МИР ТЕСЕН - Дэвид Лодж

Вот, например, послание от адвоката Дезире — он просит ответить на предыдущее письмо по поводу денег для обучения

близнецов, — а также письмо от самой Дезире: в кем она грозится приехать на виллу Сербеллони и закатить скандал, если он немедленно не переведет необходимую сумму. Похоже, она сейчас в Европе и даже в опасной близости: на конверте штемпель Гейдельберга. А вот еще одно письмо от адвоката с настоятельной просьбой произвести оплату. Моррис скрепя сердце выписывает чек. Вот телеграмма с оплаченным ответом от Родни Вейнрайта: он умоляет Морриса перенести конечный срок представления своего доклада для конференции в Иерусалиме. Моррис отвечает: «Привозите доклад на конференцию»- исключать Родни Вейнрайта из программы уже поздно.

Вот письмо, написанное от руки на кафедральном бланке: Филипп Лоу подтверждает свое участие в иерусалимской конференции и спрашивает, можно ли он приедет «не один».

Ты ни за что не догадаешься, кто это. Помнишь, я рассказывал тебе о женщине по имени Джой, которую я встретил в Генуе, — и потом узнал, чтоона погибла? Представляешь, оказывается, она не погибла — ее не было в том потерпевшем катастрофу самолете, хотя в том самолете был ее муж. Мы случайно повстречались в Турции и безумно полюбили друг друга. Хилари еще не знает об этом. Когда придет время, я попрошу у нее развода. Ты ведь знаешь, что наш брак превратился в пустую формальность. А Иерусалим сквозь обширные оливковые идеальное место для того, чтобы мы с Джой смогли побыть вместе. Разумеется, я оплачу ее проживание в гостинице. Пожалуйста, забронируй для меня в «Хилтоне» двухместный номер.

Это послание несколько портит Моррису настроение. Подумать только: «безумно полюбили друг друга»! И это говорит человек на шестом десятке?! Он что, до сих пор не понял, что вся эта «безумная любовь» не есть реальность,™ есть продукт индустрии культуры, мираж, возникший в результате взаимных отражений миллионов радужных зеркал: лирики, эстрадных песен, кинофильмов, рекламы шампуня, женских журналов и любовных романов? Наверное, не понял. Потому и пишет как

втрескавшийся по уши подросток. Моррис не хочет признать, что в его суровом приговоре есть доля зависти. Свой справедливый гнев он объясняет тем, что поневоле вынужден стать соучастником измены Филиппа своей жене. Для человека, который во всеуслышание заявил, что чтение книг служит моральному совершенствованию, Филипп Лоу (как полагает Моррис) слишком безответственно отнесся к своему брачному обету.

А вот короткое письмецо от Артура Кингфишера, в котором тот любезно благодарит Морриса за послание и прилагает ксерокопию своей программной речи, прозвучавшей на конференции в Чикаго. Моррис тут же строчит ответ: не удостоит ли уважаемый мэтр своим посещением конференцию в Иерусалиме, посвященную будущему литературной критики? Моррис уверен, что, заполучи он Артура Кингфишера на неделю-другую, ему бы удалось улыбками, лаской и лестью убедить старикана в том, что профессор из штата Эйфория идеально подходит на место профессора-литературоведа при ЮНЕСКО. Над письмом Моррис трудится весь день: он пишет о том, что его конференция — исключительно для ученой элиты и что это скорее симпозиум, чем конференция; он расписывает прелести иерусалимского «Хилтона», тонко намекая на еврейское происхождение Артура Кингфишера; он обещает обширную и интересную культурную программу. Вспомнив, что Фульвия Моргана насплетничала ему о какой-то азиатской девушке, тенью ходившей за Кингфишером в Чикаго, Моррис дает понять, что приглашение в Иерусалим касается и сопровождающих лиц. И под конец он даже сулит покрыть расходы на трансатлантический перелет — предварительно заручившись обещанием своего приятеля и организатора конференции с иерусалимской стороны Сэма Зингермана. Последний раздобыл деньги на конференцию у владельца сети английских супермаркетов, ярого сиониста, которого удалось убедить в том, что это научное сборище повысит престиж Израиля в глазах мировой культурной общественности. «Я думаю, с оплатой авиабилета Кингфишера проблем не будет, — заверил Морриса Сэм Зингерман, — денег нам дадут сколько попросим.

Единственное условие — чтобы в названии конференции был упомянут этот чертов супермаркет».

— Что ж, — говорит Моррис, — это мы как-нибудь переживем. Лишь бы не заставили на заседаниях раздавать премиальные купоны. — Надписав и запечатав конверт, Моррис выходит на балкон размять ноги. Дело к вечеру: на склонах холмов и над озером повисла золотистая дымка. Пора на пробежку.

