Таежные отшельники - Игорь Назаров

Воздух значительно потеплел, в телогрейке уже жарковато. Пробую снять ее, но за нами по каньону идет непогода, надвигаются черные тучи, начинает дуть сильный ветер в спину. Приходится вновь натянуть телогрейку. Река делает поворот и ветер становиться не таким пронизывающим. Под прикрытием изгиба высокого берега и навороченных в паводках бревен, устраиваем привал. Уже три часа дня, сильно устали, а идти еще долго. Нужен передых. Вновь костер, чай, печенье, вяленая говядина, аскорбиновая кислота с глюкозой.

Через 30 минут снова в путь. Временами на снегу видна старая лыжня, которую, наверное, проделал Иван Васильевич Тропин, ушедший, по словам геологов, около месяца назад к Агафье. Но по этой лыжне мы почти не идем. Выбираем, как нам кажется, более короткий, хотя и со многими переходами вброд, путь. Похоже, что у Тропина резиновых сапог не было. Все же, как хорошо, что мы пошли не в обычной обуви, а в резиновых броднях. В одном месте я последним перебредаю реку и, подняв голову от воды, вижу, что на другом берегу мои, уже перешедшие брод, товарищи усиленно машут мне руками. Оглядываюсь и вижу, что мои черные перчатки, выпавшие из кармана телогрейки, как кораблики быстро уплывают от меня по стремительному потоку. Выскакиваю на кромку льда и бросаюсь их догонять. Хорошо, что лыжная палка с кольцом у меня в руке — перчатки быстро выкинуты на лед. Но они все промокли и дальше приходиться идти с голыми руками. Благо, что не очень холодно — 10–12 градусов мороза.

Множество раз переходим по ледяным мостикам-пермычкам над несущейся водой. Знаю, что чем дальше идем по реке, по льду, тем больше притупляется чувство опасности. Ноги, да и все существо уже как-то приспособились к природе и уже шестым чувством ощущаешь где опасно, а где можно спокойно идти по трескающемуся и ломающемуся на мелкие пластинки льду.

Все больше звериных следов, в основном заячьих. Кое-где пробегала росомаха, оставив на снегу широкий, напоминающий медвежий, отпечаток своих лап. Изредка мы пересекаем путь соболька или норки. В одном месте прямо через воду протопала косуля, ее следы четко отпечатались на прибрежном снегу. А вот следов марала в эту зиму совсем не видно. Что, все выбили браконьеры, или было голодное лето и они куда-то ушли? А может быть, здесь «поработали» волки? В одном месте на запорошенном снегом льду виден след волка, повидимому, крупныхразмеров. Впрочем, как знать, был ли это один волк или их было несколько? Опытные охотники говорят, что волки очень хорошо могут долго идти след в след и расходятся только тогда, когда нужно окружить жертву.

Начинают болеть мышцы ног и спины, рюкзак вместо 10–11 кг исходного веса, начинает тянуть в 2–3 раза больше. Вновь четко прослеживается закон: «Чем дальше идешь, тем тяжелее ноша». Но хотя и медленно, все ближе и ближе подходим к месту впадения Курумчука в Еринат. Все больше чистой воды даже на тихих плесах.

Обогнули мысок у места слияния рек и пошли вверх по Еринату. И сразу картина реки резко изменилась. Она вся подо льдом и покрыта толстым слоем снега. Значит, на Еринате нет теплых источников, а теплая вода идет из Курумчука.

Идем по уже отчетливо накатанной лыжне — близко дом. Кругом много небольших собачьих следов и других более крупных — волчьих. Хотя мы безоружны, но чувство опасности при виде волчьих следов не возникает. Вероятно, усталость все чувства притупила. Плетемся с трудом, ведь идем уже почти 10 часов. Но вот и коса Ерината, на которой мы когда-то садились с вертолетом. Сквозь прибрежный лес виден лабаз, а дальше на пригорке и крыша избы. Раздается собачий лай и на пригорок выскакивает небольшая толстенькая собачонка, черненькая с белыми лапками и грудью, светлыми пятнышками над глазами и свалившимися вперед коротенькими черными ушками. Посвистами подзываю собаку, виляет хвостом, но совсем близко не подходит — ведь мы с ней еще не знакомы.

