Путь хирурга. Полвека в СССР - Владимир Голяховский

— Вы этого хотите?

— Я не только хочу — я об этом мечтаю.

— Так вы мечтатель? Я тоже.

И она грациозно согласилась.

Следующий день я провел в любовном возбуждении: что бы такое сделать, что произведет на нее впечатление? Я взял санитарную машину и поехал в сторону проселочной дороги, нашел там один из многих заброшенных финских хуторов. Он стоял в глубине заросшего розовыми кустами сада. Бледные финские розы прекрасны, они так же прекрасны, как сама породившая их страна, и так же, как прекрасна Айна. Я исколол себе руки, но срезал десятка два самых пышных роз. Вечером шофер подвез меня к се дому. С цветами в руках я ждал, когда она выйдет, галантно преподнес ей букет и поцеловал руку. Возможно, это решило все. Она отнесла цветы домой и вышла, протянув мне обе руки. Так мы и гуляли над рекой, держась за руки, катались на лодке, разговаривали, по молодому смеялись. Прощаясь у ее дома, я поцеловал ее в губы. Они пахли молочной свежестью. Айна не отстранилась, она только слегка задрожала, и глаза затуманились. Я опять попросил свидания на завтра, и снова привез ей розы. Айна позволила мне войти в дом и пока ставила букет в вазу, я обнял ее сзади, прижался и стал расстегивать се блузку. Вся комната была заполнена дурманящим ароматом роз, он опьянял нас обоих. Она сделала слабую попытку освободиться, но не смогла, и мягко и податливо позволила мне раздеть себя…

Я был счастлив с Айной. Оказалось, что она не замужем, но призналась, что у нее был покровитель-любовник — ни больше ни меньше как командующий войсками нашего округа генерал-полковник Колпакчи, шестидесяти лет, мой самый высокий начальник. Был у старика вкус. Айна просила никому не рассказывать о нашей связи.

Тем временем вернулся из отпуска майор Брегвадзе, старший врач. Он привез подарки командиру полка и начальнику штаба — грузинское вино и фрукты — и хвастал передо мной, как они его ценят. Но мне было все рано — мой срок сбора скоро подходил к концу. Я рассказал ему про солдата с прободением язвы желудка. Он ухмыльнулся:

— Я знаю эту историю. Мне и фельдшер, и полковник рассказали. Полковник вас ценит и не хочет, чтобы вы уходили из полка.

— Как так — не хочет? Я ведь призван не служить, а только пройти сбор.

— Он хочет сделать так, чтобы вас призвали.

Я был обескуражен. Но не мог я уехать без документа — это считалось бы дезертирством. Несколько раз я писал рапорты — без ответа. Тем временем стало холодно, мы надели шинели. Уже выпал первый снег и по ночам бывали морозы.

В те дни готовились выборы в Верховный Совет республики. Это политическая кампания, а все политическое в Советской Армии было строго по приказу. Традиционно весь полк должен выходить на выборы в полном составе в шесть часов утра, все единодушно должны голосовать за кандидатов блока коммунистов и беспартийных.

После этого командование посылало рапорт в Избирательную комиссию и в военный округ, что проголосовали 100 процентов состава полка. Для солдат это было разыгранным враньем, они не придавали этому значения и между собой смеялись. Но раз приказано, подчинялись.

Ту ночь я провел у Айны и был удивлен, когда в 10 утра в дверь постучал Брегвадзе. Как он узнал? Тут же стояла наша санитарная машина — значит, шофер ему подсказал, где меня найти. Брегвадзе был возбужден:

— Вас срочно вызывает командир полка.

По дороге он рассказал, что случилось ЧП — на голосование не явились два солдата. Накануне их на один вечер отпустили в увольнительную, но утром их еще не было. Чтобы не портить рапорт о голосовании, дали сведения, что 100 процентов полка проголосовали на выборах. А утром выяснилось, что солдаты напились пьяными на финском кладбище, замерзли, и их нашли мертвыми. Этот факт, а главное — фальшивые данные о голосовании грозили командиру громадной бедой, вплоть до суда.

— Но я-то тут при чем?

— Полковник хочет просить вас об одном одолжении.

Полковник, замполит и начальник штаба были очень дружелюбны.

— У нас к вам просьба, доктор. Мы знаем, что вы в хороших отношениях с местными врачами. Двух наших умерших солдат вскрывали в больнице. Мы просим вас повлиять, чтобы было указано, что они замерзли после шести часов утра, когда голосование уже прошло.

Вот что они хотят, поэтому так любезно просят! Я, конечно, мог поговорить со своим другом патологоанатомом Эдуардом — это его дело. Но и мне от них надо, чтобы меня отпустили.

— Я постараюсь это сделать. Но я тоже хочу вас просить…

Я не договорил, как полковник воскликнул:

— Доктор, сегодня же подпишу ваше увольнение из полка. Даю слово. Вот, замполит и начштаба — свидетели. Поезжайте в больницу, моя машина в вашем распоряжении.

Эдуарду я уже жаловался на то, что меня здесь держат, теперь я рассказал об их просьбе:

— Выручай, дружище, опять.

— Ладно, раз ты просишь. Вообще-то те солдатики были готовы еще до полуночи. Но могу написать, что смерть произошла между четырьмя и восемью часами утра. Мне-то все равно. А если захотят проверять и их выкапывать, то к тому времени тела разложатся.

Если захотят… Дело действительно могло бы принять другой оборот, если бы родственники умерших потребовали уточнения причин их смерти. Но в Советской Армии все было засекречено, и в случае смерти солдата родственникам присылали только стандартную бумагу: «Ваш сын (муж, отец) пал смертью героя, выполняя боевое задание». И даже не сообщали, где похоронен умерший. Тех солдат похоронили на финском кладбище, там среди гранитных памятников их могилы никто не смог бы найти.

Мыс Эдуардом выпили напоследок и дружески расстались. Я привез полковнику копию протокола вскрытия, которую сам переписал от руки. Копировальные машины тогда еще не существовали, а печатная машинка на всю больницу была одна, и та сломана.

Когда Айна прощалась со мной, ее темно-серые глаза наполнились слезами и показались мне точь-в-точь прекрасными финскими озерами. Из Петрозаводска я послал ей стихи:

То время, что хотелось бы мне с ВамиДелить, забывши все, у Ваших ног,Я скрашиваю робкими стихами,Сплетая Вам рифмованный венок.Но подбирая нежные названья,Зачеркивая строку за строкой,Я растравляю жгучие желанья,По каплям запивая их тоской.Чтоб оживить мечты полуживые,Я в памяти стараюсь уберечьТакие редкие, короткие, глухиеСлучайные мгновенья наших встреч.

Участковый доктор на диком севере

Догорай, гори, моя лучина,Догорю с тобой и я.

Из старинной песни

Наступал 1956 год, истекал обязательный трехлетний срок моего провинциального врачевания. Я предвкушал возвращение в Москву, хотел войти в столичный научный мир и познакомиться с большой хирургией. По рекомендации отца я подал заявление в клиническую ординатуру на кафедру травматологии и ортопедии при больнице имени Боткина, на два года обучения. Но был еще важный вопрос — отпустят ли меня из Петрозаводска или нет? Местное министерство всегда старалось любыми средствами не отпускать молодых врачей.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});