Образ врага - Полина Дашкова

— Болячка вам на язык! — рассмеялся Карл.

— Типун, а не болячка, — поправил Бренер.

— Мне очень нравятся русские пословицы и поговорки, но я постоянно путаю слова. Кстати, что такое типун? Разве не то же, что болячка?

— Не совсем. Это птичья болезнь, хрящеватый нарост на кончике языка.

— Какая гадость…

— Карл, так вы храпите или нет?

— Кажется, нет. А вы? Я ведь тоже спал, как убитый сурок.

— Опять запутались в словах, — улыбнулся Бренер, — а насчет храпа — не знаю. В последние три года мне не у кого было спросить об этом.

— Вам одиноко после смерти жены?

— Да. Мы прожили вместе почти сорок лет.

— Можно позавидовать, — по голосу Карла было слышно, что он улыбается, знаете, я с детства терпеть не мог то, что принято называть спокойной семейной жизнью. Мои родители, скучные пошлые люди, классические бюргеры, привили мне стойкое отвращение к однообразию семейного быта. Я привык слоняться по миру, ночевать где придется, мне нравится риск, постоянная смена декораций. Но сейчас вдруг позавидовал вам. Вы с женой любили друг друга, растили сына, и сорок лет вам, вероятно, никогда не было скучно вместе. Или я ошибаюсь?

— Нет, — тихо произнес Натан Ефимович, — вы не ошибаетесь. Нам с Марией Даниловной действительно никогда не было скучно вместе. Ни разу за сорок лет. А к чему вы клоните, Карл? Рисуете благостную картину тихого семейного счастья, чтобы настроить меня на сентиментальную волну, а потом пригрозить гибелью моего сына и внуков? Хотите поставить мне очередные условия? Я догадываюсь, что утром мы причаливаем, не знаю, правда, куда именно. Но причаливаем. Вы готовите меня к разговору с заказчиком, чтобы я был покладистей и не возражал?

Бренер не видел в темноте лица Карла, но почувствовал тяжесть его взгляда. В тишине стало отчетливо слышно, как бьется вода в круглый темный иллюминатор.

— Утром мы будем на Кипре, — сказал наконец Карл, — там действительно вы встретитесь с тем, кого называете заказчиком.

— А дальше?

— Не знаю. Дальше ему решать, что с вами делать. Моя часть работы выполнена. Мы с вами завтра распрощаемся, и мне, честно говоря, даже грустно немного. Я успел к вам привыкнуть, профессор. Мне приятно говорить по-русски. Почему-то на этом языке проще всего вести задушевные беседы.

— Вы не похожи на человека, у которого есть потребность в задушевных беседах, — заметил Бренер.

В темноте вспыхнул огонек зажигалки. Карл закурил. Натан Ефимович хотел сказать, что не стоит курить в закупоренной каюте. Потом всю ночь придется дышать табачным дымом, и лучше бит выйти на палубу. Но сдержался, промолчал.

Карл тоже молчал. У Натана Ефимовича слипались глаза, он отвернулся к стене и уже почти заснул.

— Скажите, зачем вы прикарманили фотографии, которые искала Инга? — внезапно спросил Карл.

Вопрос был задан тихо и задумчиво, но Бренер вздрогнул и сел на кровати.

— Какие фотографии?

— Ну не надо, не дергайтесь. Я нашел их в кармане вашей куртки. Нет, я не обыскивал специально. Просто здесь, на яхте, нам с вами выдали одинаковые куртки, я перепутал, полез в карман и очень удивился. Я не собираюсь приставлять вам дуло к виску и устраивать допрос с пристрастием. Мне просто интересно. Вы что, знаете эту женщину?

— Мне показалось, эта женщина похожа на дочь моих московских соседей по коммуналке. Прошло много лет. Когда мы уехали, ей было пятнадцать. Я подобрал снимки, чтобы разглядеть как следует.

— Разглядели? — голос Карла стал чуть напряженней, или это только показалось?

— Да. Но все равно я не уверен, она ли это. Слишком все странно, слишком много лет прошло. Я знаю, жизнь любит выкидывать всякие фокусы, и мир ужасно тесен, однако мне сложно представить ту девочку в качестве агента ФСБ и вашей бывшей любовницы.

— Как звали дочь ваших соседей? — быстро спросил Карл.

— Почему вас это волнует? Ну подумайте, какое это имеет сейчас значение? Говорим мы об одном человеке или о разных людях — не все ли равно? Для меня это очень давнее прошлое, совсем другая жизнь. Прошло двадцать лет, и, кроме нежных ностальгических воспоминаний, ничего не осталось.

— А вы не допускаете, что у меня тоже могут быть свои нежные воспоминания? — усмехнулся Карл. — Как же ее звали, ту девочку?

