Замуж по контракту - Агата Лав

он поднимает бокал и указывает им в мою сторону. — И за главного человека, который нас всех собрал и починил!

Влад поднимается из-за стола, но я ловлю его за локоть.

— Это нервы, — произношу, не отрывая глаз от Паши. — Вы все трое нервничаете. И вам троим легче подраться, чем найти общий язык.

Я поднимаю бокал и салютую Паше. Выпиваю вино вслед за ним.

— Вернуться назад не получится, — я обращаюсь к Паше. — Ты уже спас меня, все уже знают, что ты не подонок.

Я спускаюсь по рукаву Влада ниже и переплетаю наши руки, поглаживая его скованные холодом и тревогой пальцы.

— Она права, Паша, — отзывается Яскевич. — Я понимаю, ты привык быть брошенным. Отщепенцем, чужаком… не знаю, что там у тебя в голове. Я лишил тебя семьи, выкинул из нее, — Адам сглатывает. — Но это не значит, что ты какой-то не такой. Тебе не нужно постоянно идти против всех, быть одному. Я пожил в одиночестве, это проклятие, а не жизнь. Не совершай моих ошибок.

Яскевич отпивает из бокала и переводит взгляд на Влада. Тот до сих пор на грани. Бестужев смотрит на Павла, который замирает на месте. Кажется, он ждал, что его грубости окажется достаточно, чтобы тут же начать склоку.

— Мне плевать на твои подставы в бизнесе, — наконец, говорит Влад. — Мне нужен только один честный ответ. Тот случай в ресторане.

Я сжимаю пальцы Влада. Я так не хотела, чтобы он заговаривал об этом. Мне жутко от того, что Паша может быть причастен, и тогда это точно станет последней каплей для Влада.

— Лене подмешали вещество в напиток, — с холодом продолжает Влад. — Это сделал ты?

Паша прикрывает глаза и прикладывает пальцы к переносице. На его губах играет кривая улыбка, которая постепенно соскальзывает в ухмылку.

— Влад, не только у тебя мать умерла от этого дерьма, — кидает он, открывая глаза. — У меня тоже.

Он выдерживает паузу, полосуя Влада острым взглядом.

— Ты бы притронулся к тому, от чего погибла твоя мать?

— Черт, да она ваша! — взрывается Яскевич. — У вас одна мать! Вы братья, мать твою!

Повисает звонкая тишина. Я слышу собственный пульс в висках. Время замедляется и, кажется, тягучим, как смола. Я не шевелюсь, чувствуя, что сейчас нельзя вмешиваться. Это только между ними.

— Нет, Влад, я не делал этого с твоей Леной, — произносит Паша по слогам. — Если бы я хотел ей навредить или как-то подставить, я бы выбрал другой способ.

— Это Самохина, — говорит Яскевич, опускаясь обратно на стул. — Ее уже тогда надо было остановить.

Паша садится за стол. Он переключается на блюда, подвигает к себе соус и отгоняет прочь официанта, который решил, что ему нужна помощь. Влад тоже возвращается на место. Постепенно градус ситуации понижается, и нам удается спокойно поужинать несколько минут.

Я пытаюсь придумать, что сказать, но сомневаюсь, что именно. Уводить беседу в нейтральное русло? А смысл? Им все равно надо выговориться. Да и после насмешки Павла насчет “комплиментов” язык не поворачивается начать обычный светский разговор.

— Пусть отец занимается Элиной, — продолжает Яскевич ровно с того места, на котором остановился пять минут назад. — До него, наконец, дошло, какого монстра он воспитал. Самохин слишком долго списывал ее выходки на женскую эмоциональность. Мол девочка, чего вы хотите, пусть избалованная и гордая, но ничего особенного. Дочка же бриллиантового короля. Любая бы была на ее месте такой.

Адам тяжело выдыхает.

— Ей сделают операцию в Москве, а потом Самохин увезет ее в Германию. Он уже нашел реабилитационную клинику, — Яскевич откидывает салфетку и опирается на спинку стула, аппетит так и не приходит к нему. — Я посоветовал ему эту клинику. Я отвозил туда вашу мать, но она не выдержала в ее стенах и трех дней. Там как в тюрьме, но зато есть результат. Мне не хватило характера, она начала рыдать, угрожать, обещала что-нибудь сделать с собой… В общем, я забрал ее.

— Из-за чего она начала принимать? — отзывается Влад. — Я о маме.

— Не знаю, Влад, — отвечает Яскевич. — Она задыхалась без скандалов и шумных вечеринок, любила, чтобы я ревновал до ярости. Ей постоянно нужно было, чтобы жизнь проходила на острие ножа. Как в бразильском сериале. Чтобы слезы, крики, клятвы, выяснение отношений. Я быстро устал от этого, но уже родился ты. Я не захотел ломать семью, да и я считал ее хорошей матерью. Она становилась лучше рядом с тобой, хоть как-то держалась. Я боялся, что она скатится в пропасть за пару месяцев, если забрать тебя у нее.

— У тебя появилась другая семья?

— Женщина, — он кивает, хотя признание дается ему нелегко. — Я отдал ей Пашу на воспитание, когда узнал, что он не от меня.

— Она всё знала? — спрашивает Павел.

— Да. Я взял с нее обещание, что она ничего не расскажет тебе. Я всегда считал, что тебе не нужны подробности. Ты же любишь свою маму? Ту, которая тебя воспитала?

Яскевич не ждет ответа, потому что ответ очевиден. Даже я замечаю теплые искры искренних чувств, которые Павел испытывает к женщине, которая стала его настоящей матерью. Я помню, что Влад говорил, что она актриса и очень приятная женщина.

— И она любит тебя как родного, — заключает Адам. — Остальное не имеет значения.

Одного вечера, конечно, мало. Что-то им вовсе надо обсудить наедине, Паше с Владом, Владу с Адамом. Много лет между ними росла пропасть, через нее невозможно перекинуть мост за одну встречу.

Но я радуюсь тому, что они хотя бы начали. Беседа сама-собой утекает в мирное русло. Я отпускаю ладонь Влада и чувствую, как внутреннее напряжение ослабляет пружину. Мне становится легче улыбаться, я то и дело смотрю на Влада и замечаю, что ему тоже становится легче. Он постепенно начинает напоминать того Влада, которого я знаю в домашней обстановке. Это в офисе он грозный бизнесмен с тяжелым парализующим взглядом, а со мной он нежен и трепетен.

Под конец ужина Влад идет провожать брата и отца один. Я остаюсь в комнате, чтобы они могли переброситься фразами без меня. Я помогаю официантам