Многослов-2, или Записки офигевшего человека - Андрей Максимов

После эпохи безумного разврата началось время «групповухи»: группа женщин одного рода и мужиков другого образовывали, с позволения сказать, семью. Так вот нагло и грубо все вместе и жили.

Потом, очень-очень постепенно, на протяжении веков число людей в группах сокращалось, сокращалось, пока не достигло одного мужика из одного племени и одной женщины – из другого.

Это, что называется, «история семьи в кратком изложении». Краткое изложение всегда немного поверхностно и вульгарно. Но в целом, если верить ученым, все именно так и было.

Как только их стало двое, началась, естественно, любовь (уже в нашем, современном, понимании этого слова, а не – в противном безнравственно-первобытном), результатом которой и стала семья. То есть так получается, что пока расцветали разврат и групповуха – семьи не было, а как любовь появилась, вместе с ней и семья возникла: мужчина и женщина стали объединяться для того, чтобы вести совместное хозяйство.

Вот это вот самое «вести совместное хозяйство» до сих пор является признаком семьи. Если, не приведи Господи, вы будете когда разводиться, то судья прям так и спросит: «Совместное хозяйство вели? Ах, вели… Значит, была семья и все нажитое – пополам». А если совместное хозяйство не вели – значит, брак был фиктивным. Ай-ай-яй.

Казалось бы, семья – простое дело: влюбились, женились, начали вести совместное хозяйство, родили детей… Уинстон Черчилль и заявил – иронично, но мудро (он нередко так делал): «С чего начинается семья? С того, что молодой человек влюбляется в девушку, – другой способ пока еще не изобретен».

Но эта простота многих раздражала, и тогда всякие мыслители начинали придумывать разные теории, как бы так семью получше использовать.

Вот, например, Платон. Гений, безо всякого сомнения. А чего удумал? Он считал, что образцовое государство – это подобие военного лагеря, в котором все жены должны быть общими, и все дети должны быть общими, и никакой отец чтобы не знал, где его ребенок, а ребенок – где его отец. То есть как в первобытном строе практически.

Кампанелла – тоже явно был не дурак. А вот ведь до чего дошел человек… Деторождение, считал на полном серьезе великий утопист, – не личное дело каждого, а общественное. Поэтому, настаивал Кампанелла, врачи должны заниматься тем, чтобы подбирать конкретные пары. Обязательно при этом красивые статные женщины пусть соединяются с такими же красавцами, чтобы дети рождались как на подбор. А которые не красивые, тем – куда? Есть ответ у Кампанеллы. Полные дамы должны зачинать детей с худыми мужиками, худые – с полными. Для уравновешивания. А если кто в кого влюбится, не приведи Господи? Стихи там писать, подарки дарить, ухаживать всяко – это, пожалуйста. Но интим не предлагать без разрешения врача. Вот такая любовь предполагалась не где-нибудь, а в Городе солнца! Правда, как мы уже говорили, Кампанелла произведение свое в тюрьме сочинял, да еще и после допросов… Так что и не такое могло в голову прийти.

Бывало, что эти теоретические идеи настойчиво предлагали внедрить, что называется, в жизнь. Например, знаменитая революционерка, а впоследствии дипломат Александра Коллонтай (та самая, кстати, что не пошла хоронить собственного мужа, о чем я рассказывал) с большевистской прямотой заявляла, что не надо выделять брачную пару в обособленную ячейку, не отвечает это интересам коммунизма, как-то всем вместе надо, сообща. А то что ж получается? Вся остальная жизнь, значит, сообща да под общим началом, а потом – все по своим семьям да по своим клетушкам? Нехорошо…

Но это, конечно, случай исключительный. В общем, как-то все устаканилось: муж, жена, дети… Практически по «Домострою». В «Домострое» как написано? Жена нужна для того, чтобы создать своему мужу прекрасную жизнь. Всё. Вопросы есть? Вопросов нет.

Проблемы возникали чисто организационные. Например, как жениться да как развестись.

Не всем удавалось просто так взять, да и завести себе жену, которая начнет мужу прекрасную жизнь создавать. Вот, скажем, когда у Ивана Грозного умерли две жены, он повелел привести с разных концов России – внимание! – две тысячи невест. Несколько месяцев знакомился, рассматривал. Отбор происходил по олимпийской системе с выбываниями: сначала остались 24 претендентки, затем – 12, и наконец выбрал невесту для себя, а заодно – и для сына Ивана. Правда, невеста царя, Марфа Собакина, оказалась барышней нездоровой, и только решили пожениться, как она начала потихоньку умирать. Чтобы Собакину могли похоронить по-царски, Иван обвенчался с ней за две недели до смерти. Благородно поступил, хоть и Грозный.

