Горбатые мили - Лев Черепанов

Онемев, не отрывая взгляда от столь редкостной картины, он вслепую нашарил на раме защелку и надавил на нее снизу вверх.

Створки ушли наружу, громко ударили о что-то неподатливое, должно быть о кирпичную стену, а в комнату вместе с морозом, сразу же нашедшим голые Сашкины ноги, пахнуло живым океаном, и не рвануться навстречу ему Сашка не смог.

Начинался день, какой бывает раз.

Только военные суда — корабли. А все же, зная это, Сашка Кытманов не хотел представить свой траулер ни в чем на них не похожим.

Открыл кран в умывальной комнате. По раковине ударила вода. Поднялась возле ближнего бортика, тоже возбужденная от предощущения скорой собственной встречи с океаном. Потом Сашка маялся, не позволял себе выйти на проспект, к остановке автобуса, следующего на базу тралфлота окружным путем, вокруг сопки, уже почти доверху застроенной уродливо-одинаковыми домами. Оглядел свой немудреный скарб, потрогал веревки на этюднике, упакованном заодно со старой складной треногой…

Все, он прикатил на базу.

Из кузницы, придвинутой к самой кромке берега, раздавался напористый грохот. Он заставлял все вздрагивать: и высоченные козлы с наброшенными для просушки канатами, и громады серых складов со всякой всячиной, и высоко, на опорах, электрические провода, и приземистые, в один этаж, панельные дома технических служб, навесы из плах, а тем более воздух с его просеянной, чуть кисловатой, поднятой с дорог пылью. Разве мог сравняться с ним звон топоров? Или стук ломов? Или тарахтенье отбойных молотков? Им не хватало наглости постоять за себя, что ли, А может, не рассчитывали чего-нибудь добиться, доносились до Сашкиного слуха в короткие промежутки и оказывались надолго подмятыми или словно не существующими. Сухой треск торопливой электросварки почти не вылазил из-под всего, что лежало над ним грузно и широко, вбирая в себя ко всему еще шум от новых дизельных грузовиков, а также от латаных-перелатаных карбюраторных, какие катили на предельной скорости спокойно и собранно. В кузовах пудово, себе во вред подпрыгивали деревянные бочки с солониной отменного качества, горы белых, как морская пена, капроновых веревок, гулкая россыпь выпачканных кузбасслаком бобинцев, железные мятые банки с лентами давным-давно отснятых фильмов, вороха белья и одежды в завязанных матросках с клеймом «УАМР», ушастые кули с мукой, тралы, сталистые тросы, цепи, пакеты прекрасно увязанных свежих досок, краски в бидонах, спасательные, закупленные у японцев жилеты, багряно-кровяные окорока мяса в последнем, все еще оловянно-белом инее. Все ехало вместе как бы удостоенное высокой чести, щедро овеваемое выхлопными газами, только туда, за поворот — мимо разросшихся акаций управленческого деревянного дома.

Сашка часто увертывался от кого-нибудь, отбегал, озираясь, тогда как все, на кого выходил, делали то, что было надо. Только когда они оказывались на чьем-то пути, чуть сторонились без какого-либо отношения к опасности и снова принимались за свое: увлеченно рубили, скалывали, тесали, колотили, подчищали, скребли, наращивали, лудили, настраивали, красили, разбирали, старательно промывали в бензине, подкручивали, пробовали, хорошо ли получилось.

Сашка по-хорошему позавидовал: «Какие все!..» Пересилил в себе страх попасть под колеса — пошел напрямую. Смешной! Вскоре едва убрал ноги! Прыгнул на белые жестяные противни!

Потоптался немного. Приподнялся на носки и вытянул шею, чтобы увидеть, каков вид на сопку, что рядом с Сестрой. От необходимой плоскостному пейзажу сопки Брат осталось только обкорнанное взрывами строителей основание с двумя-тремя по-дальневосточному присядистыми дубками.

Затем Сашка вступил на бетонную кромку пирса, под сень траулеров. Свои выправленные, подлаженные и подкрашенные носы они задрали чуть не до небес, потому что сознавали собственное высокое назначение, в безудержных мечтаниях уже встретились с туманами Аляски, достойно несли вымпел Рыбпрома, в жизни их экипажей опять ничто не отделяло труд от бравой песни, как всегда оказывающейся в конце ощущаемой: мороженой рыбой, рыбьим жиром и туком для вскармливания молодняка в сельском хозяйстве.

У причала номер три, на самом краешке бетона, задержалась парочка. Как можно было догадаться, молодая особа вышла из дому просто так, без какой-либо цели, зная, что опять не будет отбоя от приставал, придется говорить всем не очень обидные колкости, сдабривать их присловьями, чем славилась среди таких же, как сама, юных и чуть-чуть, из соображений кокетства, ленивых.