Моррис надевает спортивные трусы из красного шелка, майку с эмблемой родного университета, кроссовки «адидас» и по дороге бросает письмо в стоящий в гостиной почтовый ящик. Загорающие на террасе обитатели виллы, глядя, как резво Моррис бежит по тропинке, улыбаются и машут ему вслед. Завернув за угол, Моррис сбавляет темп. Уже сейчас он обливается потом и слышит лишь собственное шумное дыхание. Шаги его приглушает толстый ковер сосновых иголок. Бежит он одним и тем же маршрутом, полутора-километровой петлей через близлежащую рощу — от виллы в гору и обратно под гору, на что уходит минут тридцать пять. В один прекрасный день он пробежит весь путь разом, но в этот вечер, как обычно, он вынужден остановиться на вершине холма, чтобы перевести дух. Он прислоняется к дереву и, судорожно глотая воздух, всматривается сквозь ветки в блеклую небесную голубизну. И вдруг все меркнет.

В камышах, растущих по берегам озера Лох-Гилл, тихо шелестит ветер. Перс МакГарригл тревожно вглядывается в небо. У него над головой оно ярко-голубое, в цвет его глаз, а горизонт пугающе мрачен. Однако слушатели летней школы «Кельтские сумерки»[60], приехавшие из Лимерика на экскурсию по литературным местам, дальше своего носа не видят. Они в

восторге от солнечных бликов на воде, от шумящего на ветру камыша, от зеленых холмов вокруг озера и от краснеющего вдали Бен-Бульбена, силуэтом похожего на всплывшего кита. Группа в основном состоит из немолодых американцев — одним из них экскурсия пойдет в зачет вечернего университетского курса по литературе, а другие решили, посетив Европу, повысить свой культурный уровень. Вывалившись с радостными криками из автобуса, они расхаживают по берегу, щелкают фотоаппаратами и жужжат кинокамерами, ловя на себе снисходительные взгляды лодочников из Слайго, одетых в болотные сапоги и толстые поношенные свитера. У маленькой деревянной пристани покачиваются на волнах три довольно ветхие лодки, нанятые для доставки экскурсантов на остров Иннисфри, который Уильям Батлер Йейтс воспел в своей хрестоматийной поэме.

— «Встану я, и пойду по направлению к Иннисфри»[61],-зычно декламирует одетая в клетчатые бермуды и ядовито-розовую футболку пышнотелая матрона, бросая в сторону Перса выразительные взгляды. Последние два года Перс читал в летней школе курс поэзии Йейтса на пару с профессором МакКриди и теперь, не зная, куда себя деть после злоключений в Амстердаме, снова согласился на эту подработку. — «И дом построю из веток, и стены обмажу глиной». А мы увидим этот дом, мистер МакГарригл?

— Вы знаете, миссис Финкельперл, Йейтс этого дома так и не построил, — сказал Перс. — Это было в мечтах, а не наяву. Ведь наши сокровенные желания далеко не всегда сбываются.

— О, не говорите так, мистер МакГарригл! Надо смотреть на жизнь с оптимизмом!

— Мы что, поплывем в этих утлых лодчонках?

Перс поворачивается к задавшему вопрос с удивлением, поскольку этот слушатель летней школы обращается к нему впервые.

— Здесь недалеко, мистер Максвелл.

— Но в лодках даже нет моторов!

— Зато у нас хорошие гребцы, — успокоил его Перс.

Но мистер Максвелл насупился и замолчал. Одет он более строго, чем другие экскурсанты: на нем спортивный пиджак в елочку и шерстяные брюки, а на носу очки-хамелеоны, меняющие цвет в зависимости от освещения. Сейчас, на слепящем солнце, они превратились в два черных матовых диска. Максвелл — человек загадочный; в Америке он преподает в маленьком баптистском колледже где-то в глухой южной провинции, а здесь на занятиях не открывает рта, всячески давая понять, что обсуждаемые темы для него чересчур примитивны. Другие слушатели школы его побаиваются и недолюбливают.

— Что, мистер Максвелл, сдрейфили? Останетесь на берегу? — насмешливо спрашивает его миссис Финкельперл.

— Я не умею плавать, — кратко отвечает тот.

— Я тоже! — восклицает миссис Финкельперл;- Но мне смерть как хочется увидеть остров Иннисфри! «Бобы посажу на лужайке, грядку, две или три, и в улье рой поселю пчелиный». Захвачу-ка я из автобуса курточку — вроде как холодает.

Перс соглашается с ней, невзирая на то, что курточка миссис Финкельперл из красно-зеленого нейлона и отделана ярко-синим кантом. Потом он подошел к лодочникам: