Социология власти. Теория и опыт эмпирического исследования власти в городских сообществах - Валерий Ледяев

В 1970-е годы критика концепции власти Даля была продолжена С. Льюксом [Lukes, 1974], который, согласившись с замечаниями Бахраха и Бараца, указал на то, что Даль также проигнорировал и так называемое третье лицо власти, проявляющееся в формировании внешнего консенсуса между субъектом и объектом в результате навязывания объекту чуждых ему ценностей и целей. По мнению Льюкса, политическая власть включает и ситуации, в которых отсутствует видимый конфликт между субъектом и объектом (конфликт преференций), но имеет место конфликт интересов, не всегда осознаваемых объектом.

Однако не все исследователи, как уже отмечалось ранее, согласились с попытками расширить концепцию политической власти, посчитав, что альтернативные концептуальные подходы имеют существенные недостатки. Наиболее обстоятельный анализ концептуальной критики далевского исследования был сделан Н. Полсби [Polsby, 1980: 167–237], с выводами которого согласились многие исследователи, в том числе и те, которые критически оценивают целый ряд выводов «Кто правит?» [Domhoff, 1986: 53–54; Dowding, 1991: 27–28]. Нам многие аргументы Полсби также представляются достаточно убедительными. В частности, он вполне справедливо утверждает, что на самом деле «нерешения» были объектом изучения в Нью-Хейвене[311], показывая, как в эмпирическом исследовании процесса принятия политических решений второе лицо власти фактически сливается с первым. В этом отношении критика, по сути, не вносит принципиально нового в стратегию практического исследования [Polsby, 1980: 210–213, 235] (см. также [Waste, 1987: 82–84; McFarland, 1969: 70–92])[312].

Что касается «третьего лица власти», то многие аналитики сегодня согласны с тем, что политическая власть может существовать в условиях наблюдаемого консенсуса между сторонами (власть над сознанием людей, их волей, желаниями, верованиями), разделяя необходимость преодоления «поведенческого крена», присущего практически всем концепциям политической власти 1950-1960-х годов. Однако большинство из них считает концепцию Льюкса непоследовательной, противоречивой и в целом весьма скептически относится к возможности эмпирического исследования конфликта интересов без обращения к осознанным преференциям акторов. Дело в том, что этом случае интересы будут фактически отождествляться с идеалами и ценностями, не зависящими от сознания действующего политического субъекта, и (или) станут предметом интерпретации со стороны внешнего наблюдателя, что может привести к «оправданию тирании». Поэтому многие исследователи предпочитают вообще отказаться от ссылок на интересы при определении власти[313]. Что касается попыток эмпирического тестирования второго и третьего «лиц власти»[314], то их оценки весьма неоднозначны [Polsby, 1980: 210–217; Waste, 1987: 82–84; Dowding, 1991: 27, 90-103; Dowding et al., 1995: 270–271].

С дискуссией о «лицах власти» тесно связан и другой аспект полемики вокруг концептуальных оснований исследования в Нью-Хейвене. Он касается вопроса о том, почему люди обычно не пытаются реализовать свои интересы с помощью участия в политике, причем даже в ситуациях, где их ущемление вполне очевидно. Даль, как уже отмечалось, объясняет отсутствие активного участия в политике наличием довольно распространенной среди граждан апатии, у которой могут быть разные причины, прежде всего общая удовлетворенность сложившейся ситуацией и нежелание людей тратить свое время и ресурсы. Он исходит из того, что люди вступают в различные виды деятельности, руководствуясь своими интересами, под которыми он понимает осознанные ими преференции; если люди не прибегают к какой-то деятельности, то это значит, что она не ассоциируется с какими-то важными интересами. Поэтому отсутствие политической активности и объясняется либо ссылками на наличие консенсуса с проводимой политикой (интересы граждан реализуются), либо давлением со стороны власть имущих. Из этого следует, что наличие консенсуса, по сути, исключает наличие власти.