В плавных линиях ее холеной шеи, покатых плечах, талии таилась самая коварная красота.

Тот, кто стоял к ней лицом, пришел на том же рефрижераторе, какой попутно собрал делегатов на проф-конференцию. Причем еще не «обморячился» как следует, и она видела это.

— Вы мне нужны. Хочу к вам пришвартоваться. Держите краба, — сказал, взмахнув перед ней пятерней с чуть согнутыми и раздвинутыми пальцами.

Женщину вроде в самом деле оскорбила бесцеремонность. Где там подать ему руку, сказала:

— Ты таким образом со всеми, выходит? Тогда поищи себе, какую увидел во мне.

— Я ж… с океана! Восемь месяцев меня швыряло между небом и землей.

— Рыбачишь, значит?

— Не говорите так, — мужчина схватился за щеку. — А то получается: уравниваете вон с тем, — кивнул на мальчугана с удочкой. — Я  р ы б а р ь. Говорю это с горькой гордостью, заметьте. «Смиренный парус рыбарей, твоею милостью хранимый…» Читали?

— О, да ты, оказывается, с чудинкой!

Он развел руками:

— Какой есть!

— Что ж, я сегодня добрая. Только уговор: двери открывать ногами.

— А учтиво ли это? Н-нет!

— Мальчик мой! Твои руки должны быть заняты подарками. Ну?

Ошалелый тралфлотовец посмотрел на представительницу милой половины человечества квадратными глазами. Потом совладал с собой, сказал:

— Вы не назвали свои координаты: улицу, номер дома, квартиру.

А в это время далеко под Аляской, в тени вулканов-небоскребов, океан так пустил под уклон второй бот, что в него влетело с полгребня воды. Тотчас над сланью всплыли оцинкованные ведра.

— Братцы! — гаркнул боцман. Сразу вскочил. Упер одну руку в спину Сереги, чтобы не упасть.

— Опять ударил вулкан?.. — потуже свел полы бушлата Бичнев.

На юте «Тафуина» тянулись вверх вентиляционные колонны с приближенными к ним стрелами грузовых лебедок, горбом торчал тралмейстерский мостик, весь черный, и у самой кормы волны били вскользь по траловой доске, как в охрипший гонг. А боцман тем не менее уткнул лицо в ладони по самые брови, сказал штурману — старшему в боте, влезшему в белый казенный полушубок, с трудом удерживающему оледенелый румпель:

— Я видел… Все озарило на «Тафуине». Должно быть, это… Не избежали беду.

Очень трудно поворачивали боты среди беспорядочно всплывающих валунов. Возносились — летели вбок. Наклоненными падали в прогибы, а океан вставал выше, все заслонял собой.

Еще до подхода к «Тафуину» Венка рванул с себя фуфайку, как перед дракой. Сразу, у сварного борта, чуть не воспарил, — так быстро слева просела несущая выпуклость. Оглушающе треснул обносный брус. Тотчас над ним взвилась опасная для человеческих лбов дубовая балясина штормтрапа, не далась в руки обезображенного страхом Ершилова. Спереди взмахнула темень. Всю, от самой макушки, залило Ксению Васильевну. Замечательно, что Бичнев не проморгал — уронил ее на себя, чтобы потом не вылавливать где-то тут, близко, или из-под киля.

На слипе кто-то пал головой вниз, с разброшенными ногами.

«Это Зубакин», — как будто кто толкнул Венку в грудь.

«Где еще-то один?..» — Назар опасливо повел глаза к слипу — не хотел увидеть сраженного насмерть. Наткнулся на Зельцерова. Выдержал его тяжелый обвиняющий взгляд.

Оказалось, не капитан смайнал, а Кузьма Никодимыч.

У Венки заходили желваки. Взялся оттащить отца — схватил под мышки. Чуть сдвинулся к фальшборту, подтолкнутый каменным бедром. На мокром скользком железе, в хромовых сапожищах, попирая ими не то клочья усыхающей пены, не то низвергнутые с неба снежные тучи, разгневанным разбойничьим богом двигался Варламов Спиридон. Куда? Зачем?

Не совсем развитые сухие плечи Кузьмы Никодимыча уродливо выперли вверх. Голова запрокинулась. Из-под рубахи выбился тельник, дергался во все стороны, как «Тафуин», только легче.

Ксении Васильевне пришли те же мысли, что Никанову. «Только Венка признал в Кузьме Никодимыче своего кровного, а что вышло?..»

Она в слезах, не утирая их, силилась сладить с собой, не завыть, на ходу подхватила руку Кузьмы Никодимыча, сжала ее в запястье, чтобы узнать: как, был ли пульс? С виду же — будто не давала Кузьме Никодимычу уйти с этого света.

— Пер… вый по… — едва выдавил из себя Кузьма Никодимыч. — Опять оказываете мне первую помощь. — Узнал Назара!