Тут же на горке появляется фигурка Агаши, быстро спускающаяся к нам. Значит, хозяйка дома и мы не зря преодолели этот долгий путь. Здороваемся. Всех нас она, конечно, сразу узнает. Но вид у Агаши сегодня совсем не обычный. Она, вроде, и рада нашему приходу, но лицо какое-то растерянное и болезненное, а глаза смятенно-тоскливые и затравленные. Что-то случилось!

Сверху спускается и незнакомый мне мужчина с окладистой черной бородой и усами с редкой проседью. Глаза темные, цепкие, даже — пронзительные. Знакомимся — Иван Васильевич Тропин. Он подает нам руку, здороваясь поочередно со всеми. Старовер и за руку? Это уже интересно.

Спрашиваю Агашу: «Как здоровье?» А сам отмечаю нездоровый цвет лица, которое несколько отечно, особенно под глазами. Плакала? Заметна одышка. От волнения или от того, что поторопилась к нам с горы? Агаша спешит сообщить: «Болела-то, а потом совсем негодно-то получилось. Совсем негодно! Когда Иван Васильевич взял меня женой, совсем негодно стало. Разболелась совсем, два дня ни есть, ни встать не могла. Все опустилось, на двор не могла. Страшно! Уже письмо вам писать хотела, да отправить не с кем».

Да, видно, не сладко пришлось Агафье в последнее время. Но выяснить подробности сразу, прямо на тропе как-то неловко. Поэтому вспоминаем, что сегодня Международный женский день и поздравляем с этим праздником Агашу. «Спасибо! В избу-то проходите», — отвечает она.

Сняв лыжи у реки и прислонив их к березе, поднимаемся по тропке на пригорок к избе. Сейчас ровно 17 часов, значит, на весь путь у нас ушло почти 10 часов, точнее — 9 часов 40 минут. Долгонько шли, да и вымотались изрядно. С удовольствием сбрасываем рюкзаки с плеч и, с наслаждением вытянув ноги, сидим несколько минут молча, слушая первый сбивчивый рассказ Агаши. Замечаю, что в избе в окнах вставлены вторые стекла, чего раньше не было. «Чтобы лед не намерзал. В избе теплее и воды нет тогда, лед тает и водой затопляет, не вмещается на окнах, так и стены водой напоило», — поясняет Агаша. Тут же у окна в берестяном туеске растет большой перец, на нем вперемешку зеленые и красные плоды.

Агаша торопится выложить все свои новости со времени нашего последнего посещения летом 1988 года. «После вас печь переделала. Так-то ничего я была, глину таскала, веников для коз много наготовила, дрова наколола. Новосибирцы были (туристы из Новосибирска, которые бывают у Агафьи каждый год — И.П.Н.). Потом Песков с Савушкиным приехали, сено привезли, комбикорм хлебный и сенной. Были в конце августа, „Дружка“ (собаку дворняжку), четырех куриц и одного петуха привезли. Только улетели, давай я курицам-то рубить курятник. Лес-то одна пилила, затем осачивала (снимала кору), протясывала, рубила, колола (раскалывала бревно пополам). Колотое бревно. Исколола елки, пихтач, одну кедру издержала. Вдвоем с Ерофеем 50 ведер накопали, а потом-то одна (330 ведер!). Последнюю копали 23 октября (по старому летоисчислению). До второго ноября снега не было. Ведер десять осталось не докопанной, земля примерзать стала. Да и руки-то не завладели, терпнут руки, спать не могу. Потом поклонами не замогла молиться. Три недели мучалась. Потом бальзамом, рыбьим жиром натирала, редькой драной натирала руки. Нонче, слава богу, Господь сохранил — не кашляла. Встану или лягу на кровать — как закружит (голова) кругом-кругом. На пол бросало. Кружение уже пятнадцать лет назад — жилы повредила с надсады, страшно рвало, влежку лежала. Как на двор пойдешь — проход болел, кровь была. Пила пихтач, бруснику, малину. Кружение остановилось. Картошки потаскала, курятник потом утепляла, потолок засыпала (землей) — спина шибко заболела. Неделю, однако, спина болела».

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});