Быстро развестись тоже не всегда получалось. Вот, скажем, герой Италии Джузеппе Гарибальди женился на некой Раймонде, а после венчания на его жену некстати напал приступ правды, и она призналась, что любит другого. Представляете? Практически прямо в церкви и, главное, не ДО венчания, а ПОСЛЕ, когда обет-то уже был дан. 20 лет —!!! – просил Гарибальди развода у католической церкви. Просил, просил, пока не упросил…

Но в целом все шло хорошо. Постепенно большая часть человечества привыкла к тому виду семьи, который сейчас из последних сил выживает. Правда, многоженство осталось у мусульман, но Восток, как известно, дело настолько тонкое: не все вдруг разглядишь да и поймешь. Поэтому я буду говорить про европейский тип семьи, нам привычный.

Государство постепенно привыкло к тому, что его граждане живут семьями. И граждане тоже привыкли, что надо жить семьей. Более того, подавляющее большинство людей убеждены: состояться в жизни и вообще быть счастливым можно только, если создашь семью.

Однако если мы возьмем, скажем, гениев как наиболее ярких представителей человечества, то выяснится, что среди них не так уж много было тех, у кого счастливо сложилась семейная жизнь.

Брак Сальвадора Дали и Галы – пример счастливой семьи двух людей, умевших точно рассчитать свое «сумасшествие». Оноре де Бальзак пятнадцать лет переписывался со своей будущей супругой Эвелиной – супругой князя Ганского. Когда же князь, ко всеобщему удовольствию влюбленных, скончался – Оноре и Эвелина поженились и были счастливы. Великий Рубенс был женат дважды, и оба раза удачно. С первой супругой прожил 16 лет, а после ее смерти женился еще раз и жил с новой женой до самой своей смерти. Счастлив был в браке великий композитор Роберт Шуман, что, впрочем, не помешало ему сойти с ума: он даже попытался покончить с собой, бросившись в Рейн, но его спасли. Однако жена безропотно помогала больному мужу и воспитывала их семерых (!!!) детей.

Однако случаев, когда семья не помогала, а мешала гениям, увы, куда больше. Поэтому некоторые предпочитали вообще не жениться. Великий поэт Гораций, скажем, узами брака себя никогда не связывал, вдохновение находил у женщин, которые красиво назывались «гетеры», а ежели по-нашему и попросту – проститутки. Знаменитый «Свадебный марш», по сути, гимн семейной жизни написал, как известно, Феликс Мендельсон. Менее известно, что это был человек весьма ветряный, любимец и любитель женщин. Петрарка всю жизнь любил чужую жену, что мешало гению ею обладать, но не помешало гению ее обессмертить. Лев Николаевич наш Толстой, как известно, вообще из семьи ушел, написав незадолго до этого в своем дневнике: «Любовь к семье есть чувство себялюбивое и потому может быть причиной, а не оправданием несправедливых, недобрых поступков». Чарлз Диккенс – певец домашнего уюта – развелся со своей женой после двадцатилетнего брака, – это ж как надо было мужика довести, чтобы в чопорной Англии развестись после двадцати лет! Правда, и сам гений был не прост – в транс, скажем, нередко впадал: кто ж это вынесет?

Абсолютно убежден, что подобные истории можно было бы рассказать и не про гениев вовсе, а про людей неизвестных: про гениев просто интересней, согласитесь. В общем, жили себе люди да поживали, совместное хозяйство наживали как умели, безо всяких теорий. Кому-то везло больше, кому-то не везло. Никаких теорий семейного счастья не выстраивали.

Собственно, как только теории появились, очень скоро институт семьи, как водится, начал разрушаться. Теоретизировать по поводу семьи начали лишь во второй половине XIX века, а некий Льюис Генри Морган даже создал науку о семье. И тут же практически возникло такое неведомое доселе словосочетание «права женщин». Одна из первых работ о семье швейцарца Иоганна Бахофена так и называлась «Материнское право» – о распределении обязанностей в семье и прочих важных теоретических выводах, которые в результате, как мне кажется, в немалой степени и привели к тому положению института семьи, которое мы нынче и наблюдаем.

И тут, конечно, надо сказать вот о чем. Женщины всегда имели меньше прав, чем мужчины. Это так. Женщин называли «слабым» полом, вкладывая в это определение не некоторую нежность, а очевидную недоразвитость. Почему так происходило, я не знаю.