Собачий рай - Полина Федоровна Елизарова

что он на одну ночь, – без особого уважения к мамке ответил, не переставая грозно коситься на Лаврентия, Гордей.

– Ситуация изменилась, – усевшись по-царски перед лазом на маленькую бордовую подстилку, которую тащила в зубах и теперь расстелила перед ней Лапушка, продолжила Тиграна. – Пока вы наслаждались жизнью у «Батыя», от Хромого приходил посыльный с дурной вестью.

– Стаи Хромого там сегодня не было, – отозвался Рамзес, – самого Хромого тем более. Я еще удивился: такая ночь, такая пьянка, а мы одни, даже бычить не пришлось.

– Не пришлось, потому что его стая на днях оттуда ушла. Вся ушла. Известие у меня тревожное: вирус безумцев мутировал, и теперь им стали болеть и мы. Пока в городе зафиксировано лишь несколько случаев, но все со смертельным исходом. Симптомы напоминают бешенство: светобоязнь, отсутствие аппетита, обильное слюноотделение, часто – немотивированная агрессия. В перспективе скорый паралич и мучительная смерть.

– Тиграна, можно объяснить попроще? – нахмурился Рамзес.

– Жрать не сможешь и кидаться на всех будешь. А еще на свет не сможешь выйти, тогда уж точно жрать не будешь, – встряла Лапушка.

– Не выражайся, – недовольно одернула ее Тиграна, – мала еще. А то, что залетного сегодня в деле разглядела – молодец. Нам сейчас хорошие бойцы понадобятся.

– Зачем? – недовольно встрял Гордей. – Нам лишний сопливый рот нужен?

– Вся еда, добытая у безумцев, должна отлежаться на солнце. Так безопасней. Вроде вирус при свете теряет силу. И поэтому надо не только добывать, но и охранять добытое от других стай. Вот залетный этим и займется. Он остается с нами. Всем все понятно?

Тиграна встала с подстилки, и Лапушка схватила подстилку в зубы и с победоносным видом проследовала за ней в лаз. Гордей, напоследок окинув Лаврентия злобным взглядом, поплелся за ними.

Рамзес подошел к Лаврентию и дружески слегка его пихнул:

– Ну давай, брат, не подведи подругу. Тиграна справедлива, но, если накосячишь, в два счета тебя выставит, да еще всем передаст, чтобы с тобой не связывались и кормушки закрыли. Липовый ты наш племянничек… Тиграна в чем-то покруче Хромого будет! – важно добавил он и ушел следом за остальными.

Душа Лаврентия ликовала. Казалось, ничто в этом мире под чистым звездным небом – ни какой-то вирус, ни Гордей, ни неведомый и ужасный Хромой – не могло нарушить зазвучавшую в нем с новой силой музыку.

– «Кис-кис, Лапушка-а-а…» – разглядывая на небе Млечный Путь, беззвучно пел он.

И вся небесная вселенная глядела на него с безграничной нежностью.

* * *

На промысел теперь ходили строго стаей, а уже в городе, составив план действий, разбивались по двое.

Рамзес не возражал быть в паре с Лаврентием, а Гордей постоянно недобро шутил и задевал новичка:

– Я с этим придурком не пойду. А то он прямиком меня в скотовозку безумцев приведет.

– Пусть салагу пока девчонка тренирует. Мои методы строгие, глядишь, перепутаю его тощую лапу с куропаткой.

– Ничего… Если нечего будет жрать, мы нашего липового племянничка на костре зажарим.

Эти и подобные им насмешки вызывали у Лаврентия приступ ярости, но Лапушка по-прежнему глядела на него своими шоколадными глазами, и он боялся разрушить то невероятное, что подарил ему Млечный Путь.

Теперь у него появилась семья, а в семье, как говорила бабка, не без урода, и потому, стиснув клыки, он игнорировал издевку.

К тому же такое отношение позволяло ему и дальше промышлять с одной только Лапушкой.

Подруга с ловкостью фокусника, привстав на задние лапки и вытянувшись в струнку, открывала острым носом помойки и, зажав в зубах упаковочный пакет, вытаскивала только еду, что была под первым верхним слоем. Еда была, с одной стороны, достаточно свежей, а с другой – уже немного отлежавшейся от заразной слюны безумцев.

Но добыть таким способом получалось совсем немного.

Лапушка быстро относила свой улов к Лаврентию, дожидавшемуся ее где-нибудь за палатками в кустах, затем бежала дальше.

Еда, которую тщательно оберегал Лаврентий, отлеживалась, как велела Тиграна, пару часов на солнце. Только после этого, отобрав для мамки лучший кусок, они начинали есть.

Вечно голодный хитрый Рамзес, сожрав с Гордеем свой улов, по запаху отыскивал друзей и клянчил кусок за куском, объясняя это тем, что единственную добытую кость несет Тигране, а наглый Гордей сожрал остальную пригодную пищу.

Но, несмотря на все сложности, наша парочка была счастлива!

Когда солнце шло к закату, Лапушка, нарвав лопухов, имитировавших тарелки, бережно раскладывала на них кусочки еды и, прежде чем приступить к трапезе, мочила натруженные лапки в чистой луже и заставляла делать то же Лаврентия.

Наевшись, она задумчиво глядела на своего друга, и тогда он, копируя царственную позу Тиграны, садился, протирал лапой морду и выводил:

– «Кис-кис, Лапушка-а-а! Я в мягких тапушка-а-х!»

Подруга начинала звонко хохотать.

Отнеся Тигране пищу, они до самой тьмы бродили вдоль кромки моря, стараясь уходить подальше от косых взглядов Гордея. Одним таким вечером Лапушка научила Лаврентия танцевать ламбаду.

– Вот ты все поешь, Лаврентий. А я петь не умею.

– Петь умеют все, только боятся.

– Кого? – удивилась Лапушка. – Гордея?

– Нет. Боятся слушать свое сердце. А когда сердце поет, песня выходит сама. Хоть и глупая, зато от сердца.

– Я в детстве, помню, смотрела на такой же дивный закат и вдруг запела, а проходившая мимо злая безумка так на меня заорала, что мне пришлось убежать, поджав хвост. С тех пор я даже не пытаюсь.

– А что ты пела? – радостно шевельнул ушами Лаврентий.

– Я тогда часто возле дома одного сидела, мне хозяева всегда верный кусок к вечеру выносили, а у них играло радио.

Лапушка села и часто захлопала ресничками:

– «Все стало вокруг голубым и зеленым, – по-кошачьи промурлыкала она, – в ручьях зажурчала, запела вода». Это про весну.

– Как красиво… А я еще не видел весну.

– А я видела уже две. Это и правда безумно красиво. Лето тоже хорошо, но весной так светло, так чисто и радостно на душе… И ждешь чуда! – Она смущенно и ласково покосилась на Лаврентия, а потом вдруг вскочила: – Привстань на задние лапы и обними меня крепко за шею.

От ее близости, от тепла ее шелковой пушистой шерстки у Лаврентия захватило дух, и он, не смея сопротивляться, стал двигаться мелкими шажочками, следуя за подругой по кругу.

– Ламбада хоть и летний танец, – смеясь, объясняла Лапушка, – но пропитан бунтарским духом весны. Его танцуют мальчик с девочкой, всегда вдвоем. И еще – это не для посторонних глаз, особенно не для Гордея.

Набегавшись вдоль все еще ворчливого, но уже засыпающего моря, они вернулись к лазу.