Другая музыка нужна - Антал Гидаш

железная кровать — полицейский, и сбоку Мартон.

Добрались до улицы Луизы, подошли к сапожной мастерской. Пишта, по-видимому, наблюдал за ними издали, ибо домой он еще не приходил и мать ничего не знала о случившемся.

Полицейские ворвались в мастерскую.

— Это ваша железная койка?

— Моя, — сказала г-жа Фицек спокойно, не подав виду, что испугалась.

— А это ваш сын?

— Мой.

— Зачем он понес койку на площадь Текели?

— Потому что нам она уже не нужна. Только место занимает.

— Не нужна?

Полицейский огляделся в тесной квартирке и мастерской. Смутился на миг, но потом представитель официальной власти все же одержал в нем верх.

— Выясним… — сказал он и, вынул блокнотик, записал что-то в него. — До завтрашнего дня койка останется здесь, — сказал он хозяйке, величественно засовывая блокнот обратно в карман мундира. — Поняли? А завтра мы узнаем у старьевщиков, не пропало ли что у них за ночь. Если пропала койка, то ваши щенки будут арестованы.

— А если не пропала? — спросил Мартон. — Тогда с вами что сделают?

— Заткнись! Вот что сделают!

И оба представителя власти покинули мастерскую.

Слишком много выпало на долю Мартона за этот день.

Мать стояла, прижав руки к голове. Потом промолвила и даже не с укором, а с болью:

— Уж не могли поосторожней?

— Да он прятался где-то в темноте между ларьками, — сказал Мартон. — Мы не видели его.

— Где Пишта?

— Убежал.

2

Г-н Фицек вернулся домой радостный. Слышно было, как, открывая дверь, он насвистывает песенку. Очевидно, ему удалось договориться о какой-то «штатской» работе в кафе «Гинденбург» — пристанище старьевщиков с площади Текели — и теперь ему уже не придется раздобывать хлеб «из-под земли». Но вдруг он заметил, что у Мартона лицо мрачное и все в красных пятнах, жена стоит в полном отчаянии, малыши испуганно выглядывают из постели, а Отто сидит на краешке кровати в одном белье и размышляет.

— Что тут у вас стряслось? — спросил Фицек, побледнев.

Жена рассказала обо всем.

— Ах ты мать честная! — загудел г-н Фицек. — Так все и будут бить моего сына? Да что же он, мальчик для битья? Пошли! Со мной пойдешь! — И г-н Фицек схватил колодку для сапог. — Убью этого негодяя!.. — завопил он. — Чтоб они все провалились: и бог-отец, и этот распятый Иисус Христос, и его шлюха мать, да и весь этот поганый недоделанный мир!.. Пойдем! Не то я еще со злости лопну.

Так продолжалось минуты три подряд.

— Фери! — молила насмерть перепуганная жена.

— Папа! — хором просили дети.

— Никаких Фери! Пошли!..

Г-н Фицек схватил Мартона за руку, сжал ее, точно клещами, и рывком выволок сына на улицу.

— Папа… Беды ведь не оберемся.

— Молчать!..

Полицейского они не застали на площади. Не видно было его и между темными ларьками. Наконец его обнаружили на Кладбищенском проспекте. Он сидел на нижней ступеньке лестницы страховой кассы. Сидел мирно, как сидит усталый человек, устремив неподвижный взгляд в тускло горевший газовый фонарь.

Сидящий полицейский привел г-на Фицека в замешательство.

— Этот? — тихо спросил он сына, точно не желая понапрасну тревожить отдыхающего человека.

— Да, — еще тише ответил Мартон.

Фицек подошел, но не знал, что делать дальше. Низкорослый сапожник был выше сидящего полицейского.

— Да известно ли вам, кого вы избили понапрасну? — спросил г-н Фицек скорее жалобно, нежели сердито. — Вы же избили ученика реального училища… Моего сына… Поглядите на него, да разве это вор?

Маленький, коренастый Фицек опустил руку с сапожной колодкой, будто какой-то маршальский жезл.

Промолви полицейский хоть словечко, что, мол, ошибся и прочее, и дело бы с концом! Но полицейский, заметив толстую деревяшку, вскочил и, стал чуть не вдвое выше Фицека, дал такого пинка колодке, что она, дважды перекувырнувшись, грохнулась на мостовую.

— У-у, косматый сапожник, с колодкой вздумал нападать! На меня, на представителя власти! На закон! И еще объяснений требуешь? Можешь их получить!

Теперь уже Фицек видел перед собой не усталого человека, а полицейского и заорал:

— Как ты посмел избить моего сына? По какому такому праву? Ах ты, сиволапый мужик! Чтоб твою!..

Полицейский тоже повысил голос:

— Сиволапый мужик!

Тут же, откуда ни возьмись, примчался и его товарищ. Оба они вытащили ремни, да такие длиннющие, что ими можно было бы весь преступный мир Будапешта связать. Фицек орал, сопротивлялся. Но ему все же закрутили назад руки и немилосердно стянули ремнями. У бедняги вздулись кисти. Фицек застонал от боли. Его повели в участок. Огромный полицейский то и дело толкал его в спину «вещественным доказательством» — сапожной колодкой. Мартон шел рядом с отцом, хотя ему несколько раз кричали: «Убирайся отсюда! Ты не нужен!» Но мальчик шел, успокаивая отца, который был уже в страшном состоянии.

3

Фицека провели в участок с черного хода. Участок состоял из трех жарко натопленных комнат. В одной на железных койках спали полицейские. Спали в одном белье, разметавшись, скинув одеяла, кто на животе, кто на спине, кто на боку. Мартон с отвращением смотрел на задравшиеся рубахи и кальсоны.

В следующей комнате за столом дремали двое дежурных полицейских. Вполглаза, равнодушно посмотрели они на связанного Фицека, которого подталкивали сзади колодкой.

В третьей комнате сидел полицейский чиновник и что-то читал. С невообразимой скукой глянул он на полицейских, втолкнувших в комнату г-на Фицека и Мартона. Мундир чиновника был расстегнут, видна была его белоснежная сорочка. Целлулоидовый воротничок валялся на столе. Все это придавало офицеру полиции домашний вид. К тому же сонное, скучающее выражение его лица, казалось, говорило: «Ну чего вы пристали?»

Полицейский, избивший Мартона, щелкнул каблуками.

— Янош Тот Восемнадцатый, честь имею доложить…

И он рассказал обо всем случившемся, изрядно приврав. Железная койка уже почти не фигурировала в рассказе, а когда и фигурировала, то как-то смутно, так что нельзя было понять, украли ее или нет. Ударение было на сапожной колодке, с которой г-н Фицек накинулся на полицейского, совершив тем самым «насилие против власти».

— Неправда! — сказал Мартон.

— Цыц! — крикнул офицер в расстегнутом мундире. — Молчать, пока тебя не спрашивают. А ну, развяжите его, — указал он на Фицека.

На крик вошли оба дежурных полицейских и вместе с ними смазливый полицейский чиновник в штатской одежде. Он дежурил, очевидно, в каком-то ночном увеселительном заведении, только что вернулся и был чуть навеселе. Подсев сбоку к г-ну Фицеку, он устремил на него пристальный взгляд, словно желая помимо «насилия против власти» раскрыть еще какое-то другое преступление.

Офицер в расстегнутом мундире ничего не понял из путаного донесения и решил расспросить Мартона, оставив более «тяжкого преступника» напоследок. Выяснив, что Мартон учится