бренер, глядя в упор в маленькие черные глазки собеседника. — Я уже понял, что вы хотите скомпрометировать израильское правительство с моей помощью. Зачем вам это — не знаю, но думаю, дело всего лишь в деньгах. Очень большие деньги — это уже политика. То есть вы собираетесь на моих публичных откровениях заработать свои большие деньги.