«Есть ли смысл врать и выдумывать? — устало спросил себя Бренер. — Я могу назвать ее сейчас как угодно. Проверить он не сумеет, да и зачем ему это проверять? Такое прошлое никому ничем не угрожает. Это случайный, теплый и в общем совершенно лишний проблеск в грубом, жестоком рисунке теперешних событий. И незачем смешивать одно с другим…»

— Ее звали Наташа, — сказал он равнодушно.

— Жаль, — так же равнодушно ответил Карл, зевнул и загасил сигарету, оказывается, мы действительно говорим о разных людях. Женщина на снимках всего лишь похожа на вашу бывшую соседку. Это не она, потому что мою русскую знакомую зовут Глафира.

— Как? Глафира? Удивительно редкое имя.

— Спокойной ночи, профессор. Завтра будет тяжелый день.

— Спокойной ночи, Карл, — Бренер опять отвернулся к стене и натянул одеяло, — простите, а вы не могли бы выкинуть окурок? Он будет вонять всю ночь.

— Да, конечно. — Карл встал и прошлепал босиком к туалету.

— Вы хотите взять себе снимки вашей Глафиры? — спросил Натан Ефимович.

— Зачем?

— Если я правильно понял смысл вашего семейного скандала с Ингой, мальчик на фотографиях — ваш сын?

— Разве я говорил это?

— Нет. Вы говорили совсем другое. Но вы обманывали несчастную, нервную, преданную Ингу. Вы боитесь ее ревности, и правильно делаете.

Карл ничего не ответил, молча улегся на свою койку. Они больше не произнесли ни слова, но еще долго не могли уснуть.

Проснувшись под утро, Бренер нащупал в полумраке свою куртку, покосившись на Карла, сунул руку во внутренний карман. Как он и предполагал, снимков там уже не было.

Карл спал очень крепко, отвернувшись к стене, и совсем не храпел.

* * *

В аэропорту Бен-Гурион выстроились огромные очереди к стойкам, за которыми работали сотрудники службы безопасности. Молодые люди и девушки в элегантной униформе, подтянутые, улыбчивые, допрашивали каждого пассажира:

— Кто, кроме вас, находился в помещении, когда паковался багаж? Оставались ли собранные вещи без присмотра хотя бы на несколько минут? Покупали вы какие-либо сувениры? Где именно? Ваши покупки были упакованы на ваших глазах? Обращались ли к вам с просьбами незнакомые либо малознакомые люди накануне отлета?..

И так до бесконечности.

Максимка дремал, сидя на чемодане. У Алисы слипались глаза. Наконец они подошли к стойке. Девушка в униформе приветливо улыбнулась, задала все положенные вопросы про багаж и сувениры, попросила открыть чемодан, тщательно в нем порылась. Потом долго, сосредоточенно листала паспорт.

— Какие города, кроме Эйлата, вы посещали на территории Израиля?

— Мы ездили в Иерусалим.

— Это была экскурсия?

— Нет. Мы брали машину напрокат в фирме «Баджет».

— Из Эйлата в Тель-Авив вы тоже ехали на машине?

— Да. Мы сдали машину в представительство фирмы прямо здесь, в аэропорту, три часа назад.

— Вас останавливала дорожная полиция?

— Нет, — Алиса почувствовала, что предательски краснеет.

— Спасибо, — улыбнулась девушка и вернула паспорт, — проходите. Счастливого пути. До регистрации оставалось полтора часа.

— Ну вот, а ты нервничала, — сказал Максимка, когда они уселись за столик в кафе, — они еще не знают про этот дурацкий штраф. Пока до них дойдет, мы уже будем в Москве. Вообще, у нас здесь получился не отдых, а какой-то ужас, вздохнул ребенок, — домой хочу. Никогда в жизни так не хотел домой, как сейчас.

— Уже сегодня будем дома. — Алиса встала. — Что тебе взять, малыш?

— Гамбургер, колу и мороженое.

Когда она вернулась, за их столиком сидела смуглая, совсем молоденькая девушка в ярком свитере. Уши ее были закованы дюжиной серег-колечек, тугими колечками вились короткие ярко-рыжие волосы. Пальцы тоже были унизаны серебряными кольцами и перстнями. Она потягивала спрайт из банки через трубочку и лучезарно улыбнулась Алисе.

— Я говорил ей, что здесь занято, — зашептал Максимка, — но она не понимает ни по-русски, ни по-английски.

— Чем она тебе мешает? Больше нет свободных столиков.

— Да ну, противная какая-то, — поморщился Максим, — вся в колечках. Только в носу не хватает. Знаешь, как у нас в классе таких называют? Парнокопытные.

— Почему парнокопытные?

— Посмотри, какие у нее «платформы»! Сантиметров двадцать, не меньше.

— Максим, перестань. Нехорошо.

— А, — он махнул рукой, — она ни бельмеса не понимает по-русски.

— Все равно некрасиво. Тебе нравятся тетки, которые у нас во дворе сидят на лавочке, перемывают всем косточки, и мне в том числе?