Султан Луны и Звезд - Том Арден

Наверное, ждал, что кишки попадут к нему.

— Назад, отребье!

Стражник размахнулся горящим факелом. Снова грянул взрыв грубого, пьяного хохота, после чего стражники удалились, весело шлепая по лужам вонючей воды вдоль коридора. На мгновение наступила тишина, она как бы соединилась с непроницаемым мраком. А потом Раджал снова расслышал приглушенные стоны, рыдания и всевозможные шорохи, наполнявшие подземелье, — вечные, как струившаяся по стенам зловонная слизь. Разбросанные по полу крысиные внутренности зловеще поблескивали, освещенные луной, свет которой пробивался сквозь прутья другого зарешеченного окошечка — в стене, под самым потолком. Наверное, крыса была здоровенная.

Раджал зябко поежился, набрал пригоршню соломы, забросал ею дымящиеся, еще горячие кишки, сел и обхватил себя руками. Долго ли он уже здесь? Голова у него кружилась от выкуренного джарвела, а желудок, переполненный слишком жирной и чересчур обильной куатанийской едой, болел и громко урчал. Однако теперь пиршество у калифа отошло в далекое прошлое, и для Раджала словно бы перестало существовать все на свете, кроме этого жуткого подземелья, этой темноты и мерзкого зловония.

Безумец, томившийся в темнице напротив, испустил вопль. Он кричал и звал стражников, умолял их вернуться и поймать другую крысу — на этот раз настоящую. Как знать — может быть, он имел в виду себя? Молодому человеку, посаженному в темницу рядом с таким бесноватым узником, оставалось только радоваться, что он сидит отдельно, а не вместе с этим жутким типом. Но Раджал уже начал догадываться, почему так дико и заунывно кричит узник. Сам-то он пока протомился в подземелье полночи, не дольше, а уже готов был колотить кулаками по прутьям дверной решетки в отчаянной, бессильной ярости.

Но Раджал не стал этого делать. Он сжался еще сильнее, подтянул колени к подбородку, закрыл лицо ладонями, заткнул большими пальцами уши. Дышать он старался ртом, и при этом — неглубоко, чтобы хоть немного отвлечься от мерзких запахов, окружавших его.

Наконец он задремал, а чуть позже уснул крепко, и ему даже приснился сон.

СОН РАДЖАЛА

Я стою на палубе корабля, на носу, и смотрю вперед. Корабль бороздит глубокое, сине-зеленое море. Этот корабль называется «Катаэйн», но только его паруса белее и палуба выдраена чище, чем когда бы то ни было. Странно — нигде не видно ни капитана Порло, ни матросов. Во сне я осознаю это, но мой взгляд прикован к простертому передо мной морю, к легкой ряби на его поверхности. Неужели я один-одинешенек на корабле? Похоже, так и есть, но почему-то эта мысль меня совершенно не пугает.

Затем я замечаю фигуру, вырезанную на носу корабля. Она дерзко парит над вздымающейся пучиной моря. С болью в сердце я вспоминаю о том, с какой любовью, с каким вожделением Джем, бывало, смотрел на эту деревянную красавицу и какую печаль у него вызывало ее раскрашенное лицо, негнущаяся шея, пышный бюст, жесткие контуры платья. Она вся потрескалась, облупилась. Но во сне эта «барышня Ката» видится мне новенькой. Более того: ее щеки и глаза словно бы наполнены жизнью, а вместо деревянного платья на ней развевается настоящее, из легкой, воздушной ткани.

Да, фигура девушки на носу парусника живая, и я понимаю, что она что-то говорит, но шум волн и свист ветра в парусах заглушают ее слова. С глубокой тоской я сожалею о том, что я — не Джем, что я не испытываю жгучего желания перегнуться через фальшборт, как перегнулся бы он, чтобы дотянуться до губ деревянной красавицы. Я только вздыхаю и смотрю вперед. Плывет и плывет вперед парусник под названием «Катаэйн», пересекая синие просторы неба и моря. Только небо да море кругом, и нет на горизонте земли.

Небо вдруг темнеет, и я слышу дальние раскаты грома. Приближается буря. И еще кое-что слышится мне. До меня доносится голос деревянной красавицы: «Он не твой, он мой. Он не твой, он мой». Это песня, насмешливая песня. Я знаю, что потом буду вспоминать эту песню и краснеть, как от стыда. А здесь и сейчас — во сне — я ничего не понимаю, ни смысла песни, ни того, к кому она обращена.

Потом я оборачиваюсь, потому что чувствую, что кто-то стоит у меня за спиной. В сгущающейся тьме я скольжу по палубе — скольжу, будто тяжелый камень, который кто-то упрямо тянет по неподатливой плоскости. Передо мной румпель, а возле него, отвернувшись от меня, стоит некто, до боли знакомый.

Конечно же, это Джем. Я трогаю его за плечо. Он оборачивается, но, к своему изумлению, я вижу, что у этого человека другое лицо, не лицо Джема. Это Ката, и лицо у нее бесстрастное, застывшее, как у куклы, и она говорит механически, равнодушно: «Он не твой, он мой».

В смятении и страхе я пячусь назад.

И вот я снова стою на носу парусника. Но с деревянной женщиной что-то случилось. Она больше не поет. Она снова стала неподвижной, неживой, но тут я замечаю кое-что еще. Теперь я становлюсь смелым, как Джем, наклоняюсь вниз, перегибаюсь через леер, хватаюсь за бушприт... Небо совсем почернело, воздух пропах вонью. Я слышу противный скрежет — как будто теперь кто-то тащит вперед весь корабль, но не по воде, а по шершавому камню. Я вытягиваю руку и касаюсь деревянного лица.

Именно этого я и боялся!

«Джем! — кричу я. — Джем!»

* * *

— Тс-с-с! Тихо!

— Джем?

— Тс-с-с!

Небо за решеткой под потолком порозовело — занималась заря. В полумраке Раджал не без труда разглядел сидевшего перед ним на корточках человека в грязных, пыльных лохмотьях.

— Но ты — не Джем!

— Тихо, говорят же тебе!

Раджал умолк. С изумлением рассматривал он неожиданного гостя. Мальчишка, его ровесник, а может, и помладше. В курчавых черных волосах незнакомца запуталась паутина, к подбородку прилип клочок слежавшейся пыли.

Еще мгновение Раджал плохо понимал, что это происходит наяву. Он прошептал:

— А где Джем?

— Ой нет, только не надо вот этого! Неужели ты тоже такой?

— Что значит — «такой»?

Негромко, но вполне решительно мальчишка хлопнул Раджала по щеке.

— Эй! Ты что?

— Тс-с-с, не вопи! Ты же не чокнутый, а?

— Н-наверное, чокнутый, — ошарашенно прошептал Раджал. — Ты откуда взялся?

Но очень скоро он узнал ответ. Раджал обвел взглядом темницу. Дверь была крепко заперта, прутья решетки — на месте, но на полу рядом с Раджалом лежала тяжелая плита, припорошенная песком. Плита явно была вынута из стены. Через отверстие такого размера вполне мог протиснуться худенький парнишка из соседней темницы.

На миг Раджал совсем забыл о своем сне. Теперь ему припомнился скрежет — звук, который издает камень, трущийся о другой камень...

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});