Проблема в данном подходе состоит в том, что и при отсутствии внешнего фактора (власти над субъектом) действия субъекта не всегда соответствуют его интересам. Как справедливо подчеркивает К. Доудинг, действия актора зависят не только от его преференций, но и от сложившейся ситуации, структуры стимулов, действующих на выбор индивида в данный момент, а также от имеющихся у него ресурсов [Dowding, 1991: 7,40]. Интересы людей нельзя выводить из их поведения и рассматривать в отрыве от возможностей выбора и ресурсов, которыми они располагают, поскольку многие преференции могут быть фактически блокированы структурными факторами: субъект не обязательно делает выбор в пользу наиболее привлекательного для него варианта, о чем, например, свидетельствует «дилемма заключенного». Участие в политических действиях может быть нерациональным, если цена его перевешивает получаемые выгоды. При этом принимаются во внимание риски, которые вполне вероятны при включении индивида в политический процесс. Для многих людей эти соображения достаточны для того, чтобы предпочесть не участвовать в политике (и, в данном случае, не действовать в своих интересах), поскольку они не рассчитывают (или не уверены), что в результате будут иметь существенную выгоду.

Кроме того, поскольку изменение ситуации обычно требует совместных усилий различных групп людей, то неизбежно возникают проблемы мобилизации коллективных ресурсов, хорошо описанные в теории коллективного действия [Olson, 1971; Hardin, 1982]. На параметры групповой активности и способности группы преодолеть проблемы коллективного действия влияют размеры и состав группы, степень единства интересов ее членов, эффективность группового взаимодействия, специфика задач, стоящих перед группой, внешнее влияние и др. При неблагоприятном раскладе этих факторов многие предпочтут уклониться от деятельности на благо группы, которая в этом случае не будет иметь возможностей реализовать свои интересы.

Далевское объяснение консенсуса как отсутствия власти стало главным объектом критики и со стороны тех оппонентов, которые более склонны объяснять неучастие граждан в политике результатом скрытого осуществления власти. Господство бизнеса, как нередко подчеркивается, часто не требует какой-то специальной активности, поскольку его интересы не подвергаются опасности (М. Кренсон). Поэтому вместо далевского вопроса «кто правит?» критиками его методологии предлагается вопрос: «Кто находится в неблагоприятной позиции в распределении благ и привилегий?», после рассмотрения которого можно приступать к выяснению, почему многие значимые проблемы не обсуждаются (П. Бахрах и М. Барац). Кроме того, критики обвиняют Даля и в том, что, концентрируясь на решениях (действиях), он (как и другие плюралисты) игнорирует структурную компоненту власти и тем самым не может продемонстрировать власть некоторых групп, которая обусловлена их структурными преимуществами перед другими группами, например, господство бизнеса в капиталистическом обществе[315].

Однако здесь, как уже отмечалось ранее, оппоненты Даля рискуют совершить так называемую ошибку обвинения, приписывая чье-то не-действие влиянию (власти) другого субъекта: актор А не действует определенным образом или не достигает желаемого результата, поскольку этому мешает актор Б. Эта ошибка типична для исследователей радикальной и марксистской ориентации, которые не склонны объяснять политическую пассивность значительных групп населения их удовлетворенностью сложившейся ситуацией и заняты поиском новых «лиц власти» и, соответственно, скрытых субъектов власти, являющихся причиной сохранения невыгодного большинству населения статус-кво.

Что касается обвинения в неучете структурной власти бизнеса, то нам оно также представляется не бесспорным. Связывать власть и ее осуществление именно с деятельностью людей и групп, как это делает Даль, вполне резонно, поскольку такой подход дает возможность различения между властью (способностью заставить объект делать то, что тот в ином случае не стал бы делать) и выгодной для субъекта ситуацией, дающей ему возможность осуществить свои желания независимо от своих усилий за счет действия структурных факторов. Интересы людей реализуются не только в процессе осуществления власти, но и благодаря изначальным преимуществам, которыми они обладали («удача»)[316].

Власть может быть эмпирически связана с обладанием определенными преимуществами, однако между ними нет тождества. Поэтому не вполне правомерно рассматривать получение и неполучение выгоды в качестве критерия власти, как предлагают неоэлитисты.

Однако можно одновременно и иметь власть, и обладать удачей: если субъект способен изменить ход событий (когда, например, его интересы оказываются под угрозой), то он не только удачлив, но и обладает властью в данном конкретном отношении. У Даля этот момент не прописан[317], но в его подходе власть концептуально отделена от удачи, поскольку в качестве предмета исследования им выбирались только те проблемы, в которых имел место конфликт интересов и одной из сторон удавалось навязать свою волю, проведя выгодное для себя и невыгодное для оппонентов политическое решение.